На совещании у Бушмакина старший группы наблюдения доложил, что Пермитин сутки никуда не выходит, — только дворника посылал за хлебом, колбасой и водкой. Два часа назад бывший владелец завода внезапно засуетился, начал собирать вещи.

— Придется его арестовать, — сказал Бушмакин.

— А деньги? — спросил Коля. — Вы же хорошо знаете эту публику. Раз мы реально не вышли на деньги — они замкнутся, пойдут под расстрел, но промолчат. Что мы вернем рабочим?

— Если работать так, как предлагаешь ты, — заметил Сергеев, — потребуется еще много-много часов. Дело не только в том, что Пермитин может уйти, — мы его не выпустим. Дело в том, что мы пообещали: «шесть дней»! В городе и так ползут слухи, что мы опростоволосились, и преступников нам не найти! Пойми, это вопрос политический! Сделаем так: Пермитина арестуем, материалы следствия будем широко публиковать в ленинградских газетах. Тем временем довершим начатое.

…К дому на Большой Конюшенной оперативники подъехали на двух автомобилях. Коля сразу же отметил про себя, что оба конца улицы, двор и все другие более или менее опасные участки надежно перекрыты.

У черного хода стоял знакомый постовой — Лукьянов. Он широко улыбнулся Коле и сделал знак, вероятно, означавший: «Все будет в полном порядке».

Витька крутанул флажок звонка.

— Кто там? — послышался заспанный голос дворника.

— Заказное вам, — сказала Маруська. — Расписаться требуется.

Лязгнули многочисленные засовы, дверь открылась.

— Давай, что еще за письмо, — дворник яростно скреб в голове. — Сроду нам никто…

Он не договорил. Коля и Витька выдернули его на лестничную площадку:

— Пермитин дома?

— Милиция, что ли? — догадался дворник. — Дома, дома, где ж ему, бедолаге, быть. Ай натворил чего? Он у меня комара не забидит. Позвать?

— Мы сами. — Коля отстранил дворника, подошел к дверям комнаты, прислушался. Было очень тихо.

— Не нравится мне, — шепотом сказал Витька.

Коля знаком показал Маруське и Витьке, чтобы они встали по обе стороны дверей, и кивнул дворнику:

— Войдите и вызовите его сюда. Только… Без штучек!

— Да что за комедь, — взмахнул руками дворник. — Иван Селиверстыч, спите, аль как? — Он толкнул дверь, и в то же мгновение дважды ударил маузер. Дворник взвыл, упал на пол и пополз в угол. Коля бросился в дверной проем, крикнул:

— Не усложняйте своей участи, Пермитин! Дом окружен.

Полетела кирпичная пыль. С оглушительным треском лопнула лампочка, в щепки разлетелся хохломской туесок на комоде за спиной у Коли. Маузер бил не переставая.

Коля отскочил.

— Давайте навалимся на него все разом, — сказала Маруська. — Мы его возьмем.

— Мертвого? — спросил Коля. — Он нам живой нужен.

Загремели засовы.

— Он черным ходом уйдет! — крикнул Витька. — Я на улицу!

— Давай! — Коля снова бросился в комнату. Пермитин стоял в боковом коридоре и, держа раскладной маузер в левой руке, правой открывал засовы черного хода.

— Бросай оружие! — Коля выстрелил, целясь в засов. Подумал: если повредить засов, Пермитин не сможет его открыть, и люди снаружи будут в безопасности.

Но Коля опоздал. Пермитин скрылся в дверном проеме. Раздался выстрел маузера, потом дважды хлопнул наган, и все покрыла отчаянная трель милицейского свистка.

Коля выскочил на улицу. Черный ход вел в подворотню. Здесь уже стояли Витька и остальные сотрудники группы задержания. Они держали на прицеле Пермитина.

— Бросай маузер, сволочь, — сказал кто-то.

Пермитин швырнул пистолет под ноги оперативникам и поднял руки.

— На Дворцовую его. И обыскать, — приказал Коля. — А мы здесь поищем. Все целы?

Витька отрицательно покачал головой и показал куда-то в сторону. Коля посмотрел и сжался: у стены сидел с наганом в руке постовой Лукьянов. Он был мертв. Коля подошел к нему вплотную, разжал пальцы, взял наган. В барабане не хватало двух патронов. «Что ж, друг, — горько подумал Коля, — недосмотрел ты своего „безобидного“ старика… Эх, друг, друг…»

Записку, которую Ровский передал Пермитину у «Спаса на крови», и еще две аналогичные нашли при личном обыске бывшего заводчика. Все три лежали в правом наружном кармане, скомканные, — по всему было видно, что сам Пермитин не придавал им никакого значения.

«Пока не смог, — стояло в первой записке. — Завтра — непременно. Жди на остановке у Казанского».

— Объясните содержание, — попросил Бушмакин.

Пермитин насмешливо покосился:

— А я и сам ничего не понял, уважаемый. Васька Ровский на старости лет дурковатый стал. У него спросите.

— Спросим.

Конвоир привел Ровского. Его усадили напротив бывшего хозяина.

— Проводим очную ставку, — сказал Бушмакин. — Знаете ли вы друг друга, имеете ли какие личные счеты? Вы, Ровский?

— Мой хозяин, господин Пермитин, я его уважаю.

— Мой бывший служащий Васька-дурак, — зло сказал Пермитин. — Но я ему прощаю, ибо близко наше свидание с господом… — Он истово перекрестился.

— Вам вопрос, Ровский. Вот это вы писали? — Бушмакин пододвинул записку бухгалтеру.

Тот надел очки, прочитал:

— Я писал.

— Объясните, что вы имели в виду? — попросил Коля.

— Да просто, — сказал Ровский. — В тот день я не смог увидеться с ними, — он кивнул в сторону Пермитина. — И объяснил, что, мол, завтра — смогу.

— Это так? — Бушмакин повернулся к Пермитину.

— Раз он говорит, стало быть, знает, — равнодушно сказал Пермитин.

— Ладно, — согласился Бушмакин. — Значит, вы сообщали, что лично встретиться не сможете, и в то же время лично передали записку? Не вяжется.

— Я оттого написал, что в присутствии верующих разговаривать не хотел, — нагло прищурился Ровский. — Чего время теряем? К стенке пора.

— Сколько вы получили таких записок, Пермитин?

— Не считал.

— Вот еще две, — продолжал Коля. — Оглашаю первую: «Лежат надежно, затихнет — вынесу». Вторая: «Напрасно обижаетесь, я удобного случая жду». Почему вы не сожгли эти записки?

— Опыта нет, — усмехнулся Пермитин. — Меня торговать в коммерческом училище обучали. А записки жечь — не наше это дело.

— За нос вас водил господин Ровский, — сказал Бушмакин. — «Вынесу», «Жди»… А сам эти денежки и вправду вынес, да перепрятал надежно. Что же вы не спросите, зачем? Молчите? Ладно, я сам скажу: деньги Ровский решил заграбастать единолично, а вас, Пермитин, отправить вслед за собственной дочерью.