- Не знала, что ободриты все еще не растворились среди германцев, - с искренним удивлением в голосе прокомментировала Мария слова барона. Оборотни для нее уже не диковинка, а вот древнее славянское племя вызывает интерес.

- Нас еще порядка сорока тысяч, живущих на западе Мекленбурга, - ответил ей фон Дента, - ну и еще тысяч двадцать тут и там в Германских государствах и в империи. Но сам я из Шлезвиг-Гольштейна. Там когда-то жила моя семья.

- Ваш побег не может им навредить? – решил уточнить Бармин, поскольку, если быть последовательным, то, приняв барона в Менгдене, придется среди прочего озаботиться так же эвакуацией на север семьи перебежчика.

- Те, кому следовало бы опасаться гнева императора, давно уже мертвы, - ровным голосом сообщил беглец. – Я был единственным оборотнем в семье, а ободритские волколаки, Ингвар Сигурдович, живут долго. Я выгляжу довольно молодо, но на самом деле мне уже больше двухсот лет. Двести три года, если быть точным, и моя семья, - все, кто мне по-настоящему близок и дорог, - находятся здесь, в ваших землях, граф.

- Барон мой отец, - внесла ясность Хатун.

«Тесть? – усмехнулся Бармин мысленно. – Оригинально! Почти мексиканское кино!»

- Это веская, но не единственная причина, - посмотрел в глаза Ингвару мужчина. – Если поверите мне на слово, меня пригласил сюда еще ваш прадед Ингвар Третий. Он обещал мне убежище.

- Вы знали моего прадеда? – удивился Бармин, не представлявший себе, как может выглядеть реально столь долгая жизнь.

- Мне двести лет, - грустно улыбнувшись, повторил мужчина. – А с вашим прадедом мы не то, чтобы дружили, но испытывали обоюдную симпатию. Сошлись, знаете ли, на почве любви к истории. Основатель вашей династии, Ингвар Сигурдович, Дарри Менгден[9] однажды очень сильно помог моему предку Годлейбу. Тот являлся одним из военоночальников князя Никлота. Но эту историю, полагаю, вы знаете.

Так и было, эту историю, произошедшую едва ли не тысячу лет назад, Бармин знал. Прочитал в хрониках рода – весьма занятном девятитомном собрании подлинных документов эпохи, летописных записок, дневниковых записей и анналов[10], составленных семейными хронистами.

- Это предыстория, - констатировал он вслух. – Какова же история?

- Поверите ли, граф, но все случилось практически случайно, - посмотрел гость на Ингвара. – Можно сказать, несчастное стечение обстоятельств. Вы, возможно, не знаете, но императора Фридриха воспитывали иезуиты. Он ревностный, я бы даже сказал, воинственный католик. При его дворе нет не только язычников, нет даже представителей других христианских конфессий. И, если этого мало, Церинген яростный националист. Публично он это не озвучивает, - все-таки он стоит во главе многонациональной и многоконфессиональной империи. Но достаточно взглянуть на его двор, на высших имперских чиновников и генералов, чтобы увидеть – в большинстве своем это немцы. Есть несколько немецкоязычных ясов и добреценских гайдуков, тирольских ладинов[11] и богемцев, но и все, если не считать нескольких евреев-выкрестов. Я в этом серпентарии всегда считался немцем из Пруссии и, разумеется, католиком. Я, - просто, чтобы вы поняли ситуацию, - человек не сильно верующий, так что мне все равно в какой ходить храм. Но все-таки я волколак, а волколаки почитают богиню Диану[12] или по-нашему Джевану. Так что я изредка участвовал в ритуалах нашей общины в Штирии и Бургенланде[13]. И вот из неизвестного источника, полагаю, откуда-то из ваших краев, граф, император узнает, что у меня есть дочь в хазарском племени. Я эту связь никогда не афишировал, но кое-кто по эту сторону границы кое-что обо мне все-таки знает. Дальше больше. Само по себе иметь незаконнорожденную дочь, если смотреть с точки зрения католиков, проступок, но не преступление. Однако кое-кто в окружении императора решил на этом сыграть, чтобы освободить место у трона для кого-то из своих родичей. В общем, нашли предателя среди вервольфов, и выяснили, что я не только не католик, но к тому же еще и не немец. Не трагедия, если честно. Подвинули бы из имперской канцелярии, и все, собственно. В крайнем случае, отправили бы в изгнание. Но тут разразилась ваша, граф, война с Союзной ратью и женитьба на шведской кронпринцессе-язычнице, и меня обвинили в предательстве и шпионаже в пользу Великорусской империи. То есть, не обвинили, поскольку не успели, - меня предупредил старый приятель из контрразведки, - но собирались обвинить, а это уже, как минимум, тюрьма, а то и казнь.

