Д.В. Галкин

БОРХЕС (Borges) Xopxe Луис (1899 - 1986) - аргентинский мыслитель и писатель. Классик жанра эссе-новелл. Президент Аргентинского общества писателей (1950). Директор Национальной библиотеки Аргентины (1955). Удостоен литературной премии Форментор (1961). Основные сочинения: сборники "Страсть к Буэнос-Айресу" (1923), "Луна напротив" (1925), "Расследования" (1925), "Пространство надежды" (1926), "Язык аргентинцев" (1928), "Обсуждение" (1932), "Всемирная история низости" (1935), "История вечности" (1936), "Замурованные тексты" (1936 - 1940), "Сад расходящихся тропок" (1942), "Вымышленные истории" (1944), "Алеф" (1949), "Новые расследования" (1952), "Создатель" (1960), "Иной и прежний" (1964), "Хвала тьме" (1969), "Сообщение Броуди" (1970), "Золото тигров" (1972), "Предисловия" (1975), "Книга песка" (1975), "Сокровенная роза" (1975), "Железная монета" (1976), "Думая вслух" (1979), "Тайнопись" (1981), "Девять очерков о Данте" (1982), "Семь вечеров" (1982), "25 августа 1983 года" (1983), "Порука" (1985); "Антология фантастической литературы" (совместно с А.Бьой Касаресом и С.Окампо, 1943), "Антология германских литератур" (совместно с Д.Инхеньерос, 1951), "Введение в английскую литературу" (совместно с М.Э.Васкес, 1965), "Книга о воображаемых существах" (совместно с М.Герреро, 1967), "Руководство по фантастической зоологии"(совместно с М.Герреро,1967), "Введение в литературу США" (совместно с Э.Самбараин де Торрес, 1967), "История ночи" (1977), "Что такое буддизм" (совместно с А.Хурадо, 1977), "Краткая антология англосаксонской литературы" (совместно с М.Кодама, 1978) и др. Главными темами творчества Б., локализуемого им самим в интервале между смысловыми полюсами-циклами "мифологии окраин" и "игр со временем и пространством", выступили: универсальное, неизбывное, вневременное состояние творческого томления человеческого духа; интеллектуальный героизм разума, готового в погоне за ответами на загадки бытия преступить черту жизни и смерти; пафос и значимость религиозно-философских исканий и борений в истории людей; литературно-просветительский потенциал философских и теологических систем; эстетическая общность и ценность самых разнообразных, порой даже взаимоисключающих, этических учений. История культуры, разворачивающаяся в гиперпространстве всемирной Библиотеки ("бесконечной книги"), где издревле обитают философские гипотезы, художественные образы и метафоры, символы веры и мудрости многих веков, - должна, по мнению Б., восприниматься, оцениваться и переживаться столь же осязаемо и реально, сколь и мир, населенный вещами и людьми. Вселенная (она же Дворец и Сад) для Б. - метафора Книги (она же Библиотека или Слово). Согласно Б., критик, переводчик, читатель соучастники процедур литературного процесса наряду с писателями. Ипостаси, в которых мы постигаем дискурсы любых текстов, с точки зрения Б., задаются нашим со-творчеством, ибо смыслы и интерпретации, рождающиеся в нас и для нас при чтении, отнюдь не идентичны неизбежно потаенным мыслям их авторов. "...Каждый писатель, - утверждал Б., - создает своих предшественников. Написанное им преображает наше понимание прошлого, как преображает и будущее". Судьба любого художественного или философского произведения имманентна ему самому: всякий текст (декодируясь вновь и вновь в ходе странствий в "возможных мирах" индивидуальных и коллективных восприятий, представлений и реконструкций) способен обретать самые неожиданные и ранее неочевидные содержания и ассоциации. Повторение их - невозможно, поскольку читатель всегда замкнут в "саду расходящихся тропок", в лабиринте перманентно умножающихся призрачных пространств и времен. Автор у Б. не знает, что пишет - "то, что человек пишет, должно выходить за рамки его намерений... именно в этом таинственность литературы... ". Б. был убежден в том, что "если чувствуешь, что задачи литературы таинственны, что они зависят от тебя, что ты по временам записываешь за