А Юстаса сложно было не полюбить. У него была потрясающая широкая улыбка, хоть улыбался он редко – был серьезным мальчиком, что мальчикам вообще несвойственно. Стойкий в своих увлечениях, он интересовался геологией, антропологией, историей, биологией – всем, о чем слышал. Мистер Стаут разрешал Юстасу целыми днями возиться в подсобках музея, и мальчик был в полном восторге. («Никто не знает об индейцах больше мистера Стаута, – с благоговением писал Юстас в своем дневнике. – И еще он пишет прекрасные акварели – пейзажи Теннесси, где он родился и вырос».) Никогда мистер Стаут не встречал таких детей, как Юстас, и больше не встретит. Стоило дать этому мальчику книгу, как он прочитывал ее от корки до корки, задавал с десяток вопросов, а к следующему вечеру просил новую. Когда мистер Уоррен Кимзи, музейный спец по набиванию чучел, показал Юстасу, как очищать от шкуры и потрошить убитого кролика, мальчик повторил операцию с фанатичным стремлением к совершенству и тут же потребовал другого кролика, чтобы улучшить свой навык.
«Уоррен в музее новичок, – писал Юстас в своем дневнике. – Но он уже успел стать мне ближе всех. Он нравится мне больше всех людей в мире».
Юстас был прекрасным помощником. Его энтузиазм не угасал ни на минуту. Юстас был всегда рад помочь подмести в кладовой или взять на себя любую обязанность, даже если от нее отказались все остальные. Мистер Стаут даже разрешил ему проводить в музее репетиции индейских танцев. Юстас был главным в группе, а мистер Стаут – кем-то вроде тренера. Он возил ребят на соревнования, учил их шить и украшать бусинами традиционные индейские танцевальные костюмы, довольно сложные в изготовлении. Когда Юстас стал старше, мистер Стаут начал брать его в байдарочные походы на реку Катавба Саут-Форк, где он собирал образцы воды для государственных исследований по экологии. Иногда они с Юстасом вдвоем ходили в походы, и мистер Стаут с восхищением наблюдал, как паренек ловит, убивает, свежует, жарит и ест гремучих змей.
Юстас не просто нравился мистеру Стауту – директор уважал мальчика. Считал его гением. Внимательно следил за взрослением Юстаса Конвея, как Томас Джефферсон – за взрослением своего юного соседа по имени Мерриуэзер Льюис[19] (мальчик, о котором президент всегда вспоминал, что тот «даже в юном возрасте обладал невиданной смелостью, предприимчивостью и прозорливостью»). Кроме того, мистер Стаут чувствовал, что Юстасу просто необходимо где-то проводить время после школы – где угодно, только не дома. Он не знал подробностей жизни семьи Юстаса, но встречал его отца, а этого было достаточно, чтобы понять, что жизнь в «довольно большом доме» на Дирвуд-драйв была несладкой.
И вот Юстас коротал время в музее, после чего убегал в леса за домом. Проверял капканы, охотился на черепах, протаптывал тропинки. И всё, что видел во время своих лесных вылазок, описывал в дневнике. Он вел дневник много лет, но не записывал в нем свои переживания, а скорее дотошно фиксировал все, что произошло с ним за день (от приключений на природе до более рутинных событий), и составлял длинные списки того, что предстоит сделать на следующий день.
«Сегодня кормил червяками малыша каймановой черепахи. Смотрел фильм про мальчика и его ручного голубя, репетировал пляску с обручами[20] и начал готовить перья для украшения боевого посоха.[21] Потом тренировался играть в настольный теннис. Я делаю успехи. Намерен читать Библию каждый вечер, пока не дочитаю до конца. Возможно, возьмусь за головной убор, который должен быть украшен настоящими перьями из индюшачьего хвоста».
«Сегодня наткнулся на трехдневный след пумы. Поймал пятнистого полоза длиной пять с половиной футов. Поставил капкан на енота в том месте, где видел следы трехдневной давности. Надеюсь поймать его, чтобы использовать его шкуру».
«Начал читать книгу „Войны с западными индейцами“. Начал работу над чучелом оленя – набил две ноги… Марта сказала, что на Гарднер-Парк-драйв сбили белку. Я освежевал ее и заморозил – разделаю потом».
Целая страница в его детских дневниках была озаглавлена «Лягушки». Там он записывал информацию и наблюдения. («Сегодня поймал трех древесных лягушек и посадил в свой террариум объемом 10 галлонов. Наутро обнаружил в поилке кучку икры. Еще я поймал саламандру и подсадил ее к лягушкам. По-моему, одна лягушка умерла, потому что я давно не видел их втроем…»)
На первый взгляд Юстас был кем-то вроде Генри Торо[22] в миниатюре. Но не совсем. Хотя он был внимателен к окружающей среде, у него никогда не было (и не появится) умения Торо наслаждаться природой в праздности. (К примеру, Торо писал: «Порой летним утром, приняв ванну, как обычно, я мог сидеть на залитом солнцем крыльце от восхода до полудня, погруженный в раздумья среди сосен, орешника и сумахов,[23] в полном одиночестве и тишине».) Юстас Конвей никогда не стал бы предаваться подобному праздному декадентству. Даже в детстве он никак не мог сидеть часами и наблюдать за движением солнца в небе – слишком много у него было деятельной энергии. Юстаса постоянно обуревала жажда действия. Его скорее можно сравнить с юным Тедди Рузвельтом, который тоже был энергичным и целеустремленным ребенком, тоже учился у мастера-таксидермиста, с такой же увлеченностью создал мини-музей естествознания в собственной спальне и так же аккуратно фиксировал научные наблюдения в своих детских дневниках. Юного Юстаса Конвея, как и Тедди Рузвельта, можно назвать «человеком действия».
Друзей у Юстаса было немного. Он слишком отличался от других детей и даже в возрасте десяти лет это понимал. Глядя на своих ровесников, он видел ребят, которые часами просиживали перед телевизором, а потом обсуждали то, что увидели, и подражали телевизионным персонажам. А он не знал ни одного из этих героев.
Еще у других ребят были странные увлечения. В школьной столовой они играли в игру с непонятными правилами: надо было украсть у других мальчиков карандаши и разломать их надвое; кто сломает больше всего карандашей, получает больше очков. Эта игра вызывала у Юстаса недоумение и расстраивала его. Разве можно с таким неуважением относиться к чужой собственности? Ведь карандаши сделаны из дерева и стоят денег. Он также видел, как в классе мальчишки тратили целые семестры на то, что рисовали гоночные машины в тетрадках – причем каждую на новом листке! Даже тогда Юстас недоумевал: какая напрасная трата времени… и бумаги. Казалось, этим мальчишкам просто нечем заняться. Они умели лишь драться и ломать вещи. Но Юстас всегда мог найти себе полезное занятие; никаких часов в сутках не хватило бы, чтобы выполнить и изучить всё, что ему хотелось.
Многие соседские ребята знали его и участвовали в его жизни, но не были друзьями в обычном для детей смысле: они скорее уже тогда были его учениками. К примеру, Юстас шел по улице, обернув вокруг шеи черного гигантского большеглазого полоза, что не могло не привлечь внимания. Дети собирались вокруг Юстаса и задавали вопросы, а он рассказывал им о повадках и жизни змеи и поручал собрать еды для нее, а особо заинтересованных брал с собой в лес и учил ловить змей самостоятельно. Даже старшие ребята ходили с Юстасом в лес: он учил их строить крепости, следя за процессом, и ходить по болотам в поисках еды для ручных черепах.
Но в школе у Юстаса друзей не было. Без полоза на шее, который мог служить темой для разговора, и лесного пейзажа как свидетельства собственного авторитета он был совершенно безнадежен в общении со сверстниками. В столовой сидел с такими же изгоями, как он сам – умственно отсталыми школьниками, детьми с ортопедическими скобками на ногах и отпрысками беднейших семей Гасконии, на которых было грустно смотреть. Но и с этими детьми он не дружил. Они даже не знали его имени. Просто обедали вместе каждый день и с виноватым облегчением отводили взгляд, когда школьные задиры выбирали себе новую жертву.
