Джеймс Патрик Келли – спокойный человек, известный тем, что на НФ конвенции является обычно в костюме-тройке. Проза, которую он пишет, отличается исключительно прозрачным стилем, о котором Кессел сказал, что это «особый вид мастерства, маскирующего мастерство». Иначе говоря, это не просто крепко сбитый слог, а очень жесткая манера письма, не дающая писателю возможности ходить вокруг да около, щедро рассыпая цветистые эпитеты. Келли – автор целого ряда первоклассных рассказов, близких к самой сердцевине «гуманистической» традиции (например, «Пустой мир» [The Empty World], напоминающий чем-то книги Эмилии Бронте), однако особое внимание следует обратить на три из них, составляющие законченную трилогию, – «Солнцестояние» [Solstice], «Крыса» [Rat] и «Шильонский узник» [The Prisoner of Chillon]. Впрочем, я еще вернусь к ним чуть позже.
Следующий писатель, Скотт Рассел Сандерс, не делает особого различия между своей фантастикой и произведениями, относящимися к «мэйнстриму». «Я пишу то и так, что и как мне хочется писать, а жанр и форма значения не имеют, – говорит он. – О том же, как это напечатать и продать, пускай болит душа у литературных агентов и редакторов». Это голос поколения – никто из постмодернистов не стремится потрафить ожиданиям публики. Но если другие рассматривают эту свободу как цель, то Сандерс активно применяет ее на практике и пишет действительно самые разные вещи: от псевдоисторического романа «Скрытые чудеса» [Wonders Hidden] и научно-фантастического романа «Террариум» [Terrarium] до такой специальной книги, как «Страна камней» [Stone Country] – созданного совместно с фотографом Джеффри А. Волиным историко-краеведческого очерка о каменоломнях Индианы и о людях, которые добывают там известняк. В своем НФ рассказе «Вознесение» [Ascension] Сандерс описывает, как супруг женщины-мэра некоего маленького городка, страдающего от массовой бессонницы, забирается в запасной космический скафандр, где пытается уснуть в ожидании символического озарения свыше. (Хотел бы я знать, что Джон Кэмпбелл смог бы сделать из этого?)
Перейдем теперь к киберпанкам. Третий из их «больших револьверов», Руди Рюкер, в своих произведениях, сильно напоминающих рассказы Генри Каттера, которые тот публиковал под псевдонимом «Льюис Пэджетт», пожалуй, дальше всех других постмодернистов отошел от консенсуса между реальностью и вымыслом. Математик по образованию (он даже писал популярные книги по этому предмету), Рюкер с восхитительной беспечностью громоздит один шутовской трюк на другой. Это особенно заметно по таким его романам, как «Белый свет» [White Light], «Повелитель пространства и времени» [Master of Space and Time] и «Программное обеспечение» [Software], принесшим ему всеобщее восхищение и породившим массу эпигонов. Однако если сравнить написанные им тексты с текстами других легионеров из его когорты, то можно сделать грустный вывод, что Рюкер – sui generis[17] и относится не столько к киберпанку, сколько к некоему особому направлению в фантастике, единственным представителем которого является. Тем не менее киберпанки полюбили его за дерзость, склонность к крайностям, ясноглазую сумасшедшинку и во всеуслышание объявили его своим.
Что касается Льюиса Шайнера, то он пока держится в тени «большой тройки» (символично, что первый его роман, «Фронтера» [Frontera], оказался в «небьюловском» бюллетене рядом с романом Гибсона), однако уже с самого начала зарекомендовал себя сильным писателем и с тех пор продолжает демонстрировать постоянный творческий рост. Сейчас он, как мне кажется, все более и более обретает собственный голос. Это видно хотя бы по таким рассказам, как «Пока нас будят голоса людей» [Till Human Voices Wake Us], нашумевшая «Война в доме» [The War at Home] и «Джефф Бек» [Jeff Beck], в котором Шайнер предложил свою точку зрения на поражения рабочего класса. Если из его произведений вычленить фантастический элемент (замечу, что Шайнер предпочитает иметь дело с системами, основанными на вере в сверхъестественное, – ну, вроде как в книгах Алистера Кроули или же в современной квантовой физике), то все оставшееся будет нести на себе яркий отпечаток реализма.
