Труба стала ровной, и двуногий лемур Юрий Шухмин пополз по плите, с которой началась моя подземная одиссея. Не слишком это было торжественное возвращение после контакта с разрушителями Элинии — я полз ногами вперед, лицом кверху, зажмурив глаза от ярких облаков. Но все равно — возвращение. И я был благодарен Арробе.

Около моего домика меня окликнул Верткий:

— Где ты был весь день, Юуран? Мы начали беспокоиться.

— Так, бродил по развалинам. У вас все в порядке?

— Да. Все спокойно. Корров никто больше не замечал.

— Хорошо, Верткий. Я устал, хочется отдохнуть.

— Прости, Юуран, я хотел спросить тебя, что ты сделал с убийцей?

— С убийцей?

— С этим корром, которого мы схватили ночью.

— А… Я не сразу сообразил, кого ты имеешь в виду. Это Варда.

— Где он?

— Я отпустил его, брат Верткий.

— Отпустил? Убийцу? Почему? Его нужно было убить.

— Он, конечно, виноват. Но его обманули. Он был лишь орудием неживых.

— Он убийца.

— Да, — вздохнул я, — я не спорю. Но его и других корров действительно обманули неживые.

— В чем?

— Это долгая история, брат Верткий. Я очень устал, но когда я отдохну, я обязательно расскажу тебе все, что знаю.

Верткий пристально посмотрел на меня. Мне показалось, что он не верит мне.

— Хорошо, Юуран. Я приду.

Я поел и растянулся на своем ложе. Нужно было хоть как-то разобраться в хаосе, что царил у меня в голове. Все перемешалось в ней: эллы, корры, неживые, а теперь еще и неугомонные эбры. И земные образы, растревоженные непрошеной инспекцией моей памяти, то и дело всплывали на поверхность сознания. Мне казалось, что стоит закрыть глаза, как сон тут же явится на помощь. Но сна не было. Он наверняка отшатнулся в испуге от гудения в моей голове и горы неразобранных фактов.

Что делать? Надо было начинать прибираться.

Итак, я познакомился еще с одними обитателями Элинии. Пока они, правда, существуют как бы в проекте, и их будущее в моих руках. Потому что только я знаю, где пульсирует сознание Арробы и его товарища, только я знаю, что им нужны неживые. И только я могу попытаться воссоединить роботов с их пока еще бесплотными хозяевами.

Другими словами, будущее эллов, неживых, эбров, да и корров в моих руках. Ах, не хотелось мне взваливать на себя такую ношу. Никогда не стремился я ничего ни за кого решать, и порой я даже видел, тайное осуждение в глазах моих пуделей: ну разве это настоящий хозяин? Вытянул бы нас разок ремнем, мы бы его еще больше уважать стали.

И уж подавно не думал, что обезумевшие обстоятельства взвалят мне на плечи судьбы целой планеты. Да, уважаемый Юрий Александрович, пусть небольшой, но настоящей планеты. И ведь не сбросить с себя груз. Это ведь не штанга, из-под которой всегда можно выскользнуть и которая с тяжким стуком упадет на помост.

И даже бездействие мое тоже было бы действием. И еще каким! Эбры не встретились бы с неживыми, не получили тел, не стали бы опять повелителями Элинии, не погнали бы опять аллюром ее историю к очередной катастрофе.

Имею ли я на это моральное право? Не знаю.

Имею ли я моральное право оставить два существа, два сознания, замурованными в некие машины? Другими словами, имею ли я моральное право, найдя джинна, оставить его в бутылке? Не знаю. И джинна жалко — попробуй посиди в такой скрюченной позе век-другой, и тех, кому от него достанется, тоже жалко.

Да, эбры привели Элинию к катастрофе, но имею ли я моральное право судить их? И выносить приговор, оставляя их сознание на пожизненное заключение в логических цепях машины. Не знаю.

Я ухмыльнулся невесело. Похоже было, что опять я начал словесную эквилибристику. В цирке я всегда с завистью смотрел на жонглеров. Их искусство подбрасывать в воздух и ловить множество предметов казалось мне непостижимым. Я пробовал делать это двумя мячиками, но они тут же падали на пол, и я с отвращением пинал их ногами. Это их упрямство, нежелание помочь мне заставляло меня чувствовать себя неуклюжим растяпой. Зато в словесном жонгляже я уникален. Я подбрасываю одновременно с дюжину разных мыслей и не даю им упасть. Пока они мелькают над головой, мне хорошо — ничего не надо решать.

Но наплывала уже откуда-то уверенность, что решение уравнения может оказаться проще, чем казалось. А шла эта уверенность от того, что эбры мне нравились.

Стой, дурак, крикнул я себе мысленно. Тебя же честно предупредили там, в подвале, что заставят тебя полюбить бесплотных духов, говоривших с тобой. За что ты должен любить этих безумных повелителей Элинии? За сверхъестественную самоуверенность? За абсолютное равнодушие к чужим судьбам?

Но ведь и себя, себя они тоже не жалеют, эти отчаянные ребята. Ведь есть, есть что-то подкупающее в их бесшабашной удали.

Нет, удаль за свой счет — пожалуйста. За счет других — это уже не удаль, а преступление.

И все-таки, и все-таки чем-то ведь они симпатичны, эти лихие упрямцы, стремящиеся только вперед и не хотящие даже вспоминать катастрофу, практически уничтожившую их мир.

Итак, новая задача, Юрочка: попробуй определить, свободна ли твоя симпатия к ним, или она насильно всунута тебе в голову. Действительно ли они нравятся тебе, или ты похож на фаршированного гуся, который думает, что начинка в нем — плод его любви к начинке.

В этот момент в двери показался Варда. Вид у него был измученный, глаза ввалились, шерсть всклокочена, но никогда я не испытывал такого облегчения, как в то мгновение, когда он просунул длинную шею в щель двери. И за него, и за себя.

Я вскочил с ложа и бросился к корру:

— Варда! Как хорошо, что ты пришел.

— Я бежал все время, не останавливаясь.

— Отдохни сначала, потом расскажешь. Отдышись.

— Нет, я не могу отдыхать. Я должен быстрее тебе рассказать. Ты был прав, Юуран…

— Подожди, как тебе удалось проскользнуть ко мне? Тебя кто-нибудь видел? Ведь только начинает смеркаться.

— Нет. Я подкрался к крайним стенам, улучил момент, когда никого не было видно, и прокрался к тебе. Можно я начну рассказывать?

— Конечно, брат Варда.

— Тогда слушай. Я прибежал к Шестому. Так ты называешь неживого, который нашел источник. Я верил тебе, Юуран, но все-таки я хотел сам убедиться. Где-то все-таки оставалось во мне крохотное сомненьице: а вдруг пришелец ошибается? А вдруг все это его фантазия? Вдруг неживые действительно учат нас добру? Я прибежал к Шестому и сказал: