— Вы ничего не можете изменить, — хрипло сказал Томас, пребывая в страхе перед собственным телом. — Он ее муж, они дали друг другу супружескую клятву. Никто не принуждал ее, она сама сделала свой выбор.

— Она поступила так из-за меня! — простонала Клер. — Она пошла за этого… за это чудовище ради моего спасения. Я не хочу, чтобы она приносила себя в жертву! Если не можете помочь мне, тогда хотя бы не мешайте. Я сама сумею спасти ее. Если не поторопиться, будет поздно!

— Она ушла всего несколько минут тому назад, — возразил Томас. — Они едва успели дойти до его комнаты.

— А что, если он начнет целовать ее прямо на лестнице?

Наступила странная тишина. Томас вспомнил о том, как он сам целовал однажды Клер, и случилось это именно на лестнице. Никто на свете не смог бы оторвать его тогда от этого занятия.

— Никто не вправе вмешиваться в отношения между мужем и женой, — сказал Томас, смутно вспоминая при этом свою веселую женушку Гвинет. — Она сделала свой выбор.

— Ради меня! — упрямо повторила Клер. Томас, чтобы не распаляться еще сильнее, повернул Клер лицом к себе.

— Не нужно считать, что весь мир вращается вокруг вас, леди Клер! — сказал он. — Если бы вы умели думать не только о себе, то давно бы поняли, что леди Элис хотела стать женой Саймона Наваррского, и вы здесь ни при чем.

— Это невозможно! — поразилась Клер. — О чем вы говорите?

Похоже, Томасу удалось хорошенько встряхнуть ее мозги.

— К счастью, не все женщины на земле тщеславны и глупы, — огрызнулся он.

Клер вдруг притихла. Томас знал, что такое затишье бывает перед сильной бурей.

— Та-ак, — протянула она. — Значит, все-таки не все женщины кажутся вам теперь недостойными внимания, хотя сама я, разумеется, не попадаю в их число.

— Я не считаю вас недостойной внимания.

— Но все же я — пустышка и дура, не так ли? — продолжала наступать Клер.

— Да, вы тщеславны и глупы, — запальчиво воскликнул Томас, — потому что глупо полагать, будто в ваших силах изменить или отменить то, что происходит сейчас в комнате Саймона Наваррского! Как вы не поймете, что не нужно мешать вашей сестре? Она вышла замуж добровольно, а вовсе не ради вашего спасения. Это все ваши домыслы, глупость и тщеславие. Оставьте сестру в покое, Клер.

Он впервые назвал ее по имени, но Клер, казалось, этого даже не заметила. На глазах ее блеснули слезы, и Томас почувствовал себя виноватым. Его тянуло к ней с неистовой силой, и причиной тому его собственное обезумевшее от любви сердце.

Клер смотрела в лицо Томаса с надеждой и отчаянием, а он, глядя на нее, думал о том, что его любовь к Гвинет, — точнее, то, что он принимал за любовь, — была всего лишь мальчишеской похотью. Ричард обещал земли и золото тому, кто женится на Гвинет. А она прельщала своим роскошным телом и готовностью поделиться всеми тайнами любви — освященной, разумеется, законным браком.

Это осталось в прошлом, но жизнь еще не кончена. Как хотелось бы Томасу уехать отсюда куда-нибудь далеко-далеко, туда, где ему всегда будут светить эти прекрасные зеленые глаза. Эти глаза не знали бы слез, Томас не позволил бы им плакать никогда — разве только от радости.

Налетел порыв ветра, распушил волосы Клер, взметнул их вверх и помчался дальше, предвещая ненастье. Небо озарилось вспышкой далекой молнии, и в воздухе сразу запахло дождем.

— Позвольте мне проводить вас в вашу комнату, леди Клер. Там с вами будет ваша служанка, а сам я устроюсь возле вашей двери. Вы проведете ночь в полной безопасности.

— А моя сестра?

— Отныне ее будет охранять муж.

— Именно его-то я и боюсь больше всего, — заметила Клер, поправляя упавшие на лоб волосы. — Неужели вы ничего не можете сделать, Томас?

Будь его воля, Томас ради Клер вступил бы в битву с кем угодно, даже с драконом, если они еще не перевелись в лесах доброй старой Англии, но…

— Ничего, — сказал он.

