Тихо было, самый сон на рассвете и хорошо, воздух прохладный. Где-то в лесу птица запела. Лена даже замерла, впервые за долгие годы услышав трель. Обычная песня обычной птицы показалась ей чудом и знаком, что вот теперь точно война закончилась. Сама тишина была непривычной, разрывающей слух, а тут этот соловейка… и вдруг грохнуло глухо, очереди послышались.
— В подвале бьют, суки, — прошипел Маликов и все с напряжением стали всматриваться в арки, наполовину заваленные битым кирпичом.
— Ждем, себя не проявляем, — приказала Лена. Перестрелка стала слышна четче, видно приблизились к выходу. И вот появился первый фриц в форме, худой и маленький, второй чуть выше. Первый разогнулся, автомат подхватывая и получил очередь в грудь — Маликов сорвался. Второй за камни забился, голова третьего мелькнула вихрами и исчезла в проеме.
— Какого черта, сержант? — процедила капитан. — Мы даже не знаем сколько их.
— Ни один не уйдет.
Пара минут перестрелки и тот, что за камнем, получил пулю в лоб. Его откинуло и Лена насторожилась — молодой слишком, а еще форма…. И дошло:
— Это мальчишки, гитлерюгенд.
Из проема отчаянно били автоматы, в ответ огрызались солдаты, но смысл палить? Кого ты там в арке заденешь? А гранатами закидывать детей, с перепугу засевших в развалинах — низко.
— Нужно поговорить с ними.
— Сдурела?!
— Разговоры! Прекратить огонь!
"Хватит смерти гулять. Хватит мальчишкам гибнуть".
— Платок есть? — спросила Маликова, как только стихли очереди и с той и с другой стороны.
— Зачем?
— Разговоры!
Валера насупился, достал грязноватый носовой платок с голубой каемкой, отдал.
Лена вытянула руку вверх, помахав им в воздухе. Тихо, выстрелов не последовало.
— Ты чего?!… - разозлился Маликов.
— Спокойно. Я пойду к ним на переговоры. Вы ждете.
— Они грохнут тебя! Это же ублюдки!
— Это дети, перепуганные насмерть мальчишки, которые не знают куда кинуться, вот и накручивают себе неприятностей и в округе их устраивают. Убить их самое простое, только хватит смертей, кончилась война, — сунула за ремень на спине пистолет на всякий случай и начала осторожно выпрямляться, выситься над камнями.
— Капитан, очнись, какие к хрену переговоры?!
— Я женщина, в меня стрелять не будут. Психология.
— Чхать им на нее!
— Заткнись, сержант. Убить всегда успеем. Нужно и другую тактику уметь применять.
— Давай грохнем их, потом применим!
Девушка пошла к арке, держа в руках платок.
— Мать твою, капитан! Что ты творишь?! — донеслось шипение в спину.
— Я иду к вам без оружия, я хочу с вами лишь поговорить, — громко отчеканила Лена, показывая, что в руках ничего кроме платка нет.
Тихо было, так тихо, что опять можно было услышать, как надрывается соловей.
Лена заглянула в арку и ничего со света в темноте не разобрала. Слезла, не переставая чеканить спокойным, доброжелательным тоном:
— Ваше сопротивление бесполезно, нас много, завалы окружены. Вы все погибнете. Но зачем вам умирать? Война закончилась, нужно возвращаться домой, к матерям. Они ждут вас. Я могу помочь.
И замерла у стены ниже арки, увидев, наконец, тех, кто шороху в округе навел.
У стены напротив, метрах в десяти на россыпи камней стояли мальчишки от восьми до четырнадцати лет и держали наизготовку автоматы. Один совсем ребенок, лопоухий, рыжий, глаза такие, словно сейчас расплачется. Самый старший, долговязый и нескладный, был ранен в ногу. Отставил ее, выказывая перевязку сделанную кое-как, кулаки сжал, глядя на Лену как гремучая змея: холодно и подозрительно.
— Вам нужна помощь. Опустите оружие, бросьте его и идите, вас не тронут.
— Ты немка, — спросил большеглазый, рыжий как солнышко парень лет двенадцати.
— Нет. Но я помогаю таким как вы жить. Хватит смертей. Оставьте оружие и идите домой, к своим матерям, сестрам, подружкам. Не огорчайте близких. Война закончилась для всех, но кому-то нужно возрождать Германию. Ради вашей страны, ради ваших матерей, предлагаю вам сдать оружие и выбрать жизнь.
— Ложь. Нас расстреляют, как только мы выйдем, — процедил длинновязый. Лена поняла, что он у них главарь. Хорошо, что он был без оружия, иначе просто дал очередь в парламентера и, все закончилось бы.
— Кому вы нужны, — изобразила мягкий, почти материнский укор.
Самый младший вдруг откинул автомат к стене. Потом второй мальчишка под ноги свое оружие кинул.
— Не слушайте ее! Они убьют нас! Вы слепцы! Альфреда уже нет — тот русский, что его убил, тоже был разговорчив! — зашипел старший. В глазах его товарищей появились сомнения. Лена насторожилась — очень упоминание о разговорчивом русском не понравился, и тишина в подвале. Неужели эти мальчишки все отделение положили? А она с ними переговоры ведет?
— Вы хотите себе участи Альфреда? Я не собираюсь вас уговаривать, но видя как вы молоды, испытываю естественное желание помочь вам не губить свои и чужие жизни. Поймите, у вас нет шансов выбраться. Один выстрел и весь подвал сравняют с землей, а вместе с ним вас. Если вы проявите благоразумие и сдадитесь, вы будите жить, — отчеканила Лена, сменив тон. Пацаны должны понять, что нужно торопиться с выбором между жизнью и смертью. Второго шанса не будет.
Один отшатнулся от стены и снял лямку автомата с плеча, выпустил его из рук, исподлобья глядя на Лену. Его сосед откинул оружие более резко и решительно.
— Вы предаете свою страну, предаете фюрера, — процедил угрожающе их командир.
И тут послышались приближающиеся шаги, в проем слева выглянул Шатров, заметив, что происходит. Лена руку ему выставила: тихо.
И в тот же момент долговязый мальчишка раскрыл кулак. С ладони скатилась граната и хлопнулась на камни.
— Ложись!! — успела крикнуть всем девушка, рванула, чтобы прикрыть собой мальчишек, но только шаг успела сделать. Шатров отпрянул обратно в катакомбы, туда же успели нырнуть двое пацанов и грохнуло, оглушая до звона в ушах. Что-то ударило и отнесло Лену к стене у арки.
"Глупо", — подумала капитан, чувствуя дурноту и тяжесть во всем теле. Сползла на камни.
Она не слышала трескотни боя. Не видела, как в проем нырнул Маликов, не слышала, как закричал, увидев ее, не чувствовала, как подхватил.
— Осторожно братцы, осторожно! — умолял Валера, пока вытаскивали капитана. Тарасов рвал упаковку на бинтах, начал перевязывать голову, а кровь не останавливалась, лилась и лилась, пропитывая бинты быстрее, чем они накладывались.
— Глупо-то как…
— На хрена полезла, нашла, кого жалеть, выродков гитлеровских…
— Баба, чего ты хочешь. Они все жалостливые…
— В госпиталь надо!
— Шатров как?
— Зацепило, мал-мал…
Грохнуло в подвале.
— Звиздец уродам!
— Мальчишки…
— Плевать я хотел! Фашисты!
— Ты не умирай, слышишь, Лена? Не умирай!
— Валера, рану зажми, кровь остановить не могу!…
— Машину давайте! В госпиталь надо! Врача…
В двенадцать дня Банга узнал, что капитан Санина тяжело ранена и доставлена в госпиталь под Хафельбергом. Еще через сутки — что она нуждается в срочной операции, и тут же дал распоряжение перевести ее в госпиталь в Берлине, где были немецкие врачи да и оснащение много лучше.
Лена так и не пришла в сознание ни до операции, не после. Возникло опасение развития комы.
В это время Николай терял последнюю почву под ногами. Его демобилизировали по ранению, отказав в дальнейшем прохождении службы. Он ругался, он уверял, что здоров как бык, донельзя раздраженный таким поворотом событий, но его не послушали — выдали на руки документы и прикрепительный на работу в органы внутренних дел одного из районов Москвы.
Службу в армии он понимал, но службу в милиции, да еще начальником неизвестной ему структуры, пусть и близкой по организации — нет. И весь вечер пил с горя с Семеновским и Мишкой. Война, ставшая для него нормой жизни закончилась, а с ней закончился понятный уклад, понятное будущее, и кажется, кончился он сам.