- Вот с этого места поподробней, пожалуйста, - насторожился Бармин. – Какая связь между вашей дочерью и шпионажем?

- Моя дочь, как и я оборотень, но она хазарянка и, мало того, что совсем недавно перебралась со всей семьей с Кавказа на Русский Север, так еще и замуж вышла за графа Менгдена.

- Мы не совершали обряда, - счел нужным внести ясность Бармин.

- Но она носит вашего ребенка, граф, живет в ваших землях, участвовала на вашей стороне в войне с Союзной ратью. Этого достаточно, чтобы приписать вам наличие брачного контракта. Во всяком случае, тот, кто донес до императора все эти «новости», трактует ваши отношения именно так, то есть, как брачные. А у нас там мало кто знает о том, что пардусы замуж не выходят. Они ориентируются на вервольфов, а те ведут себя в этом отношении совсем, как люди: женятся и выходят замуж, заводят семью.

- Вы знаете, кто доносчик?

- Скажем так, не знаю, но подозреваю.

- То есть, стопроцентной уверенности нет? – уточнил Бармин.

- Именно так, - подтвердил барон.

- Назовете имя?

- Почему бы не назвать, - пожал плечами оборотень. – Но повторюсь, это всего лишь мои подозрения, основанные на анализе известных мне фактов.

- Ваши сомнения мне понятны, - кивнул Бармин. – Назовите имя, и мы обсудим ваши подозрения.

- Князь Нетшин.

«А этот-то каким боком? – опешил Ингвар, хотя внешне остался совершенно спокоен. – Совпадение? Все может быть…»

- Я знаю князя, - снова вступила в разговор Мария. – Он постоянно крутится возле императора. Отец его не любит, - не знаю, правда, за что, - но пару раз мы его у нас принимали. Веселый, остроумный, бонвиван[14]… но взгляд у него неприятный и аура какая-то темная…

- Католик в православной империи, - добавил барон фон Дента. – Он учился в Австрии, имеет там множество друзей, и, вроде бы, из Австрии привез дочь. Она узаконенный бастард, но не это важно. Родилась она в Вене. А Нетшин, по некоторым данным не только католик и германофил, он еще и сторонник унии.

- Что за уния? – насторожился Бармин, помнивший, но смутно, что-то такое из своей прежней жизни. Там, вроде бы, на Украине были такие вот ребята… Униаты… На западе страны.

«Черт! – сообразил он вдруг. – То, что на той Украине юго-запад, у нас здесь – юго-восточные княжества, и Нетшин как раз оттуда из Галиции!»

- Это старая идея, - взялась между тем объяснять мужу княгиня Полоцкая. – Объединить обе церкви под эгидой одного иерарха. Имеется в виду Ватикан и Папа Римский. В Галицком княжестве и у соседей воду мутят венгры, поляки и австрийцы, да и в самих княжествах католиков полно. А вот язычников в тех краях как раз мало. В Венгрии несколько мелких групп, в Словакии тоже, ну и в русских княжествах. Но их там от силы треть.

- Постой, Миа! – остановил Бармин свою жену. – Получается, у нас тут раскол по религиозно-этническому принципу! Северо-запад, шведы и голландцы с одной стороны и вся Европа – с другой?

- В южной Европе и на Балканах язычников, как бы ни половина населения, - возразила женщина. - Да и у нас в империи, - и в Сибири, и на Дальнем Востоке, - язычников все еще больше, чем христиан. В юго-восточных и восточных княжествах – не меньше трети населения. Так что, не все так плохо. Да и православные под руку Папы идти не захотят, не говоря уже о существенных различиях между конфессиями.

«Н-да, - покачал Бармин мысленно головой, - не зря говорят: ученье – свет, а не ученье – тьма».

- Что ж, - сказал он вслух. – Спасибо за разъяснения. Теперь мне многое становится понятным. Но, полагаю, срочность нашей встречи вызвана не этим. Это так?