С этими словами он достал из сумки несколько писем. С трепетом в сердце Шина узнала собственный почерк на одном из них.

— Это мое письмо! — осуждающе воскликнула она, — Мое письмо отцу.

— Я знаю, — ответил герцог. — О нем я и хочу с вами поговорить.

— Но… но почему оно здесь? — удивилась Шина. — Мне сказали…

— Вам сказали, что его доставят в Шотландию в целости и сохранности, — прервал ее герцог. — Так уж случилось, что человека, которого вы наняли, давно подозревали в шпионаже в пользу Испании. Покинув дворец, он прямиком направился к послу Испании, который прочел все письма, снова их запечатал и разрешил курьеру продолжить путь.

— Так он шпион Испании! — еле слышно произнесла Шина. — Тогда… тогда…

— Тогда он — враг, — закончил ее фразу герцог. — Поскольку, как вам известно, хотя формально мы и подписали мир с Испанией, она по-прежнему остается врагом Франции и, разумеется, Шотландии.

— Я этого не знала, — ответила Шина.

— Конечно же, нет, — продолжил герцог. — Но ваше письмо попало ко мне, и я считаю необходимым сообщить вам, что я его прочел.

— Вы прочли его!

Шина поспешно вскочила на ноги.

— Как вы посмели сделать это? Разумеется, было бы плохо, попади оно в руки наших врагов. Но вы прочитали мое личное письмо без моего разрешения.

— Ваше разрешение не имело ровным счетом никакого значения, — ответил герцог. — Поскольку письма попали к шпиону, я хотел знать, как сильно вы связаны с ним или кем бы то ни было, кто может нанести вред моей родной стране.

— Вы думаете, я на это способна? — спросила Шина.

— Боюсь, в наше время можно доверять лишь немногим, как, вероятно, вы уже поняли.

Шине показалось, что в его словах прозвучала насмешка, и поняла, что ее собеседник имеет в виду маркиза. Она почувствовала, что ее щеки запылали.

— Я уже пыталась сказать вам, что не назначала маркизу свидания. И я не потерпела его отвратительного поведения, хотя и была слишком слаба, чтобы бороться с ним.

— Это я могу понять, — ответил герцог, но Шине показалось, что он снова усмехнулся.

Рассердившись, она топнула ногой.

— Очень легко осуждать, — продолжила она. — Но как нелегко человеку из тихой и спокойной страны понять поведение людей, живущих в этом дворце.

В качестве ответа герцог взял ее письмо.

— И все-таки я вижу, что вы расположены к маркизу и симпатизируете ему. Вы описываете его в радужном свете, в то время как я, к сожалению, оказался менее удачлив.

— Это письмо предназначалось моему отцу и никому более, — гневно заявила Шина. — Если я описала маркиза в радужном свете, как вы выразились, это потому, что не знала его так хорошо, как сейчас.

— Надеюсь, сейчас вы знаете его очень хорошо, — ответил герцог. — Если вы достаточно благоразумны, то воспользуетесь моим предостережением. Маркиз де Мопре не тот человек, кого следует выбирать себе в друзья.

— Не думаю, что имела честь выбрать кого-либо во дворце. Но мне хотелось бы, Ваша светлость, оставить за собой право выбирать друзей.

Она говорила резко, потому что герцог выводил ее из себя. Сидит за столом, словно школьный учитель, думала Шина, и делает ей выговор. А сам беззастенчиво прочел ее личное письмо, которое предназначалось ее отцу.

С чувством неловкости она вспомнила, что написала про него, и герцог, как будто угадав ее мысли, с легкой ухмылкой продолжил:

— Вижу, я не буду удостоен чести стать одним из тех друзей, которых вы выберете.

— Вы ни разу не попытались продемонстрировать мне вашу дружбу, — сердито парировала Шина.

Она понимала, что в чем-то не права, и это злило ее еще больше. Ее шотландская гордость и вспыльчивый нрав ясно читались на ее маленьком лице, когда она сидела напротив герцога.

К ее удивлению, де Сальвуар бросил письмо на стол и резко встал.

— Возможно, вы правы, — сказал он. — Возможно, я не проявил к вам должного дружелюбия. Но я давно позабыл искусство заводить друзей. Я лишь стал, как вы красноречиво выразились, абсолютно безжалостным врагом.