И напоследок несколько слов о Пат Кэдиган, которую часто обвиняют в том, что хоть она и прекрасная писательница, но вовсе не киберпанк. (Еще ее называют «Дороти Паркер от научной фантастики», однако какой смысл вкладывается в этот ярлык, я, например, объяснить не могу.) Короче, не знаю. Если одни ее рассказы – вроде «Спасателя на обочине» [Roadside Rescue], который если и можно к чему-то отнести, так только к «фантазии в законе», – поддерживают это спорное утверждение, то другие, как цикл рассказов о Следопыте [Pathosfinder stories] или откровенно смелые «Рок давай!» [Rock On] и «Прелестный мальчуган на мосту» [Pretty Boy Crossover], уверенно внедряют Кэдиган – и вряд ли это случайность – в самую гущу киберпанков. Когда же она берется за фэнтези, то частенько демонстрирует острейшее из всех постмодернистов (исключая разве что Рюкера) чувство юмора – хотя, увы, и ей это чувство порой изменяет.
Ну а раз уж мы вспомнили о чувстве юмора, то давайте вернемся в 1984 год, в тот самый момент, когда участники голосования на приз «Небьюла» раскрыли перед Гибсоном свои карты. Напомню, что оружием Гибсона в этой схватке был роман, который «эротизирует компьютеры точно так же, как Брюс Спрингстин[18] эротизирует автомобили» (это я цитирую рекламную аннотацию, помещенную издателем на задней обложке книги), причем Гибсон нисколько не переоценивал свои силы и на серьезную поддержку не рассчитывал. Однако нет фантаста, который смог бы устоять против «небьюловской лихорадки», и чем ближе становился решающий день, тем больше крепли тайные надежды у его сторонников. В крови нагнетался адреналин, до предела натянулись нервы, ладони вспотели, и...
И «Нейромант» с прямо-таки обескураживающей легкостью получил все! Не только «Небьюлу» по категории «лучший роман года», но и приз Филипа К. Дика «за лучший оригинальный пэйпер-бэк», и даже премию «Хьюго»! Более того: одновременно он собрал обильный урожай положительных рецензий, напечатанных как в НФ журналах (например, в «Amazing»), так и в изданиях, никакого отношения к фантастике не имеющих (скажем, в «Whole Earth Review»). Даже «Нью-Йорк Таймс» внесла свою лепту в этот восторженный хор, правда опоздав более чем на год, а затем – в рождественском списке рекомендуемых книг – полностью переврав сюжет. Для дебютного романа это был беспрецедентный успех – такой, о котором мечтает всякий писатель, однако не смеет даже и надеяться. А вот Гибсон получил его полной мерой.
Этот успех внес расстройство в боевые ряды. Поле битвы осталось за киберпанками, которые могли наконец перевести дух, наблюдая за отступающим в беспорядке противником. Они добились своего – стали общепризнанным Новым Направлением в НФ. Победа свалилась на них как снег на голову.
И все это получилось, черт возьми, даже как-то слишком легко!
Битва оказалась вовсе не такой забавной, какой она виделась им со стороны. А результат? Воздаяние за целомудрие? Киберпанки вдруг почувствовали себя перенесенными в мир христианской аллегории, и тот факт, что один из них был провозглашен Пилигримом, уже не грел им сердца. «Дешевая правда» быстро сменила тон, напечатав статью Кэндас Бэррагус, где говорилось буквально следующее: «Если честно, то в „Нейроманте“, как и в панк-роке, не так уж много настоящей злости. А все остальное – просто поза, к тому же неискренняя. Если НФ и откроет нам когда-нибудь новые горизонты, то это потребует куда больших усилий. Я не вижу в „Нейроманте“ каких-либо глубоких мыслей на этот счет – ведь давно сформировавшееся представление о будущем, где властвуют корпорации и полно японской электроники, новой идеей считаться не может, верно?» Однако усердие мисс Бэррагус (которая, увы, далеко не Гибсон – Гибсон никогда не писал для «Дешевой правды»), выискивавшей действительно слабые места в романе (правда, по большей части довольно спорные), так и пропало втуне – перчатки никто не поднял. Казалось, что во всем мире у киберпанков не осталось больше врагов. Победа была полной.