Святым Духом, ты можешь надеяться на многое такое, что не зависит от тебя. Ты просто пытаешься выполнять приказы - приказы, произнесенные Кем-то и Чем-то". Чтение, по Б., всякий раз являет собой уникальный сдвиг смысла по оси удерживаемого в сознании когда-то пройденного пути, погружение же в текст изоморфно наблюдаемому перемещению фокуса семантического просвета - гераклитовское "все течет" ощутимо в полном объеме лишь в момент личностно артикулированной подмены самого Гераклита Тобой, а также любым Другим, занявшим его место. Этот духовный феномен, обозначенный Б. как центральная тема "философии эха в культуре", занимает, по его мнению, особое место в совокупности механизмов социокультурной трансляции. "Эхо" реализуется, по Б., переложениями, адаптациями, переводами, новыми трактовками - всем спектром возможных процедур оперирования с текстами, которые и обеспечивают динамику, выживаемость и преемственность самых разноудаленных и непохожих эпох, культур и цивилизаций. (С точки зрения Б., "все мы - граждане Рима, а еще раньше - Греции".) Тем более, что, согласно Б., четыре "вечных" темы всегда будут оплодотворять благородные стремления людей к постижению истины и самих себя: Поиск, Падение Города как Мира, Возвращение Героя и Самопожертвование Бога. Философия у Б. - не более и не менее чем "смысловое небо" - версия универсального метаязыка как метафоры мироустройства, аналогичная единому и бесконечному макрокосмосу математики 20 в., ориентированной на поиск универсального в единичном. Человекосоразмерность, трактовку человека как своеобычной эмблемы, "меты" нашей Вселенной позволительно полагать принципиально значимыми для Б. индикаторами эвристичности философских учений. Идеи и мысли Платона и Спинозы, Шопенгауэра и Зенона Элейского, Беркли и Лейбница - мыслителей, эксплицировавших параметры мироздания человеческими качествами и горизонтами, - выступали излюбленными темами эссе и новелл Б. Идея Времени в контексте опровержения его абсолютности, идея Бога как самого смелого фантастического предположения в истории людей, идея бренности человеческого существования - сплелись в творчестве Б. как проблема ипостасей иллюзии Вечности, всегда присущей человеку и выступающей в обликах рока, судьбы, личного предназначения, тождества с собой либо с собственным прошлым и, наконец, смерти. Б., по утверждению французского философа Ж.Валя, стремился предложить людям "нечто большее, чем науку, непрестанное вопрошание самых глубин неведения", облекая его в форму "снов о других мыслях или снах" и четко осознавая, что "всякая мелочь дает начало бесконечной цепи размышлений". С точки зрения Б., "число сюжетов и метафор, порожденных человеческим воображением, ограничено, но эти вымышленные истории могут стать всем для всех, как Апостол". Только осуществившись в качестве "всего для всех", по Б., пророк обретает надежду и шанс стать самим собой. Б. персонифицирует особый жанр в словесности 20 в.: предощущая неизбежный выход художественно ангажированного "серьезного" интеллектуализма из рамок классического реализма, он модернизировал формальный строй последнего, придав ему измерение уникальной беллетризированной эрудиции. Некоторые критики (например, постмодернистка К.Брук-Роуз) усмотрели в этом литературном феномене стремление "элитарного изгоя" - Б. - использовать "технику реалистического романа, чтобы доказать, что она уже не может больше применяться для прежних целей". Данная характеристика контекстно сопряжена с естественным признанием того, что Б. не может быть отнесен к какому-либо, пусть даже самому изысканному и респектабельному творческому направлению. Итогом его литературной деятельности явилась уникальная для всемирной истории совокупность авторских текстов, репрезентирующих собой в конечном счете всю мировую культуру в миниатюре. (Не случайно прообразом гениального слепого старца-энциклопедиста Хорхе в романе "Имя розы" Эко избрал именно Б.) (См. также Лабиринт.)

