— Видел, — сказал Кадфаэль. — На пути сюда. Он показал мне дорогу.

— Они близнецы. Ты не заметил? Хотя, по-моему, ему достался весь ум, предназначавшийся двоим. У сестры способность только к одному — привораживать мужчин и удерживать их при себе, — проговорила Айсуда наставительно. — Хитрюга ждала, что ты обернешься и посмотришь на нее, а она вознаградит тебя быстрым взглядом. Ну теперь ты думаешь: вот глупая девчонка, которая ревнует к более хорошенькой, — произнесла она смущенно и засмеялась, заметив возмущение монаха. — Я бы хотела быть красивой, почему нет? Но я не завидую Розвите. И несмотря на частые ссоры, мы все здесь были очень близкими людьми. Очень близкими! Эти годы чего-то да стоят.

— Сдается мне, что ты лучше других знаешь этого молодого человека, — сказал Кадфаэль. — Тогда, если можешь, объясни мне, чего это ему взбрело на ум уйти в монастырь? Я вижу, как теперь он изо всех сил стремится к этому, но, клянусь жизнью, не могу понять почему. Может, тебе это известно?

Яростно помотав головой, она ответила:

— Не знаю. Это так на него не похоже!

— Тогда расскажи мне о тех днях, когда он принял это решение. И начни с визита в Аспли епископского посла, этого Питера Клеменса. Ты ведь все равно узнаешь — да и все узнают, — что он так и не доехал до места своего следующего ночлега, и больше с той поры его никто не видел.

Резко повернувшись, девушка посмотрела на Кадфаэля.

— А лошадь его нашли, так я слышала. Нашли у границы с Чеширом. Ты что, думаешь, причуда Мэриета как-то с этим связана? Почему? И все же…

Айсуда соображала быстро, ее решительный ум заработал, и она стала тревожно сопоставлять одно с другим:

— Он провел в Аспли ночь на восьмое сентября. Не случилось ничего необычного, ничего, что бы запомнилось. Он приехал один, ранним вечером. Дядя Леорик вышел его встретить, я внесла в дом его плаш, и велела служанкам приготовить ему постель, а Мэриет возился с лошадьми. Мы приготовили хорошее угощение для гостя. После ужина все сидели в зале и слушали игру музыкантов, а я пошла спать. Утром следующего дня гость сразу уехал, и дядя Леорик, Фремунд и два конюха поехали немного проводить его.

— Как он выглядел, этот Питер Клеменс?

Айсуда улыбнулась полуснисходительно, полупрезрительно:

— Он очень красив, и знает это. Наверное, чуть-чуть старше Найджела, но уже много повидал и очень самоуверенный. Он мил, любезен и остроумен, совсем не похож на секретаря епископа. На вкус Найджела, слишком любезен! Ты видел Розвиту, видел, какая она. А этот молодой человек убежден, что всех женщин влечет к нему. Они под стать друг другу, и Найджелу это было не очень приятно. Но он помалкивал и вел себя прилично, по крайней мере пока я была там. Мэриету тоже не нравилось их перемигивание, он рано поднялся и ушел в конюшню, конь ему нравился больше, чем его хозяин.

— Розвита тоже осталась ночевать?

— О нет, когда стало темнеть, Найджел проводил ее домой. Я видела, как они ушли.

— Значит, ее брата не было с вами в тот вечер?

— Джейнина? Нет, не было. Джейнину неинтересно с влюбленными. Он смеется над ними. Нет, он оставался дома.

— А на следующий день… Найджел не поехал провожать гостя? И Мэриет тоже? Что они собирались делать в то утро?

Нахмурив брови, Айсуда задумалась.

— Кажется, Найджел рано отправился в Линде. Он ревнует Розвиту, но не замечает в ее характере ничего дурного. По-моему, его не было почти весь день, не помню, пришел ли он к ужину. А Мэриет — когда уезжал мастер Клеменс, он был с нами, но потом я не видела его до самого вечера. Дядя Леорик уехал из дома, взяв с собой собак; и Фремунд, и капеллан, и псарь уехали с ним. Помню, что Мэриет вернулся вместе с ними, хотя отправлялись они порознь. У Мэриета был с собой лук — он часто уходил один, особенно когда бывал не в ладу со всеми ними. Не знаю почему, только это был очень спокойный вечер, — наверное, потому, что гость уехал и не нужно было придерживаться церемоний. По-моему, в тот день Мэриет не пришел ужинать в зал. Кажется, я не видела его весь вечер.

