эссеист, сумевший создать поразительный симбиоз литературы,

этики и политики, злободневная актуальность которого всегда

возбуждала живейший интерес у интеллектуальной элиты Запа

да. Кроме того, в Барте всегда привлекает искренность тона -

неподдельная увлеченность всем, о чем он говорит. Иногда

создается впечатление, что он самовозгорается самим актом

своего "провоцирующего доказательства", свободной игры ума в

духе "интеллектуального эпатажа" своего читателя, с которым

он ведет нескончаемый диалог. Вообще представить себе Барта

вне постоянной полемики со своим читателем крайне трудно,

более того, он сам всегда внутренне полемичен, сама его мысль

не может существовать вне атмосферы "вечного агона", где

живая непосредственность самовыражения сочетается с галль

ским остроумием, и даже лукавством, и на всем лежит отпеча

ток некой публицистичности общественного выступления. Даже

в тех отрывках, которые при первом взгляде предстают как

лирические пассажи интимного самоуглубления, необъяснимым

образом ощущается дух агоры, интеллектуального ристалища.

Я вовсе не хочу сказать, что тексты Барта -- легкое чте

ние (если, конечно, не сравнивать их с текстами Дерриды,

сложность которых, помимо прочего, обусловлена преобладанием

философской проблематики и терминологии -- все сравнения

относительны), просто их большая привязанность к литератур

ной и социальной конкретике, к довлеющей злобе дня обеспечи

вали ему более непосредственный выход на литературоведче

скую аудиторию. В результате знакомство последней со многими

понятиями, концепциями и представлениями постструктурализма

-- того же Дерриды, Лакана, Кристевой и прочих -- шло

через Барта, и налет бартовской рецепции постструктуралист

ских идей отчетливо заметен на работах практикующих пост

структуралистских критиков, особенно на первоначальном этапе

становления этого течения.

Барт сформулировал практически все основные эксплицит

ные и имплицитные положения постструктуралистского критиче

ского мышления, создав целый набор ключевых выражений и

фраз или придав ранее применяемым терминам их постструкту

ралистское значение: "писатели/пишущие", "письмо", "нулевая

степень письма", "знакоборчество", сформулированное им по

аналогии с "иконоборчеством", "эхо-камера", "смерть автора",

"эффект реальности" и многие другие. Он подхватил и развил

лакановские и лингвистические концепции расщепления "я",

дерридеанскую критику структурности любого текста, дерриде

анско-кристевскую трактовку художественной коммуникации °.

Классическое определение интертекста и интертекстуальности

также принадлежит Барту.

Хотя при этом он и не создал ни целостной системы, ни

четкого терминологического аппарата, оставив все свои идеи в

довольно взбаламученном состоянии, что собственно и позволяет

критикам различной ориентации делать из его наследия выводы,

порой совершенно противоположного свойства. В частности,

Майкл Мориарти в одном из примечаний, говоря, казалось бы,

об одном из основных положений бартовской теории, отмечает,

что "различию между текстом и произведением не следует при

давать ту концептуальную строгость, от которой Барт пытается

держаться подальше" (323, с. 231). К тому же Барт очень

живо реагировал на новые импульсы мысли, "подключая" к ним

____________________________

13 Влияние Кристевой на осознанный переход Барта от структуралистских

установок к постструктуралистским не подлежит сомнению и признавалось

им самим. Однако данный факт в общей эволюции взглядов Барта отнюдь

не стоит преувеличивать: он был бы невозможен, если бы в самом его

творчестве предшествующих этапов не существовали для этого необходи

мые предпосылки.

159

ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ

свою аргументацию, основанную на огромном разнообразии

сведений, почерпнутых из самых различных областей знания.

Чтобы не быть голословным, приведем несколько приме

ров. На страницах "Тель Кель" долго шли бурные дискуссии о

теоретических основах разграничения читабельной и нечитабель

ной литературы, но именно Барт дал то классическое объясне

ние соотношения "читабельного" и "переписыва

емого" (lisible/scriptible), ко

торое и было подхвачено

постструктуралистской крити

кой как бартовское определе

ние различия между реали

стической (а также массовой,

тривиальной) и модернист

ской литературой.

"ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ПРАВДОПОДОБИЕ", "ДОКСА"

Майкл Мориарти, суммируя те черты в теоретической реф

лексии Барта об "эстетическом правдоподобии" (le vraisemblable

esthetique) как о внешне бессмысленном описании, загромож

денном бесполезными деталями быта, где трактовка правдопо

добного совпадает с точкой зрения "традиционной риторики",

утверждавшей, что правдоподобное -- это то, что соответствует

общественному мнению --доксе (doxa)" (Барт, 73, с. 22), пи

шет: "Барт следует за Аристотелем вплоть до того, что прини

мает его различие между теми областями, где возможно знание

(научное -- И, И.) и теми сферами, где неизбежно господству

ет мнение, такими как закон и политика" (323, с. 111). Здесь

действует не строгое доказательство, а "лишь фактор убеждения

аудитории. Убеждение основывается не на научной истине, а на

правдоподобии: то, что правдоподобно -- это просто то, что

публика считает истинным. И научный и риторический дискурс

прибегают к доказательствам: но если доказательства первого

основаны на аксиомах, и, следовательно, достоверны, то доказа

тельства последнего исходят из общих допущений и, таким об

разом, они не более чем правдоподобны. И это понятие правдо

подобного переносится из жизни на литературу и становится

основанием суждений здравого смысла о характерах и сюжетах

как о "жизнеподобных" или наоборот" (там же).

Барт (считает Мориарти) вносит свою трактовку в эту

проблему: "Он не столько принимает авторитет правдоподобия

как оправданного в определенных сферах, сколько просто воз

мущен им. "Правдоподобные" истории (основанные на обще

принятых, фактически литературных по своему происхождению,

психологических категориях) оказываются исходным материалом

для юридических приговоров: докса приговаривает Доминичи к

смерти" (там же, с. 111). Барт неоднократно возвращался к

делу Гастона Доминичи, приговоренного к смертной казни за

убийство в 1955 г., подробно им проанализированному в эссе

"Доминичи, или Триумф Литературы" (83, с. 50-53). Как пыл

ко Барт боролся с концепцией правдоподобия еще в 1955 г., т.

е. фактически в свой доструктуралнстский период, можно ощу

тить по страстности его инвективы в другой статье, "Литература

и Мину Друэ": "Это -- еще один пример иллюзорности той

полицейской науки, которая столь рьяно проявила себя в деле

старика Доминичи: целиком и полностью опираясь на тиранию

правдоподобия, она вырабатывает нечто вроде замкнутой в

самой себе истины, старательно отмежевывающейся как от ре

ального обвиняемого, так и от реальной проблемы; любое рас

следование подобного рода заключается в том, чтобы все свести

к постулатам, которые мы сами же и выдвинули: для того, что

бы быть признанным виновным, старику Доминичи нужно было

подойти под тот "психологический" образ, который заранее

имелся у генерального прокурора, совместиться, словно по вол

шебству, с тем представлением о преступнике, которое было у

заседателей, превратиться в козла отпущения, ибо правдоподо