— Знает ли господин Паасонен, что я больше не служу в российской полиции?

— Да, он проинформирован. И очень сожалеет, если увольнение было каким-то образом связано с той историей.

Виноградов хмыкнул:

— Переведите, что нет худа без добра — это у нас такая поговорка… Или пословица? Я всегда путаю.

Ему захотелось еще кое-что добавить, но он сдержался — не время, да и не место.

— Все в порядке!

— Можем ехать уже?

— Да, разумеется. Почему бы нет?

Неразговорчивый охранник господина Паасонена расчистил взглядом пространство до выхода к автомобильной стоянке, и все четверо двинулись к поджидающей их полицейской машине…

Виноградову уже как-то пришлось пить кофе в этом непритязательном здании на Фредрикинкату.

— Теперь направо!

— Спасибо. Я помню.

Даже кабинет на втором этаже оказался тот же: большое окно, стены из светлого пластика, полки с папками и справочниками.

Недорогая мебель. Компьютер. Мясистый цветок в старомодной кадушке…

И опять при беседе Владимира Александровича с господином Паасоненом присутствовал некто третий — только на этот раз вместо переводчика в углу расположился представитель эстонской спецслужбы.

Собственно, именно после той давней встречи жизнь и карьера капитана Виноградова стали похожи на перехваченный неожиданным утренним гололедом автомобиль. Его то швыряло к обочине жизненной трассы, то выносило на встречную полосу, то, развернув поперек движения, волокло вообще неизвестно куда — в темноту. Скорость давно уже была значительно выше допустимой. Впрочем, пока все ограничивалось ушибами, мелкими вмятинами и яростным скрипом покрышек — но мастерство или особое хладнокровие водителя были тут вовсе ни при чем. Владимир Александрович понимал, что избегать столкновения или смертельного заноса в кювет ему удается только чудом.

Конечно, все началось значительно раньше, а не в тот день, когда на глазах милицейского капитана Виноградова пристрелили продажного журналиста Осю Гутмана. К тому времени за плечами Владимира Александровича был уже десятилетний опыт агентурно-оперативной работы, «горячие точки» ближнего зарубежья, первые заработки «на стороне» и главное — граничащая с уверенностью, оплаченная своей и чужой кровью, догадка о том, что за спинами оперов и бандитов «большие фуражки» давно уже снюхались с лидерами преступного мира.

Журналист Гутман, по мнению знавших его людей, был человеком убогим и не то, чтобы продажным, но — общедоступным, как шариковая ручка за стойкой сберкассы. Его использовали все, кому не лень, не церемонясь и не расстраиваясь особо, если кончалась паста.

Поэтому, когда прямо посреди Хельсинки на глазах Владимира Александровича, его семьи и десятков других разноязыких гостей финской столицы неизвестные продырявили Гутману лысый череп, никто не расстроился. А Виноградов даже из чувства профессиональной солидарности и личной неприязни к покойнику поделился с господином Паасоненом и его коллегами-полицейскими кое-какой информацией, выходящей за рамки свидетельских показаний.

И началось… Смерть журналиста как будто сорвала тогда крышку с огромного чана, наполненного кипящим дерьмом. Наружу полезли: бандитские кровавые разборки, коррупция, половые меньшинства, интересы спецслужб, нелегальная эмиграция в Северную Европу и еще кое-что, о чем нынешний адвокат до сих пор вспоминает с позывами тошноты.

Виноградов бежал за границу и некоторое время читал в Скандинавском университете лекции о российской организованной преступности. Вернулся, когда стало можно. Поработал на ниве частного сыска и экономического контршпионажа, потом восстановился в органах.

Древние римляне утверждали, что нельзя в одну и ту же реку войти дважды… Вот и ставший уже майором Владимир Александрович достаточно скоро вновь соскочил с кратчайшей прямой, ведущей к заслуженной милицейской пенсии. Хотя должности в «Криминальном обозрении ГУВД» и пресс-службе Главка с самого начала были всего лишь прикрытием для совершенно другой, специфической, деятельности Виноградова, общая упряжка оказалась ему тесна,

В прошлом году Владимир Александрович заочно закончил трехлетнее обучение на юрфаке и в конце концов осчастливил собой Городскую коллегию адвокатов.

