Заплакали, заголосили родственники, начали прощаться с покойными. Надсадно вступил оркестр, застучали молотки. И вдруг девушка в черном платке оттолкнула Ровского и с криком бросилась к гробу Куликова, упала на него.

— Юра… Ю-ю-ра-а-а-а, — закричала она. — Ю-ро-чка-а…

Ровский пытался ее оттащить, растерянно оглядываясь на окружающих, но не сумел, безнадежно махнул рукой и отошел. Через десять минут все было кончено, толпа разошлась, и пожилой кладбищенский сторож начал старательно собирать обрывки бумаг и окурки, накалывая их на острый железный прут.

Коля вышел за ограду кладбища, подождал. Вскоре подошли Витька и Маруська. Коля вопросительно посмотрел на них.

— У меня — ничего, — развел руками Витька.

— А я видела Длинного, — сказала Маруська. — Помнишь, в позапрошлом году он проходил по ограблению Шнейдерова, только улик не было.

— Помню, — кивнул Коля. — Матерый преступник. Он подходил к кому-нибудь?

— Нет, — Маруська покачала головой. — Он просто… смотрел, Коля. Как мы. Возьмем его, поговорим?

— Бесполезно. Он только смотрел, и все?

— Положил хвойные ветки во-он на ту могилу, — показала Маруська.

— Посмотрим. — Коля пошел по узкой дорожке, то и дело проваливаясь в снег.

На ржавом кресте топорщилась погнутая жестяная табличка: «Фекла Алексеевна Чеботарева. 1860 — 1910».

— Ну и что? — спросил Витька. — Вот ветки, которые он оставил.

Осмотрели ветки. Ничего подозрительного на них не было.

— А может, это его мать? — сказала Маруська.

— Или просто прикрытие на случай, если придеремся, — предположил Витька. — А приходил он за тем же, за чем и мы, — посмотреть и послушать.

— Вот и проверь, — сказал Коля. — Поручаю это тебе. Вы, братки, ничего не заметили? — Коля обвел своих помощников лукавым взглядом.

— Я — ничего, — опешил Витька.

— Я что заметила — доложила, — сухо сказала Маруська. — Я терпеть не могу твой нахальный тон! — взорвалась она. — Подумаешь, Нат Пинкертон! Скромнее надо быть, товарищ начальник опергруппы!

— Есть быть скромнее, — кивнул Коля. — Как эта девушка, ну та, что кричала над Куликовым, как она его называла?

— Юрой, — ответила Маруська. — Ну и что?

Коля молчал.

— А он… — вдруг сказал Витька. — Погодите. — Он открыл записную книжку. — А он… Николай? — Витька растерянно посмотрел на Колю. — Ничего не понимаю.

Маруська хлопнула Колю по плечу:

— Извини, товарищ начальник, я погорячилась. Покойник Колычев считал тебя гением УГРО, и он был прав. А ты будь справедлив: кто тебе первым сказал, что быть тебе наркомом внутренних дел? Кто? — Маруська явно старалась загладить свой выпад.

— Витя, — Коля улыбнулся, — возможно, в этом Длинном и в этом Коле-Юре — гвоздь всей истории. А может, мы и ошибаемся… Отнесись серьезно, лады!

— Есть, — покраснел Витька. — Вы не сомневайтесь. Я оправдаю.

Витька долго раздумывал, как выполнить поручение Коли, и решил начать не с архива и бумаг, а с дочери Ровского — Нины. Витька написал ей записку. Он писал, что ему кое-что известно о смерти Юры, и он желал бы рассказать об этом.

Встреча состоялась утром на Марсовом поле, на остановке трамвая. Девушка приехала на три минуты раньше условленного срока, и Витька отметил про себя, что ей, вероятно, очень интересна и важна эта встреча.

— Здравствуйте, — подошел он к ней. — Это я вам написал.

Она смерила его холодно-безразличным взглядом.

— Вы? Хорошо, говорите.

— Пройдемся? — предложил Витька.

Она пожала плечами, но послушно двинулась за ним.

— Я из УГРО. Вот мое служебное удостоверение. Вызывать к нам не хотелось, вот и написал записку. А на самом деле ничегошеньки я не знаю, — признался Витька. — Не сердитесь и расскажите, что вы знаете, ладно?

Она покачала головой:

— О чем рассказывать. Юру не вернуть, а убийцы… Бог их накажет.

— Бог накажет, если мы их ему представим, — без улыбки сказал Витька. — Я вижу, вы девушка хорошая, а я вас долго не задержу. Вот скажите, почему ваш Юра на заводе значился Николаем?

Она недоуменно взглянула на Витьку:

— Ей-богу, не знаю. Недоразумение, вероятно. Он — Юра. Юра Томич.

— Как это Томич, когда он — Куликов? — опешил Витька.

— Возможно, — сказала она безразличным голосом. — Только ни для меня, ни для Юры это уже ничего не прибавит и не убавит.

— Ладно, это наше дело, — сказал Витька. — А как вы с ним познакомились?

— На Сенном рынке. В прошлом году. Я по развалу книжному бродила, хотела комплект «Нивы» купить — за любой год, со скуки полистать. А он искал Лермонтова — какое-то редкое издание.

— Культурный сторож, этот ваш Юра, — заметил Витька. — Простой вахтер, а поди ж ты. Впрочем, это хорошо.

— Умер вахтером, а был… — она махнула рукой. — Это ни о чем не говорит — вахтер, князь, царь. Что в голове — это важно. Вы на Сытном рынке бываете?

— Редко. А что? — заинтересовался Витька.

— Сходите, поглядите, — посоветовала Нина. — Весной там княгиня Ширинская-Шихматова редиской торгует. Сама, между прочим, выращивает.

— А кем он… был? — осторожно спросил Витька.

— До революции? — уточнила она. — Юнкером Константиновского училища. — Она помолчала, видно было, что ей очень хочется сказать что-то еще, но она не решается. Витька заметил это.

— Давайте на откровенность, — улыбнулся он. — Вы на нашу встречу раньше на три минуты пришли. Я вижу, у вас наболело, недоговариваете вы. А зря.

— Вы думаете? — Она заколебалась. — Не знаю, не знаю.

— Я вам помогу, — сказал Витька и показал фото Длинного. — Знаете его?

Она скользнула взглядом по фотографии:

— Да, он к Юре иногда захаживал. Они служили вместе, Юра мне говорил.

— Когда, где?

— Не знаю. — Она виновато развела руками.

— Этот Длинный — тоже офицер? — осторожно спросил Витька.

— Право, не знаю. Если бы это был друг Юры, а то так, знакомый. Зачем мне знать? Извините, я должна идти.

Витька удержал ее за руку.

— Не пожалеть бы нам всем потом, — он заглянул ей в глаза. — Скажите, не томите себя. Вам легче станет.

Она заколебалась, но тут же вырвала свою руку из Витькиной: