Ритмично сокращался сердечный насос, гнал живительную, несущую кислород кровь по сосудам. Вот она, "река жизни", о которой было прочитано еще у Льюиса! А вдоль кровеносных сосудов тянулись тонкие белые ниточки нервов, сливались в толстые нервные стволы, устремлялись к "верховному главнокомандующему" — мозгу, который рассылал по ним управляющие команды.

Как завороженный, слушал студент Павлов объяснения профессора Циона. "Мы были прямо поражены его мастерски простым изложением самых сложных физиологических вопросов, — напишет он позже, — и его поистине артистической способностью ставить опыты. Такой учитель не забывается на всю жизнь. Под его руководством я делал свою первую физиологическую работу".

Само собой, она касалась сердца, нервов, управляющих его ритмом. Впервые Павлову довелось самому отыскивать плохо различимые ниточки нервов, отделять их от тканей, прослеживать, где они проходят. И все это на живой подопытной собаке, при бьющемся сердце, дышащих легких, как говорится, на подвижном операционном поле.

Вот тогда-то студент Павлов понял, что будущий физиолог прежде всего должен быть отличным хирургом.

Его руководитель И. Ф. Цион не просто блестяще владел хирургической техникой. Он был настоящий виртуоз. Оперировал быстро, аккуратно, с каким-то особым шиком. Ему ничего не стоило явиться на вечерние занятия со студентами во фраке и прооперировать собаку или кролика, даже не сняв белоснежных перчаток. И, не запятнав свою одежду ни единой каплей крови, прямо из лаборатории отправиться на бал или званый вечер.

Иван Павлов, идя по стопам учителя, стал первоклассным хирургом, причем, будучи левшой, научился одинаково блистательно действовать как правой, так и левой рукой. Нередко академик Павлов, недовольный неповоротливостью ассистента, сам брался за скальпель и становился к операционному столу. В таком случае операция заканчивалась, как говорится, не успев начаться. Пока окружающие думали, что идет только подготовка к работе, Павлов уже стягивал хирургические перчатки и шел мыть руки…

Студент Павлов все время проводил в физиологической лаборатории, не менее азартно, чем его учитель, увлеченный научным поиском. Илья Фаддеевич все чаще поручал ему самостоятельные исследования, связанные не только с деятельностью сердца, но и с работой желудка, где тоже имелось много не объясненных наукой "белых пятен".

Студенческие научные работы И. Павлова заслушивались на университетских научных заседаниях и даже были отмечены золотой медалью. Он получал уже не простую, а императорскую стипендию. Но так много сил и времени было им потрачено на любимую физиологию, что, когда подошло время выпускных экзаменов, Павлов неожиданно для себя понял: ему никак не уложиться в оставшиеся сроки, и… сам себя оставил на последнем курсе на второй год.

Прошение о том, что он "возымел намерение пробыть на четвертом курсе два года", было удовлетворено. Но этот лишний год был опять-таки посвящен им своей избраннице — физиологии. Тем не менее университетские экзамены были тоже сданы. Иван Павлов получил звание кандидата по разряду естественных наук и право стать лаборантом в любом учебном или научном учреждении России.

Однако Иван Павлов снова стал студентом. Окончив университет, он поступил на третий курс Медико-хирургической академии, бывшей тогда одним из лучших учебных заведений Европы. Поступил "не с целью сделаться врачом", как он сам объяснял свое решение, а с тем чтобы, имея степень доктора медицины, впоследствии снискать право занять кафедру физиологии.

Знал бы "вечный студент" Павлов, сколько сил придется ему потратить, чтобы со временем получить такую кафедру! Десять лет жизни уйдет у него на это подлинное "хождение по мукам", пока не осуществится его заветная цель. Сколько тягот, волнений, жизненных неурядиц и горестей переживет он, через какие испытания пройдет!

В столь решающее десятилетие войдут и годы успешной учебы в академии, и последующее пребывание в адъюнктуре при ней, и продолжительная заграничная командировка для усовершенствования полученных знаний. И одновременно работа ассистентом на кафедре физиологии, а потом в лаборатории Клинической больницы, и самостоятельные научные исследования, которые будут занимать все больше и больше места в жизни Ивана Петровича Павлова, и работа над докторской диссертацией.

Но это же десятилетие будет самым тяжелым для него и для его семьи. Постоянная недостача средств на жизнь ("Не хватало денег, чтобы купить мебель, кухонную, столовую и чайную посуду", — вспоминала его жена). Бесконечные скитания по чужим квартирам — долгое время Павловы жили вместе с братом Дмитрием в полагавшейся ему университетской квартире. Тяжелейшее несчастье — гибель первенца, а буквально через год опять неожиданная смерть малолетнего сына, отчаяние Серафимы Васильевны, ее продолжительная болезнь. Все это выбивало из колеи, отнимало силы, столь необходимые для научных занятий.

А дело не ждало. И экзамены никто не отменял — их только по окончании академии надо было сдать двадцать семь! Да и конкурс для "оставления при академии" был немалый: из 244 выпускников лишь 46 получили право участвовать в нем, но только семерых должны были принять, выбрав тайным голосованием лучших из лучших, скрытых от жюри под девизами. Для Павлова это была единственная возможность продолжать занятия наукой. В случае неудачи он должен был немедля отправиться для прохождения службы в 32-й Кременчугский полк военным врачом. Сочинение под девизом: "Спешить думать — плохо думать" — оказалось на четвертом месте. Его автором был Иван Петрович Павлов.

Но не всегда дела шли так успешно, не все ладилось и с научной работой. И был такой год, который жена Павлова назовет "отчаянным", — когда мужество изменило Ивану Петровичу и он изуверился в своих силах и в возможности кардинально изменить жизнь семьи. И тогда Серафима Васильевна, которая уже не была той восторженной курсисткой, какой начинала свою семейную жизнь, принялась подбадривать и утешать мужа и вывела-таки его из глубокой меланхолии. По ее настоянию Иван Петрович вплотную занялся диссертацией.

Защитившись и став доктором, И. П. Павлов не смог получить кафедру — в Петербурге не оказалось свободной. И, помыкавшись без места, он вынужден был написать прошение министру народного просвещения И. Д. Делянову с просьбой "предоставить ему кафедру любой из экспериментальных наук в любом из университетов России". Однако никто не спешил обеспечить молодого ученого работой по специальности. И он решил ехать в Сибирь, в Томск, где как раз организовывался университет. Но предпочтение отдали другому соискателю, хотя он был зоологом, а не физиологом. И. П. Павлов пытается поступить в свою alma mater — Петербургский университет, но снова неудача: на выборах проходит не он. И только с третьей попытки он наконец становится профессором кафедры фармакологии той самой академии, слушателем которой он недавно состоял.

Впоследствии он напишет об этом скупо, несколькими фразами обрисовав столь многотрудное десятилетие:

"Вплоть до профессуры в 1890 году, уже женатому и имевшему сына, в денежном отношении постоянно приходилось очень туго, наконец на 41-м году жизни я получил профессуру, получил собственную лабораторию… Таким образом вдруг оказались и достаточные денежные средства, и широкая возможность делать в лаборатории что хочешь".

Начиналась же павловская большая наука совсем с малого.

В глубине запущенного сада при Петербургской клинике профессора С. П. Боткина примостился крохотный деревянный домишко о двух комнатах — что-то вроде бывшей больничной баньки. Внутри — асфальтовый пол, дощатые стены, несколько обшарпанных столов да потертые стулья.