Теперь круг замкнулся: снова столица Финляндии, улица Фредрикинкату, запах кофе в дешевых больших керамических кружках.

— Господин Паасонен хотел бы спросить…

Уго Тоом взял из рук коллеги обрезок ленты факсимильного аппарата:

— Я переведу! Вот… Россия объявила через национальное бюро Интерпола розыск на некоего Нечаева Дениса Валерьевича. Тут есть приметы, полные установочные данные… Написано, что он ранее работая в криминальной полиции, осведомлен о формах и методах оперативной деятельности. Может быть вооружен и при задержании намерен оказывать сопротивление.

— Хм-м… — Виноградов постарался не встретиться глазами ни с кем из собеседников. Он просто не знал, какая внешняя реакция будет сейчас уместной.

— Вы меня поняли? — со странной интонацией уточнил господин Тоом.

— Да, конечно. А что он натворил?

— Написано — ряд тяжких преступлений… Вы не знаете, где сейчас может находиться этот человек?

Виноградов хотел было сказать, что об этом Паасонену лучше бы спросить господина Тоома — судя по письму Дениса, эстонец видел его последним и даже снабдил деньгами. Но перехватив взгляд сидящего напротив полицейского, решил не выкладывать козыри. Хотя бы до тех пор, пока не разберется в правилах игры и составах команд.

— Не знаю. Но вряд ли господин Нечаев предпримет попытку прорваться силой или же нелегально проникнуть в Финляндию. Ведь господина Паасонена интересует именно этот аспект проблемы?

Уго перевел, и финн кивнул, так и не сморгнув ни разу прозрачными выпуклыми глазами.

— Вы были знакомы с Нечаевым?

— О, мир профессионалов достаточно тесен! — как можно обаятельнее улыбнулся Владимир Александрович, уходя от прямого ответа.

Полномочный представитель Министерства внутренних дел Эстонии перевел дух и с облегчением посмотрел на адвоката — очевидно, Виноградов повел себя именно так, как он и рассчитывал:

— Хорошо… Господин Паасонен спрашивает, можем ли мы приступить к работе?

— Да, конечно! Слушаю. — На этот раз Владимиру Александровичу предстояло только получать и перерабатывать информацию, собранную другими, и он поудобнее разместился в кресле.

…За окном давно уже было темно. Уго Тоом закрыл последний пластиковый «накопитель» с документами и устало потер ладонями щеки:

— Кажется, все?

Это прозвучало по-русски, но к концу дня всем троим казалось, что они понимают друг друга и без перевода.

Хозяин кивнул, а физиономию Виноградова перекосило нечаянно-громкой зевотой:

— Простите…

Переработанные носители информации оказались разделены на несколько почти равновеликих стопок, одну из которых Владимиру Александровичу предстояло после копирования вывезти в Эстонию. Часть документов должна была храниться у Паасонена, часть будет направлена к Тоому по дипломатическим официальным каналам, а остальные следовало вернуть по принадлежности — в коммерческие, банковские и иные структуры.

— Давайте коротко подведем итоги.

Адвокат пролистал назад несколько страниц своего «чернокожего» блокнота:

— Не возражаете?

Никто ничего не имел против.

— Если что, поправляйте… На основании полученных документов можно утверждать: те финские фирмы, которые, якобы, делают для «Первопечатника» многотысячные книжные тиражи — чистейшая фикция… Это крохотные конторы с офисами или вообще без таковых, никакого отношения не имеющие ни к типографским услугам, ни к поставкам бумаги или иных полиграфических материалов.

Деньги переводятся на подставные счета от имени эстонского представительства «Первопечатника» прямо из интересующего нас коммерческого банка в Таллинне. А затем растекаются дальше: по Северной Европе, в Швейцарию, в Германию, за океан… Уже в виде вполне легальных, «отмытых» капиталов, которые никоим образом не могут подмочить репутацию даже самого респектабельного кредитно-финансового учреждения. Верно?