— У нас не будет водителей на эти грузовики. Да и гаубичная батарея нам не особо нужна, нам и то, что здесь на поле немчура оставила, придется большей частью уничтожить.

— Так, конечно, но я просто не знаю, что еще просить у этих уродов, самолеты нам ни к чему, да и танки тоже, а просто так отдавать несколько сотен лишь слегка покоцаных тушек тоже не хочется.

Майор отходит искать посыльного, а у меня появляется новый собеседник.

— Товарищ командир, сапоги! — Неестественно веселый боец с раскрасневшимся лицом ставит на чистую подушку прямо перед моим носом пару запылившихся сапог.

— Спасибо, конечно, но зачем ты мне их принес? — Сдерживаюсь, чтобы не наорать, парень хотел доброе дело сделать, — ты видел, какие у меня лапы, — высовываю ногу из-под одеяла, — эти сапоги мне на четыре размера малы.

— Отличные сапоги, товарищ Лапушкин, — нахваливает даритель, — если нужда, и обменять можно.

— Спасибо, — еще раз благодарю, — брось возле телеги, разберемся.

Сапоги может, и были отличными, но сейчас на залитом кровью голенище правого дырка, однако разбрасываться обувью не стоит, пригодятся, если не нашим бойцам, так в других подразделениях босые найдутся, армия большая.

Отошедшего бойца сменяют двое других, спешащих презентовать мне свою добычу сразу из трех пар сапог.

— Да вы охренели?! Чего вы их мне притащили?!

— Сам же сказал, сапоги нужны. Да ты не ругайся, Лапушкин, лучше выпей с нами, не водка, но пьется хорошо! — Один из них протягивает мне фляжку с булькающей жидкостью, очевидно тоже конфискованную у фрицев. Вопиющее нарушение субординации и воинской дисциплины, недопустимые фамильярность и панибратство! И первый тоже был явно пьян, куда только смотрят младшие командиры, а ведь у меня в микрополку кроме майора есть капитан, старший лейтенант и минимум два лейтенанта, не считая старшин и сержантов. Вот работать надо было с ними плотнее, а я даже не знаю, на какие подразделения полк разбит, роты у нас или взводы, и сколько их и кто ими командует. Это называется командир полка, ну, хорошо, самокритику я после наведу, и приму к себе строгие меры дисциплинарного характера, а какие меры принимать к этим двоим?

— Шли бы вы отсюда, парни, пока никто не видит, — так звучит речь грозного военачальника, — а это у тебя что, шоколад?

— Закусить, Лапушкин!

— Шоколад оставьте, это дело я люблю, а сами валите быстрее!

— Часы еще возьми, отличные часы…

— Не надо мне никаких часов, отвяжитесь, черти!

— Оставь часы, и пойдем, лейтенант смотрит!

Лейтенант для них авторитет и командир, а комполка так, на солнышке позагорать вышел! Кстати, солнышко давит изрядно, никто не догадается на штабной повозке тент оборудовать. Ко мне подходят новые дарители, за ними еще и еще, все хотят уважить командира полка, своего в доску парня, особенно после принятого на грудь. Возле телеги растет гора сапог, а на ней куча часов, портсигаров, сигаретных пачек, зажигалок, пистолетов, фляжек со спиртным и прочей абсолютно не нужной мне мелочевки. Конечно, парни не отдают мне последнее, отрывая от себя, а только сливают излишки, на сотню с небольшим наших бойцов приходится более тысячи живых и мертвых поверженных врагов, есть из кого натрясти барахла. В то же время, не буду зря наговаривать, многие по доброте душевной или под воздействием алкоголя оставляли мне действительно приличные вещи, вроде десятков серебряных, и даже нескольких золотых часов и портсигаров, которые было бы приятно опустить в любой карман.

Шоколада набирается особенно много, прослышав про слабость командира, меня им буквально заваливают, и заливают фляжками со спиртным, которое я вовсе не употребляю. Мне же, по профессии имеющему отношение к деньгам, особенно нравятся темно-радужные бумажки рейхсмарок, которые бойцы себе не оставляют. Не представляя, как бы я мог их использовать, тем не менее, собираю их в пачку, решив непременно заныкать от командования, деньги есть деньги, к деньгам у меня отношение особое, трепетное.