А.А. Грицанов

БРОДСКИЙ Иосиф Александрович (1940 - 1996) - русский поэт. В 1964 был арестован и приговорен к 5 годам ссылки за "тунеядство". С 1972 - в США, где вышли его поэтические сборники "Стихотворения и поэмы" (1965), "Остановка в пустыне" (1970), "В Англии" (1977), "Конец прекрасной эпохи" (1977), "Часть речи" (1977), "Римские элегии" (1982) и др., книга эссе "Меньше, чем один" (1986). В 1987 удостоен Нобелевской премии. Б. создал уникальный поэтический мир, в котором ярко воплотился ряд конституирующих особенностей постмодернистского художественного мировоззрения. Так, демонстративный отказ постмодернизма (см. Постмодернизм) от конструирования устойчивой и единой картины мира (см. Постметафизическое мышление) очевидно коррелирует с глобальной релятивностью картины мира Б., для которой в первую очередь характерен повышенный интерес к "альтернативным вариантам поведения, мироощущения, жизни, бытия" (А.Жолковский). Трагически-ироничная поэзия Б. идиосинкратична по отношению к устойчивому и окончательному знанию; его дискурс локализован в сфере субъективного и неабсолютного мнения, относительных и подвижных точек зрения - отсюда значимость в его лирике мотива множества миров и возможностей ("Невозможность свиданья превращает страну в вариант мирозданья"; "Когда ты вспомнишь обо мне - а это гласит о двадцати восьми возможностях...") и педалирование проблемы видения и оценки мира "с точки зрения воздуха", "с точки зрения времени" и "смотря по вере". Истинностная ценность любого суждения в мире Б. может оказаться проблематизированной и размытой; такое размывание чаще всего осуществляется путем погружения слова, выражения, утверждения в бесконечные уточнения, пояснения, автоопровержения, комментарии, обсуждения точности употребленного слова или выражения и их смысла, оплетающие дискурс плотной сетью, которую то и дело прорывает ироничный авторский голос, напоминающий, что вся эта относительность относительна в квадрате - ибо существует в мире текста ("Коню не до ухи под носом. Тем более, хи-хи, колесам. Не то чтобы весна, но вроде. Разброд и кривизна"; "Итак, пускай длина черты известна нам, а нам известно, что это - как бы вид черты, пределов тех, верней, где места свиданья лишена она, и ежели сия оценка верна (она, увы, верна), то перпендикуляр, из центра восстановленный, есть сумма сих пронзительных двух взглядов"). Еще одним способом размывания истинностной ценности суждения оказывается та или иная трансформация общеизвестных цитат, "крылатых слов", пословиц и т.п., как правило, представляющая собой их пародийную деконструкцию ("Служенье Муз чего-то там не терпит"; "Не стану жечь тебя глаголом, исповедью, просьбой"; "Кто там скачет, кто мчится под хладною мглой, говорю, одиноким лицом обернувшись к лесному царю"). При этом излюбленный способ коммуникативной организации текста у Б. - это нарочитое обнажение парадоксальности лирической коммуникации (см. Коммуникация), совмещающей автокоммуникативность (см. Автокоммуникация) со внешней адресованностью; наиболее типично в этом смысле демонстративное, последовательно обыгрываемое обращение к фиктивному адресату, которого "здесь нет" или "увы, не существует вообще в природе". Так принцип альтернативности бытия транспонируется Б. в принцип альтернативности мира и текста. Глобальная текстуализация мира неуклонно осуществляется Б. путем уничтожения границ между "как бы" и "на самом деле", между словом и вещью, между персонажем и рифмой, между "ты"-персонажем и "ты"-читателем, между "я" пишущим и "я" живущим (см. Скриптор), причем последний обладает арсеналом весьма разнообразных средств, при помощи которых он пересекает границы текстового пространства ("Генерал, скажу вам еще одно: Генерал! Я взял вас для рифмы к слову "умирал"; "Плачу. Вернее, пишу, что слезы льются, что губы дрожат"; "Мне, как поэту, все это чуждо. Больше: я знаю, что "коемуждо" ... Пишу и вздрагиваю: вот чушь-то"). Таким образом, любой выбор: между теми или иными вариантами бытия, между теми или иными способами его осмысления, между существованием в реальном мире или в мире текста - оказывается у Б. неокончательным, неабсолютным и, в сущности, совершенно условным. Интересно, что эта позиция была хорошо отрефлексирована самим поэтом, заметившим однажды, что он относится к категории людей, у которых "нет иллюзий относительности объективности взглядов, которые они исповедуют; напротив, они настаивают на своей субъективности прямо с порога... как правило, они полностью сознают уязвимость, присущую их взглядам и позициям, которые они отстаивают", что связано "с их инстинктивным, отнюдь не земным пониманием того, что крайняя субъективность, предвзятость и, в сущности, идиосинкразия суть то, что помогает искусству избежать клише. А именно сопротивление клише и отличает искусство от жизни". (См. также Постмодернизм, Языковые игры.)