Клер посмотрела на башню, в которой светилось окно комнаты Гренделя. Там не было видно ни движения теней, ни других признаков жизни.

— Если он погубит Элис, я вырву ему сердце, — прошептала она.

— Если оно у него есть, миледи, — ответил Томас.

Клер повернулась к нему и заявила:

— Мне кажется, что таково большинство мужчин, живущих в этом замке, сэр Томас, — сказала она и снова взглянула на Восточную башню Сом-мерседж-Кип.

Готово.

Саймон не помнил, сколько времени просидел он за столом, но, наверное, немало, потому что поясницу ломило, шея онемела, а глаза слезились от напряжения. Он с хрустом потянулся и посмотрел на кровать, где уютно спала его жена в так и не снятом нарядном свадебном платье.

Саймону не хотелось тревожить ее, и он решил, что вполне может поспать где-нибудь в другом месте — в кресле, например, или на подстилке, на которой обычно спал Годфри. Наконец, он может прилечь и на кровати — осторожно, с краю, чтобы не разбудить Элис.

Саймон еще раз посмотрел на склянку с прозрачной, рубинового цвета жидкостью. Ее содержимого хватило бы для того, чтобы отправить на тот свет сотню молодых здоровых мужчин. Очень сильное снотворное, действие которого ему еще предстоит проверить. Две рубиновые капли должны погрузить взрослого мужчину в долгий крепкий сон. Четыре — убьют его, и он никогда больше не проснется.

Так, во всяком случае, должно быть, если только он нигде не ошибся. Испытать снадобье Саймон решил на самом себе, а не на ком-то из слуг, как предлагал Ричард. Кровожадный лорд непременно захочет, чтобы опыт закончился смертельным исходом. К чему лишние жертвы? Он выпьет две капли рубинового снадобья сам, чтобы погрузиться в крепкий сон, после которого, как надеялся Саймон, ему удастся проснуться.

Он осторожно отмерил две капли сонного снадобья в серебряный кубок, добавил туда же немного подогретого красного вина и собрался поднести его к губам, когда за дверью послышался невнятный шум. Саймон поставил кубок на стол и молча пошел к двери, не забыв на ходу раскатать рукава, чтобы прикрыть правую руку.

Открыв дверь, он увидел перед собой грузную фигуру Ричарда де Ланей. Тот пошатывался, лицо раскраснелось от вина. Саймон не стал впускать гостя в комнату, но сам выскользнул в полутемный коридор и прикрыл за собой дверь так, чтобы Ричард, даже вытянув шею, не мог видеть того, что творится в комнате.

— Ну, ты уже сделал свое дело? — требовательно спросил Ричард свистящим шепотом. — Побывал между ног моей сестры? Показал, для чего господь создал мужчину?

— Полагаю, что это не ваше дело, милорд, — с холодной вежливостью ответил Саймон.

— Пусть не теряет времени зря, ведь возможно, что ей опять предстоит долгое воздержание. Если ты вдруг умрешь, я, скорее всего, отправлю ее назад, откуда взял, — в монастырь. Ей там будет лучше: ведь она не такая ягодка, как Клер. Для тебя Элис хороша, но, случись что, не так-то легко будет найти ей нового мужа среди богатых и знатных баронов. Отправить ее в монастырь дешевле и проще.

— Но я пока что жив, — напомнил Саймон.

— Да, но жизнь так коротка. Мы же с тобой оба об этом знаем, не так ли, Грендель? Смерть может поджидать человека за любым углом. Она может прийти к нему под видом куска хлеба или кубка с вином. Из-за какой-то протухшей устрицы можно лишиться жизни. А как часто убийцей становится чья-то зависть или старая вражда!

— Я не люблю устриц, — холодно сказал Саймон, — и старых врагов у меня нет.

— Хочешь сказать, что на свете нет никого, кто хотел бы твоей смерти? — фыркнул Ричард. — Никого, кто желал бы перерезать тебе глотку?

— Среди живых — нет, — вежливо ответил Саймон.

Ричард издал странный звук, похожий на кудахтанье.

— Мне нужно сонное зелье, Грендель, — жестким, трезвым голосом сказал он.

— Оно почти готово.

— Это я уже слышал.

— Тогда не стоит попусту повторяться. Зелье будет у вас очень скоро. Как только я проверю его действие.

— Хочешь убить кого-нибудь? — оживился Ричард. — Я могу подсказать тебе, кого.