Дисциплина среди бойцов, слоняющихся по степи, не то, чтобы совсем уж падает, но сильно прихрамывает на обе ноги. С одного конца вдруг доносится знакомый напев, прислушиваюсь и узнаю «Три танкиста». Откуда-то издалека другой народный хор отвечает «Катюшей», дает о себе знать выпитое трофейное спиртное. Я совершенно трезв, и сначала выслушиваю песенные переливы без особого желания присоединиться, но потом вспоминаю, что мне, как попаданцу, положено исполнять нечто из репертуара далекого и прекрасного будущего. Ну, надо, так надо, щас, спою. Набираю в грудь побольше воздуха и выдаю наиболее подходящее текущей тактической обстановке:

Остались от козлика рожки да ножки!
Остались от козлика рожки да ножки!
Вот как, вот как, рожки да ножки!
Вот как, вот как, рожки да ножки!

Несмотря на некоторое всеобщее подпитие, дело сбора и сортировки трофеев все же успешно продвигается, о чем свидетельствует подошедший для доклада майор Дергачев в сопровождении специалиста по артиллерии старшины Джалибека Алджонова.

— Товарищ командир! С трофеями разобрались, — читает с бумажки, — подобрано:

— Винтовок — 1719

Пистолетов-пулеметов — 153

Пулеметов ручных — 107

Пулеметов станковых — 34

Ротных минометов — 25

Батальонных минометов — 16

Легких полевых гаубиц — 6, из них исправны 4

Тяжелых полевых гаубиц — 2, исправных нет

Противотанковых орудий 37 мм — 9, исправны 5

Противотанковых орудий 50 мм — 2, исправно одно

От всей этой математики у меня голова распухла, я взял листок и начал вникать.

— Что-то много вы винтовок насчитали, там людей на треть меньше.

— Очевидно, часть немцев сбежала без оружия, товарищ командир.

— Чудеса просто, немцы не только сбежали, но и оружие побросали. А пистолеты-пулеметы это…, а, автоматы, ясно. А пулеметы, у них же единый пулемет, какие ручные-станковые?

— Те, что без станка, считаются легкими, ручными по-нашему.

— Минометы…, ясно, на пушках какие неисправности?

— Пробиты накатники, повреждены колеса, разбиты прицелы! — Выдвинулся вперед Джалибек.

— Ладно. Трофейными патронами, снарядами и минами, мы, я полагаю, тоже обеспечены в избытке. Сколько там мин к батальонным минометам?

— Сейчас посчитаем, товарищ командир!

— Пусть, точные цифры не нужны, и так понятно, что если мы двумя сотнями мин полк разогнали, то трофейными мы целую армию вдрызг разнесем. Правильно я говорю, Джалибек!

— Непременно разнесем, товарищ командир!

А ведь я сам всегда скептически относился к возможности воевать трофейным оружием, ну никак захваченных боеприпасов не могло хватать на относительно регулярные бои, на партизанщину-то с трудом наскребешь. Но не в нашем случае, когда эффективность каждой выпущенной мины в десятки раз больше номинальной. Если так считать, то мы захватили боеприпасы целого корпуса, а то и армии, а тут уже немного другие возможности.

— Что нашли кроме оружия, там ведь был штабной автобус? Карты, документы?

— Нашли, хотя не думаю, что они представляют большую ценность, но в штаб дивизии отправить нужно, пусть разбираются. Несколько чистых карт без пометок я оставил себе, они как раз отображают местность предстоящих боевых действий. Кроме того, найден железный ящик с полковой кассой.

— И сколько там?

— Посмотрите сами, товарищ командир.

— Охренеть, две тысячи. Нищеброды долбанные, даже денег у них нет. Хорошо, пусть будут у меня, сам сдам, куда полагается.

— Полковое знамя взяли, товарищ командир!

— Вот, а мне кто-то говорил, что наш полк не настоящий, потому что знамени нет, теперь все нормально, знамя есть!

— Так это другое знамя, товарищ командир!

— Вот народ, простых шуток не понимает…

— Товарищ командир, немецкий мотоцикл под белым флагом!