Завтрак как всегда состоял из ячменной лепешки напополам с просо, макаемой в общее блюдо с кульбой, острого соуса из зерен горчицы и ароматных трав. Все это запили кишром, напитком из шелухи кофейных зерен, после чего отец сказал.

— Хаким сегодня не пойдет пасти коз, этим займется Али. Хусейн, тот баран с белым ухом, он еще хромает?

— Да, отец.

— Тогда оставь его дома.

Больше он ничего не добавил, и Хаким, проводив младшего брата до ворот, несколько минут бестолково торчал во дворе, пока отец, выглянув из дверей хлева, не позвал его взмахом руки.

— Помоги мне вытащить его во двор, — велел он сыну, показывая на оставшегося в хлеву барана с белым ухом.

Ахмед с десяти лет сильно хромал, упав со скалы при поисках потерявшегося козленка, но это не помешало ему обзавестись большим семейством и уважением среди своего племени. Но именно эта же хромота не позволила ему стать более богатым и зажиточным.

Белоухий явно чувствовал, какая ему предназначена роль, и Хакиму пришлось потрудиться, чтобы выволочь его во двор. Здесь отец прочитал над животным соответствующую ритуалу молитву и перерезал барану горло. За этими хлопотами из окон дома наблюдали все три сестры Хакима, оживленно и радостно переговариваясь между собой. Мясо достаточно редко бывало на столе этого семейства, и заклание белоухого барана предсказывало предстоящий праздник.

Лишь к двум часам дня произошло то, чего так ждали все в доме Ахмеда. Во двор усадьбы въехали трое, рослый, красивый мужчина лет сорока на великолепном арабском жеребец, грузный старик на черном муле и молодой молла на осле, в зеленой чалме хаджи <хаджи — мусульманин, совершивший хадж>. Если первые двое были одеты как типичные йеменцы, то у моллы и черты лица и одежда выдавалось его явно инородное происхождение. Как раз молла меньше всего волновал Хакима, он не мог оторвать глаз от жеребца главного гостя, да и от него самого. Саид аль-Аттар был владельцем участка, на котором трудилась семья Ахмеда. Сам он жил в древней столице Йемена, Сане, и свой родной дом, расположенный в двух километрах от жилья Ахмеда, посещал не часто. До него от столицы он добирался на комфортабельном автомобиле, а оттуда уже приходилось ехать вот так, верхом, ведь нормальных дорог в этой гористой местности просто не было.

Пока гости обменивались традиционными любезностями с хозяином дома, Хаким рассмотрел весь роскошный наряд Саида. На нем была надета белоснежная фута, короткая мужская юбка, на плечах гостя был повязан белоснежный плащ, перехваченный на талии широким зеленым поясом с богатой серебряной росшитью, на голове зеленый тюрбан. Но самое главное, за поясом аль-Саттара была богатейшая джамбия, длинный кинжал с серебряной рукоятью. Это было не просто холодное оружие, а знак избранности, знатности. Носить джамбию имели право только сайиды, йеменские аристократы, многочисленные потомки младшего внука Мухаммеда, Хусейна. Величина и богатство отделки джамбии многое говорили о знатности и богатстве его владельца. Хаким первый раз видел такую длинную джамбию, практически это был уже небольшой меч с золотой рукоятью.

Через час, после сытного обеда, когда подали блюдо с листами ката, начался главный разговор.

— Ну что скажешь, уважаемый, как ты решил со своим сыном? — спросил аль-Саттар хозяина дома.

— Но почему именно мой сын должен покинуть свой дом? — спросил сдвинув брови Ахмед.

— Этим мы оказали тебе большую честь, — вкрадчиво начал говорить молла, с характерным иноземным говором. Он только недавно, год назад, окончил медресе в иранском городе Куме, святом для шиитов городе. Его поддержал толстый человек с кривой, серебряной джамбией за поясом. Это был ростовщик Фарук, главный держатель многочисленных долгов семейства Ахмеда.

— Да, джихад дело святое, и предоставляя тебе право отправить сына на войну с неверными мы оказываем тебе большую услугу. Конечно, я мог бы отравить и одного из своих пятерых сыновей, но прежде всего я подумал о тебе.

— Хаким у меня самый старший, он мне опора, — продолжал упорствовать Ахмед. — Без него мне будет трудно управляться с хозяйством. Али еще нет и тринадцати, остальные еще младше.

— Не бойся, мы тебе возместим часть убытков, — пообещал аль-Саттар. — Я уменьшаю твою часть оброка на этот год наполовину.

— А я прощаю тебе долг в тридцать франси. Кроме того я жертвую тебе вот эти пять франси на сборы твоего сына в дорогу.

Фарук с трудом перегнулся и положил на дастрхан пять больших, серебряных монет позапрошлого века с почти стершимся профилем женщины с высокомерно оттопыренной нижней губой. Несмотря на засилье во всем мире долларов, марок и йен, серебряные таллеры восемнадцатого века австрийской императрицы Марии-Терезии еще имели хождение в горных районах Йемена. Пастухи интуитивно не доверяли каким-то там бумажкам, и предпочитали иметь в заначке полновесное, проверенное веками серебро.

Этот аргумент переломил сомнения Ахмеда.

— Хорошо, я согласен.

Хаким слышал каждое слово этого разговора. Прижавшись к стене рядом с дверным проемом он кусал себе губы от нетерпения. Он уже представлял себя одетым точно так же как аль-Саттар, на белоснежном скакуне летящем на неверных с острой саблей в руке.

— Хаким, — услышал он голос отца. Войдя в комнату он почтительно склонился в поклоне. Все трое гостей оценивающе оглядели юношу, высокого, худощавого, с тонкими, типично йеменскими чертами лица.

— Несколько суховат, — пробормотал молла.

— Ничего, там из него быстро сделают мужчину, — пообещал ростовщик.

— Готовься в дорогу, — сказал отец.

Спустя два месяца после этого разговора Хаким вместе с тридцатью подростками примерно одного возраста ехал в междугороднем автобусе через Иорданию в Палестину. Позади был лагерь подготовки в пустыне Саудовской Аравии, за это время их обучали стрелять, разбирать и собирать оружие, метать гранаты, ставить мины, обращаться с тротилом и пластитом. Два подростка из Туниса подорвались на неудачно собранном фугасе, но молла-инструктор объяснил всем остальным что души этих двоих несчастных уже попали в рай, и туда же попадут все души вступивших на священную тропу джихада. Тот же молла после практических занятий толковал им коран, вдалбливая им идеи святого откровения пророка Мухаммеда.