— А потом? Когда ты первый раз услышала, что он хочет вступить в нашу обитель?

— На другой вечер мне сказал об этом Фремунд. Днем я не видела Мэриета и не говорила с ним. Поговорила только назавтра. Он занимался чем-то на дворе и выглядел как обычно, ничего особенного я не заметила. Он пошел со мной в поля за домом помочь управиться с гусями, — проговорила Айсуда, крепко обхватив колени руками, — и я сказала ему про то, что слышала и что, мне кажется, он сошел с ума, и спросила, почему он хочет обречь себя на такую бесплодную жизнь… — Она протянула руку, коснулась плеча Кадфаэля и улыбнулась, по невозмутимому виду монаха поняв, что тот правильно понял ее. — С тобой все иначе, ты уже прошел половину пути и прожил одну жизнь, когда начал новую, которую принял как благодать, а что было у Мэриета? Но он посмотрел мне прямо в глаза, как будто бросил копье, и заявил: он понимает, что делает, и хочет этого. Он старше меня, у него свои дела, и ему незачем было притворяться или стесняться ответить на мои вопросы. Да я и не сомневалась в его искренности. Он хотел этого. Он и сейчас хочет. Но почему? Этого он мне так и не сказал.

— Этого он не сказал никому, — с грустью проговорил брат Кадфаэль, — и не скажет, если только ему удастся увернуться. Что же нам делать, леди, с этим молодым человеком, который собирается погубить себя, запереть, как вольную птицу в клетке?

— Ну, для него еще не все погибло, — решительно заявила Айсуда. — Я еще раз поговорю с ним, когда мы приедем в декабре на свадьбу Найджела. А после этого Розвита будет уже недосягаема для него, потому что Найджел увезет ее на север. Дядя Леорик отдает им манор возле Ньюарка. Найджел летом ездил туда посмотреть и подготовить все. Джейнин был с ним. Каждая лишняя миля, разделяющая Розвиту и Мэриета, — благо. Я найду тебя, брат Кадфаэль, когда мы приедем. Теперь, поговорив с тобой, я не боюсь. Мэриет принадлежит мне, и в конце концов он будет со мной. Может быть, сейчас во сне он видит не меня, но теперешние его сны от дьявола, и мне в них не место. Он нужен мне проснувшийся. Если ты любишь его, сделай так, чтобы ему не выбрили тонзуру, а я сделаю остальное!

Расставшись с девушкой, Кадфаэль ехал домой в глубокой задумчивости. Если я люблю этого мальчишку, рассуждал он, и тебя, маленький фавн, потому что ты вполне можешь стать той женщиной, которая нужна ему, — во всем, что ты рассказала мне, следует хорошенько разобраться для блага твоего и Мэриета.

Вернувшись в монастырь, Кадфаэль перекусил хлебом и сыром, запив все кружкой пива, ведь от обеда в доме, где ему не понравилось, он отказался. Покончив со своей легкой трапезой, он отправился к аббату Радульфусу; вокруг царили порядок и размеренный труд, как всегда в будние дни; большой двор был пуст, братия работала в галерее или в садах.

Аббат ждал Кадфаэля и очень внимательно выслушал все, что тот ему рассказал.

— Значит, нам придется позаботиться об этом молодом человеке, который, возможно, ошибся в выборе, но по-прежнему настаивает на нем. Иного выхода нет, мы должны дать ему возможность пожить у нас и найти свою дорогу к нам. Но есть и другие послушники, мы должны побеспокоиться и о них, ведь они действительно боятся и его, и беспорядка, который он привносит в обитель своими снами. Впереди еще девять дней его заключения, которому он, кажется, рад. А как после этого лучше поступить, чтобы открыть ему доступ к милости Божьей и при этом избавить всех от возможных переполохов по ночам?

— Я тоже размышлял над этим, — сказал Кадфаэль. — Забрать его из дормитория будет благом как для него, так и для других, потому что его душа стремится к одиночеству, и если он все-таки выберет монашество, то, мне кажется, будет жить отшельником, а не в монастыре. Меня не удивит, если окажется, что он доволен своим заточением в карцер, где он остался наедине с самим собой, в тесном помещении, в полной тишине и где он может спокойно предаться размышлениям и молитвам — то, чего он не мог сделать в общей спальне, которую делил с другими. У нас у всех разные представления о братстве.