ко, шли в традиционном для данной системы рассуждений духе,

хотя и получили у него специфическую (и, надо отметить, весь

ма влиятельную) интерпретацию. С точки зрения панъязыкового

сознания нельзя себе представить даже возможность любого

сознания вне дискурса. С другой стороны, если язык предопре

деляет мышление и те формы, которые оно в нем обретает, -

так называемые "мыслительные формы", -- то и порождающие

их научные дисциплины одновременно формируют "поле созна

ния", своей деятельностью постоянно его расширяя и, что явля

ется для Фуко самым важным, тем самым осуществляя функ

цию контроля над сознанием человека.

Таким образом, в теории Фуко осуществляется мистифици

рование научно-технического прогресса, подмена его анонимной

и полиморфной "волей к знанию" и интерпретация ее как стрем

ления замаскировать "волю к власти" претензией на научную

"истину". Как утверждает Фуко в своей обычной эмоциональ

ной манере: " Исторический анализ этой злостной воли к зна

нию обнаруживает, что всякое знание основывается на неспра

ведливости (что нет права, даже в акте познания, на истину или

обоснование истины) и что сам инстинкт к знанию зловреден

(иногда губителен для счастья человечества). Даже в той широ

ко распространенной форме, которую она принимает сегодня,

воля к знанию неспособна постичь универсальную истину: чело

веку не дано уверенно и безмятежно господствовать над приро

дой. Напротив, она непрестанно увеличивает риск, порождает

опасности повсюду... ее рост не связан с установлением и упро

чением свободного субъекта; скорее она все больше порабощает

его своим инстинктивным насилием" (188, с. 163).

Проблема "власти", пожалуй, оказалась наиболее важной

среди тех представителей деконструктивизма и постструктура

лизма (это касается прежде всего так называемого "левого де

конструктивизма" и британского постструктурализма с их теори

ей "социального текста"), которые особенно остро ощущали

неудовлетворенность несомненной тенденцией к деполитизации,

явно проявившейся в работах Дерриды конца 60-х и практиче

ски всех 70-х гг 4. Но в первую очередь это недовольство было

______________________________

4 Где-то на рубеже 70-х и 80-х гг. его позиция несколько изменилась:

как генератор идей, очень чуткий к общему "настроенческому хаосу"

бурлящего котла разноречивых мнений, он мгновенно среагировал на

перемену пристрастий и ориентаций западных интеллектуалов,

и скорректировал в начале 80-х гг. свою позицию.

ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ 71

направлено против открыто декларируемой аполитичности Йель-,

ской школы.

Несомненно воздействие Фуко и на оформление таких

ключевых положений постмодернистской теории, как концепции

фрагментарности "метарассказов" Лиотара. В частности, в своей

книге "Воля к знанию" -- части тогда замысливаемой им об

ширной шеститомной "Истории сексуальности" (1976)5 он

выступает и против тирании "тотализирующих дискурсов", легити

мируюших власть (одним из таких видов дискурса он считал

марксизм), в борьбе с которыми и должен был выступить его

анализ "генеалогии" знания, позволяющий, по мнению ученого,

выявить фрагментарный, внутренне подчиненный господствую

щему дискурсу, локальный и специфичный характер этого

"знания".

После чтения рассуждений Фуко о власти остается стран

ное впечатление: чем подробнее он объясняет механизмы ее

действия, рисуя эффективную картину ее всевластия, тем навяз

чивее становится ощущение ее какой-то бесцельности и ирра

циональности, замкнутости на себе. Таким образом, власть,

будучи в системе ученого высшим принципом реальности, фак

тические существует сама ради себя; как заметил А. Фурсов,

это скорее концепция "кратократии" -- власть власти. Фуко

отказывается от поисков истоков власти, от работы с понятием

власти на уровне социального намерения ее применить и кон

центрирует свое внимание на механизмах ее внешнего проявле

ния и внутреннего самоконтроля, на формировании субъекта как

результата ее воздействия.

Власть, как желание, бесструктурна, фактически Фуко и

придает ей характер слепой жажды господства, со всех сторон

окружающей индивида и сфокусированной на нем как на центре

применения своих сил. В этом отношении, очевидно, справедли

ва критика Сарупом фукольдианского понятия "власти", когда

он пишет: "Власть не является ни институтом, ни структурой, ни

некой силой, которой наделены отдельные люди; это имя, дан

ное комплексу стратегических отношений в данном обществе.

Все социальные отношения являются властными отношениями.

Но если все социальные отношения являются властными отно

_____________________________

5 Ее можно перевести и как "Жажда знания", тем более, что автор

употребил слово "volonte", имеющее еще и специфическое

философское значение "воления", вместо собственно терма "воля" -vouloir",

но перекличка со знаменитой "Волей к власти" Ницше слишком очевидна,

да и не скрывается самим Фуко, тем более, что в обосновании концепции

знания как средства власти он не избегает и термина "vouloir".

72 ГЛАВА I

шениями, то как мы можем сделать свой выбор между тем или

иным обществом?

Когда Фуко вынужден отвечать на подобный вопрос, он

становится уклончивым. Теоретически он лишил себя возможно

сти пользоваться такими понятиями, как равенство, свобода,

справедливость. Для него они просто символические обозначе

ния в процессе игры, взаимодействия сил. Эта точка зрения

весьма близка Ницше, писавшего: "когда угнетенные хотят

справедливости, это всего лишь оправдание того факта, что они

хотят власти для себя". История, согласно этой точки зрения,

представляет собой бесконечную борьбу за господство" (350,

с. 92-93).

Можно еще раз, разумеется, повторить, что Саруп явно не

учитывает последние работы Фуко и критикует его с подчерк

нуто социологизированных позиций, приписывая к тому же

Фуко излишне жесткую схематичность взглядов, которой он

никогда не страдал, но несомненно, что есть рациональное зерно

в его критике того "имиджа" Фуко, который создался в пред

ставлении многих постструктуралистов и оказался наиболее

влиятельной моделью для дальнейшей разработки "леводе

конструктивистских" теорий. К тому же в этом своем взгляде на

Фуко он был не одинок. Когда Лейч утверждает, что "тексты

Фуко все в большей степени настойчиво обращают внимание на

негативные социально-политические свойства архива" (294, с.

154), то это только одна сторона проблемы, рассматриваемой к

тому же исключительно в перспективе структуралистски воспри

нимаемой "археологии сознания" как замкнутой в себе доктри

ны. Ошибка Лейча состоит в том, что он отождествляет силу

воздействия на индивидуальное сознание "архива" с понятием

"власти". И это заблуждение проистекает из текстуализирован

ного понимания "власти", хотя он и называет ее "культурным

Бессознательным". Лейч как деконструктивистски мыслящий

теоретик не представляет себе иного способа фиксации этой

"власти", кроме как в форме текста, упуская из виду, что она

близка по своим характеристикам, если не вообще аналогична,

действию либидо в той специфической для общепостструктура

листской проблематики форме, которую в нем получила концеп

ция "желания". Вполне понятно, что в этой перспективе понятие

"власти" принципиально не могло в себе нести однозначно отри

цательного смысла; более того, со временем позитивное значение