— Глянь-ка в ту сторону. Видишь человека? Он — правая рука короля. Самого Каролина мы видим очень редко; все его приказы доходят до нас через лорда Орейна. Я так понимаю, ты с ним знакома…
— Мы вместе путешествовали с ним в Хеллерах; правда, я тогда переоделась мальчишкой, — объяснила Ромили. Подробнее рассказывать не стала.
Орейн приблизился к ним и, не обращая внимания на Ромили, спросил у Руйвена:
— Скоро ли они будут готовы к работе?
— Дней через десять.
— И Дерик еще прибыл, — нахмурившись, сказал Орейн. — Как считаешь, ему удалось уговорить лерони?..
— Вообще-то поле боя не очень подходящее место для домны Мауры. К тому же Лиондри ее родственник. Она заранее предупредила меня, что могла бы заняться птицами, однако с просьбами участвовать в военных действиях на стороне Каролина к ней лучше не приставать. Я ее не осуждаю — это ужас, когда брату приходится идти на брата, отцу выступить против сына. Разве здесь подходящее место для женщины?
Орейн сухо засмеялся:
— Ну не важно. Пусть весь мир встанет вверх дном, но она должна быть в нашем лагере. Эта война началась не по прихоти Каролина. Тем не менее я уважаю чувствительную душу леди Мауры. Однако у нас в лагере должен быть кто-то другой, кто умеет с ними обращаться. Заметь, в полете…
Здесь он неожиданно, в том же чуть сердитом тоне, обратился к девушке:
— Ромили, ты смогла бы выпустить их в небо? Смогла бы поработать у Каролина?
«Когда он хочет чего-то добиться от меня, он сразу вспоминает, что я не только дамисела, но и друг…»
Девушка разозлилась, ее охватила ярость, может, поэтому ответила чересчур холодно:
— Что касается работы, ваи дом, вам следует обратиться к моим начальницам по Ордену. Я всего лишь подготовишка, и мое желание здесь не играет никакой роли.
— Ну, я думаю, Яндрия не станет возражать, — улыбнулся Орейн. — И старшие сестры тоже, уверяю тебя.
Ромили молча поклонилась ему, словно говоря: к вашим услугам.
На закате они отправились на постоялый двор. Солнце уже пожирало линию горизонта, небо было ясно. Все здесь, в этом полупустынном, насквозь прожаренном солнцем, негостеприимном краю вызывало у нее тоску. Как соскучилась она по дождику на закате или дождю со снегом, которые ежедневно на короткий миг проливались на ее родине! Яндрия пыталась привлечь ее внимание рассказами об армии, об окружающей местности, указала ей на Большой дворец, построенный на пологом холме, где должны были размещаться родственники Хастуров. Подобные обширные здания были возведены и в Хали, и в Тендаре, в Алдаране и Каркосе. Ромили отмалчивалась, отвечала односложно — ехала, глубоко погруженная в свои думы.
«Руйвен уже совсем не тот, каким я знала его. Или представляла… Мы по-прежнему дружим, но о прошлой близости, родстве душ и речи идти не может. Я надеялась, он поймет меня, поинтересуется, что же случилось в „Соколиной лужайке“. Он даже не заикнулся — а ведь с ним приключилось почти то же самое… Может, поэтому он и не хочет бередить рану… Только обратил внимание на то, что я стала меченосицей, умею обучать ястребов… словом, всякие пустяки… Когда я покидала „Соколиную лужайку“, расставалась с отцом, мачехой, домом, я надеялась, что, встретившись с Руйвеном, в какой-то мере возмещу все это. Наивные мечты! Он очень изменился… Прошлое ушло навсегда… Ничего у меня не осталось, кроме летающей где-то ястребицы, умения объезжать коней и обучать птиц».
Грустные эти мысли так и катились потоком — Ромили не заметила, как они добрались до подворья Ордена. Там поужинали. Девушка жевала вяло. Ей было как-то невдомек, что ужин давно закончился и им дали то, что осталось. Всухомятку… Так же безвольно Ромили направилась в спальню. Яндрия тоже примолкла, уже не похохатывала — видно, свои грустные думы одолели.
«Черт бы побрал эту войну! Она и Орейна испортила, и Руйвена тоже… Может, прав был папа… Какое нам дело, что за ублюдок сядет на трон!!»
Каждое утро Ромили начинала работу с теми лошадьми, которые легче поддавались дрессировке. Многого от них ожидать было нельзя — туповаты они были, это девушка отчетливо чувствовала. В последнюю очередь бралась за Солнечного — это было как награда, подарок самой себе. Между тем сестры уже почти освоили выездку и теперь тренировались в строе — брали с места в галоп, выдерживали линию, учились поворачивать по команде — их готовили в отряд регулярной кавалерии. Оказывается, вокруг Серайе было много инструкторов, которые готовили конников для войска Каролина. Со многими из них Ромили познакомилась во время полевых занятий. В том не было тайны — порученные ей кони были более тренированны, и добивалась этого девушка за более короткое время.
