— Нет, — он смеется. — Хотя я сам умираю от любопытства, желая это узнать.

Я разворачиваюсь у него в руках.

— Это не смешно. Ты-то можешь скрыть себя. Забери нас отсюда. Пожалуйста.

Он качает головой.

— Он не причинит нам вреда. Это же белый кит. Люди называют их еще кашалотами. И они в основном питаются кальмарами. Я никогда не слышал ни об одном случае нападения на наш вид. Он просто появился здесь, чтобы изучить нас — честное слово, — он разворачивает меня в своих объятиях. Гигантская рыба находится так близко, что я заглядываю ему в глаза, которые размером с мою голову.

— Поговори с ним, — шепчет Гален.

Я задыхаюсь.

— Ты сошел с ума? — дрожь в моем голосе соответствует дрожи моего тела. Нос Галена, тычущийся в мою шею, успокаивает меня — немного.

— Эмма, поговори с ним ласково. Скажи ему, что мы не причиним ему боль.

Мы не причиним ему боль?

— Вот сам и скажи. Ты же здесь рыба.

— Эмма, он понимает тебя. Не меня.

— Гален, давай пойдем. Пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь. Я и ногой без твоего разрешения не буду ступать в воду. Никогда.

Он снова меня разворачивает и поднимает мой подбородок.

— Послушай меня, Эмма. Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Я просто хочу показать тебе, насколько ты особенная. Но мне нужно, чтобы ты успокоилась.

Он берет мое лицо в свои руки, не давая мне отвернуться. Гален смотрит мне в глаза, поглаживая по волосам. Легко прикасается пальцами к щеке. Прижимается своим лбом к моему. Примерно через минуту, я успокаиваюсь. Он улыбается.

— Ты перестала дрожать.

Я киваю.

— Так ты действительно готова обернуться?

Я непроизвольно сглатываю.

— Он близко?

Гален кивает.

— Он прямо позади тебя. Эмма, если бы он хотел тебя съесть, то уже бы это сделал. Ты боишься его, только потому, что он такой огромный. Как только ты перестанешь бояться, это ничем не будет отличаться от разговора с золотой рыбкой.

Я не получаю шанс обдумать его сравнение, потому что он поворачивает меня столь быстро, что поражает этим и меня, и Голиафа.

— Поговори с ним, Эмма.

— Что мне сказать, киту, Гален? — я начинаю шипеть.

— Скажи ему, чтобы подошел ближе.

— Ни в коем случае.

— Хорошо. Скажи ему, чтобы отошел назад.

Я киваю.

— Хорошо. Ладно.

Я скрещиваю пальцы, чтобы не начать размахивать руками. Больше, чем ужас, меня беспокоит безумие этой ситуации. Я собираюсь попросит рыбину размером с мой дом поплавать кругом. Потому что Гален, человек-рыба, не говорит на языке китов.

— Эм, не мог бы ты отплыть немного, пожалуйста? — говорю я. Прозвучало так вежливо, будто я попросила его купить печенье девочек-скаутов.

Мне становится чуть легче, когда спустя пару минут Голиаф не двигается. Это доказывает, что Гален не знает, о чем говорит. Это доказывает, что этот кит не понимает меня, а я не какая-то Белоснежка этого океана. Вот только Голиаф и в правду разворачивается.

Я оглядываюсь назад на Галена.

— Это — просто совпадение.

Гален вздыхает.

— Ты права. Он, вероятно, принял нас за родственников или еще за кого-то. Скажи ему сделать что-то еще, Эмма.

— Гален, не можем мы просто...

— Скажи ему.

Голиаф отплыл немного. Теперь он выглядит как один школьный автобус, а не как три сразу. Он легко виляет хвостом, чтобы плыть, напоминая своим движением развевающийся флаг при легком бризе.

— Постой — окликаю я. — Вернись. Ты не должен совсем уплывать.

Когда кашалот останавливается, когда он поворачивается, когда неуклюже плывет к нам снова, сомнение покидает меня, как вода — поломанный кран. Голиаф подплывает так близко, что если бы он открыл свой рот, нас бы засосало внутрь. Он безобразен. Его голова огромна, и похоже, он забыл воспользоваться зубной нитью — щупальце кальмара толщиной с мою руку торчит у него из пасти. К счастью, его обладатель уже в лучшем мире.

Но я больше не боюсь. Гален прав. Если бы Голиаф хотел нас съесть, он уже сделал бы это. Его огромные глаза кажутся наполненными вежливостью, а не той смертельной пустотой, которую я ожидала увидеть. Не похоже на тот, бессмысленный, механический взгляд акулы.

— Поговори с ним,— снова шепчет Гален, крепче удерживая меня за талию.

Я иду дальше. Гален выпускает меня из объятий, но, как бы защищая, придерживает за запястье. Свободной рукой я тянусь и дотрагиваюсь к носу Голиафа, ну или чего-то наподобие носа.

— Я боялась тебя, потому что думала, что ты съешь нас, — говорю я ему. — Но ты ведь не станешь нас есть, правда?

Я не жду, что Голиаф станет говорить со мной с французским акцентом или как-то еще, но маленькая часть меня надеется, что он даст знак каким-то образом. И я права в этом — то, как он двигается, говорит само за себя. Он не напряжен, как кобра, готовая нанести удар. Он спокоен, в нем играет любопытство и безмятежность.

— Послушай. Если ты можешь меня понять, то я хочу, чтобы ты поплыл прочь в том направлении, — говорю я, показывая в правую сторону. — И затем вернись сюда, — Голиаф делает все в точности, как я ему сказала. О-бал-деть.

Когда мои легкие сдавливает, мой новый друг провожает нас до самой поверхности. По пути, Гален указывает на различных рыб, чтобы проверить, все ли они смогут меня понять. Проплывая мимо, я послушно повторяю свои команды.

— Плыви в ту сторону, плыви по кругу. Ты плыви быстро, ты плыви медленно, а ты плыви прямо вниз, — они все повинуются.

Ко времени когда я — и Голиаф — восстанавливаем запас кислорода, вокруг нас собирается столько рыб, что их хватило бы доверху заполнить плавательный бассейн. Одни выпрыгивают из воды, другие тычутся мне в ступни, третьи проплывают у меня между ног или между мной и Галеном.

Они следуют за нами до самого берега. Огромное количество рыб заполнило мелководье, создавая впечатление, что водную гладь покрыла рябь от дождя. Мы сидим на берегу и наблюдаем, как они играют. Это удивительное явление привлекает внимание чаек и инстинкт самосохранения побеждает любопытство — мой фан-клуб медленно растворяется.

— Так, — говорю я, поворачиваясь к Галену.

—Так, — он возвращает.

—Ты сказал, что я особенная. Насколько я особенная?

Он набирает в легких воздуха, а потом медленно выдыхает.

— Очень.

— Как давно ты знаешь, что я Заклинатель рыб? — он не понимает мою шутку. Но, по крайней мере, он понимает, о чем я спрашиваю.

— Помнишь, когда я сказал, что доктор Миллиган видел тебя в Дельфинарий?

Я киваю.

— Ты сказал, он узнал меня по цвету глаз и подумал, что возможно, я одна из вас.

Гален растирает шею, не глядя мне в глаза.

— Так и есть. Твой цвет глаз послужил опознавательным знаком. Особенно, учитывая сколько времени Сирены не вступают в браки с людьми, — он ухмыляется. — Но на самом деле, он поразился тому, как ты общалась с животными там. Он сказал, ты нашла с ними общий язык. Со всеми из них.

У меня перехватывает дыхание. Значит, тогда это было не мое воображение. И не просто случайность. Я убедила себя, что животные приучены дружелюбно относиться к посетителям. Но разве я не могла не заметить, что дружелюбны они далеко не ко всем? Разве я не заметила, что казалось, будто они выделяют меня из толпы, уделяя мне особенное внимание? Да, я заметила. Я просто не знала, что это что-то значит. Да и с чего я должна была так думать? Что это все значит? И почему Гален не рассказал мне об этом раньше?

— Ты скрывал это от меня. Почему? Тораф об этом знает? А Рейна? И как я могу говорить с рыбами, Гален? Особенно, когда ты этого не можешь? И если доктор Миллиган увидел, как я это делаю в Дельфинарии, значит я могла говорить с ними еще до того, как ударилась головой. Что это может значить? Что вообще все это значит?

Он хихикает.

— На какой вопрос ты бы хотела, чтобы я ответил сначала?

— Почему ты все время скрывал это от меня?

— Потому что я хотел, чтобы ты приспособилась к тому, что ты — не человек. Ты должна признать, что было бы намного сложнее проглотить все это сразу.