Он расхаживал по комнате, а Шина в растерянности смотрела на него. Она хотела и дальше противостоять ему, но он уже не проявлял злости, а лишь философствовал, и его голос звучал уже не цинично, а всего лишь устало:

— Как объяснить придворную жизнь невинному ребенку из другого, далекого мира?

— Я уже не ребенок, — ответила Шина.

Де Сальвуар улыбнулся, и его лицо неожиданно сделалось молодым и необычно нежным.

— Каким молодым нужно быть, чтобы хотеть побыстрее повзрослеть, — задумчиво продолжил он. — Я помню, как говорил то же самое, когда был в вашем возрасте, и приходил в ярость, потому что все надо мной из-за этого смеялись.

Обойдя стол, герцог стал рядом с Шиной и посмотрел на нее.

— Давайте забудем прошлое, — предложил он, — и начнем все заново. Позвольте сказать вам две вещи, которые вам обязательно следует знать.

— Какие же? — подозрительно спросила Шина.

Ей было неловко от осознания того, что ее письмо лежит на столе, и она вспомнила, что написала про королеву, маркиза и герцога.

— Существует старая пословица, — продолжил герцог, —» Бойтесь данайцев, дары приносящих «. Вместо» данайцев» подставьте «коронованные головы».

— Вы имеете в виду, — озадаченно спросила Шина, — что…

Девушка замолчала, вспомнив, кто делал ей в последнее время подарки. Разумеется, он имеет в виду королеву. Она посмотрела ему в лицо.

— Бояться королевы, — тихо произнесла она. — Вы это пытаетесь мне сказать?

— Как хотите, так и понимайте мои слова, — безразлично сказал де Сальвуар и отошел в сторону. — Но позвольте мне еще кое-что добавить. Прекратите всякое общение с маркизом де Мопре. Никогда не слушайте его. Избегайте встреч с ним, насколько это возможно.

Не понимая, что де Сальвуар хотел этим сказать, и потому сильно испугавшись, Шина резко бросила:

— Что вы имеете в виду? Почему вы так резко нападаете на маркиза? В чем он перед вами провинился?

— Он уже признавался вам, что любит вас? — спросил герцог насмешливым тоном. — По вашему лицу вижу, что да. Не верьте ему. Он любит одного лишь в себя, а его сердце и душа заняты исключительно удовлетворением его личных амбиций — амбиций очень претенциозного человека!

— Скорее из-за того, что презрение в голосе герцога вызвало в ней сильное раздражение, чем по какой-либо иной причине, Шина приготовилась вступить с ним в спор.

— Даже маркиз может иногда быть искренним, — сказала она.

— Не будьте такой наивной, — вспылил герцог. — Он не любит вас и никогда не полюбит.

И снова Шина испытала раздражение от того, что он говорит с ней таким нравоучительным тоном.

— Как вы смеете так со мной разговаривать? — набросилась она. — Почему я должна верить вашим суждениям больше, чем словам маркиза? Вы говорите, словно вас заботит мое благополучие, но одно очевидно — у вас нет ни сердца, ни доброты по отношению к кому-либо или чему-либо.

Все это время Шина не смотрела на него, просто не отваживаясь это сделать. Затем она перевела дыхание и продолжила:

— По какой-то непонятной причине вы решили сделать мне выговор. Вы оскорбили меня, прежде чем увидели; вы насмехались надо мной и всячески высмеивали мою страну, как, впрочем, и все, что я делала за время моего пребывания здесь. Вы прочитали мои письма отцу и после этого говорите так, словно имеете право навязывать другим свое мнение. Я считаю вас презренным, бессердечным и циничным человеком и не намерена впредь вас даже слушать.

Словно ее слова пробили оборону герцога, он тоже побагровел от гнева.

— Вы маленькая идиотка, — воскликнул он. — Вы специально извращаете То, что я пытаюсь вам сказать. Думайте обо мне, что хотите, но остерегайтесь маркиза де Мопре.

Ему нельзя доверять. Положение, которого он добился при дворе, заставляет приличных людей избегать его. Но вы же этого не хотите понять. Я всего лишь предупреждаю вас.

Держитесь от него подальше. Он причинит вам только неописуемый вред.