Теперь после окончания занятий Ромили как обычно не спеша обошла свои небольшие владения — подошла к каждой лошади, к каждому червину, каждого похлопала, погладила, пощупала шершавые носы; нашла минутку с каждым войти в мысленный контакт, испытать долгий миг блаженства, одарить и получить взамен бессловесное выражение любви. Любое животное было ей дорого, они все были известны ей до самых мельчайших подробностей — она как бы сумела слиться душой с каждым из них. Их ждала нелегкая судьба — война и для скакунов война… В моменты духовного слияния она испытывала те же чувства, что и ее подопечные, ощущала вес всадника, их глазами следила за вкатывающимся на вершину небосвода распаленным багряным солнцем; и бег она ощущала как легкий перебор всех четырех ног — не двух! Где-то на задворках сознания Ромили чувствовала: каждое из этих животных, мчавшее седока, что-то знало о той истине, которая, как записано в наставлении святого Валентина, была рождена бременем мира. Только Хранитель Разума мог вместить ее всю целиком, но он был щедр и одаривал ею всякое живое существо. Если человек в лукавстве своем мог убедить себя, что истина — ложь, заумь или идеал, то коню это знание было дано и он так же просто верил в него. Незамутненно и искренне… Поэтому и жилось коням несладко — знание награждало терпением, но оно же смиряло гордыню, и им приходилось гнуть шеи…
Теперь их ждал бой…
Смутное волнение всколыхнуло Ромили — возможно, только лошади сохранили в себе эту святую чистоту истины, пусть только мельчайшей капельки ее… и поделились с человеком, дали ей, Ромили, возможность прозреть…
На том спасибо! С конями Ромили было куда легче работать, чем с ястребами или сторожевыми птицами. Это потому, решила она, что кони обладают куда более развитым разумом. Именно разумом! Вот, например, птицы!.. Они очень эмоциональны, они тоже доставляли радость при общении, но это все более связано с полетом — самое необычное ощущение для человека. Сознание их менее развито и было сосредоточено — или приспособлено? — для обработки поступающих зрительных образов. У коней не было подобной ограниченности — их сознание было шире, сложнее, организованнее. Их разум более всего походил на человеческий и в то же время был наособицу. Спутать невозможно, а вот слиться, пообщаться душами — вполне. Это было такое блаженство!
Наконец она добралась до стойла, где томился Солнечный. Жеребец, заметив ее, сразу замотал головой. Ей не надо было приказывать — Ромили набросила уздечку и, не оглядываясь, пошла к выходу. Вороной последовал за ней. С ним они сливались сознаниями мгновенно. Тогда и рождалось удивительное существо, обладавшее единым разумом и двумя столь несхожими телами коня и человека. Оба они купались в любви, ниспосланной свыше. Седлая скакуна, Ромили не могла сразу разобраться — не на ее ли спину легло это изогнутое удобное сиденье? Дальше — больше. Устроившись в седле, она переживала все ощущения, которые рождались в голове жеребца… Спроси ее в тот момент: она ли взгромоздилась на спину лошади или это ей подбавили тяжести, надавили на седло — девушка не смогла бы дать определенный ответ. Как ни странно, но, даже ощущая частью сознания собственное тело, она испытывала редкое удовольствие… Она как бы окуналась в быстрое движение, сливалась с ветром, мчалась с ним наперегонки — все это происходило с ней, с Ромили, и в то же время с каким-то другим, состоявшим из двух ипостасей существом. Это двуединое создание только на первый взгляд было необычно и странно — Ромили бессознательно проваливалась в распахнувшееся перед ней откровение. В иной мир, блистающий и добрый… Это была реальность, о которой она никогда не догадывалась, — она представляла собой бесконечную дорогу слияний или, может, ряд ступеней, ведущих ввысь, к однозначно ощущаемому теперь совершенству — Божьему свету. И каждая ступень — это было лишь слабое отражение его… В том мире, куда она вознеслась вместе с Солнечным, время текло необычно. Оно как бы дробилось на бесконечно малые доли, и в каждую из них вновь рожденное двуединое существо — а значит, и Ромили как личность — проживало целую жизнь, полновесную, звучную… Мгновения замерли — здесь в блистающем мире не было ни прошлого, ни будущего. Это был экстаз настоящего. Все здесь свершалось неспешно, весомо — было видно каждую шерстинку на залитых потом боках скакуна, каждый солнечный лучик, щедро рождаемый гигантским светло-вишневым светилом. Его можно было пощупать, прижать к щеке… С сожалением Ромили пришлось разделиться с конем сознанием — нехотя отделилась от Солнечного, подогнала его к ограждению, спрыгнула на землю… Расстаться не было сил — девушка обняла коня за лоснящуюся сильную шею. Им не надо было слов. Человек стад конем, конь — человеком. Это было величайшее наслаждение, словно она до сих пор скачет на жеребце, а он несет ее вперед, и пути этому не видно конца, и каждый шаг, скок и вздох причиняли им невыразимое наслаждение. Если с чем сравнить ощущение Божьей вечности, то именно с этим безграничным мгновением.
