К ним, еще невестой, Саша привел Милочку, и она сразу же почувствовала себя у Артемьевых как дома. Правда, Николая Ивановича Милочка сначала немножко побаивалась, но только сначала. Немолодой, некрасивый, внешне неприветливый, он оказался самым красивым, умным и добрым человеком на свете. Именно таким представляла Милочка своего отца.

А в Валентину Сергеевну она влюбилась нежно и безоглядно с первой встречи. И не мудрено. Валентиной Сергеевной можно любоваться часами, когда она — большая, статная — плавно и легко ходит по комнате. Она вообще никогда не спешит, не суетится, а делает все быстро, ловко и как-то особенно красиво. Вещи в ее сильных ласковых руках становятся послушными и удобными. Не гремят, не падают, не разбиваются.

А как она умеет слушать! Внимательно, серьезно, с каким-то особенно глубоким, искренним интересом к чужому волнению. И всегда не просто с добрым человеческим участием, а с деятельной готовностью поддержать, помочь, принять на себя долю чужой беды. Очевидно, поэтому коммунисты-строители третий раз единогласно избрали ее секретарем цеховой партийной организации.

Артемьевы всегда рады людям, а людей влекло к ним будто магнитом. Особенно многолюдно и весело бывало у них в субботние вечера. К ним шли не ради выпивки и угощения. Собирались «на огонек» — потолковать, поспорить, послушать новую пластинку, самим попеть, а то и сплясать просто так, от доброго здоровья, от хорошего настроения.

Хозяевам не нужно было гостей развлекать, следить, чтобы кто-то вдруг не заскучал. Гости свои обязанности знали. Продукты приносили компанией. Один разжигал огонь в плите, другой чистил картошку, третий крутил мясо на котлеты или пельмени.

Мужчинам не возбранялось часами цепенеть над шахматной доской, любители могли перекинуться в подкидного. Женщины приходили с рукоделием, и чулки поштопать не плохо в приятной компании.

Такие вечера, без подготовки, без особых приглашений, в артемьевском кругу назывались «малыми бесятниками». Душой их была Валентина Сергеевна, гостеприимная, хлебосольная, неистощимая на всяческие веселые выдумки.

Вот она выплывает из кухни с большим блюдом дымящихся пельменей в руках. Под восторженные вопли оголодавших гостей идет она вокруг стола, дробно постукивая каблучками — королева в золотом венце тяжелых кос. Ну кто поверит, что она уже дважды бабушка?!

За ней в кухонном переднике, с поварешкой в руке — кудрявый веселый седой бес, давний приятель Артемьевых, хирург Аркадий Львович.

— Сорок лет хозяюшке?! Эх вы, лопухи зеленые! — кричит он, размахивая поварешкой. — Да что с вами говорить? Что вы понимаете? В двадцать лет баба — бутон, в тридцать лет баба — цвет, а в сорок лет баба — ягодка! Эх!! — И, сбросив передник, идет к Валентине Сергеевне целовать ручки.

С не меньшим удовольствием он целует и Милочкины ручки. Они стали друзьями сразу после первого знакомства. Спорили и пикировались, распевали дуэты, танцевали на потеху всей артемьевской компании липси и чарльстон. Аркадий Львович громко восхищался Милочкиными талантами, называл ее очаровательным вундеркиндом и майским ветерком. Сердечно относился он и к Саше. Только иногда Милочке казалось, что он как-то очень уже внимательно и серьезно посматривает на Сашу, словно тот не совсем здоров, но вдумываться в поведение Аркадия Львовича у нее не было ни времени, ни желания.

Первого декабря Артемьевы справляли годовщину свадьбы. Было чудесно, очень весело, тепло и немножко сентиментально. У Милочки защипало в носу, когда под требовательные вопли «горько» Николай Иванович поднялся и, взяв Валентину Сергеевну за плечи, сказал тихо и очень серьезно: «Спасибо, мать, за все!»

Милочка готовилась произнести тост, но у нее ничего не получилось. Вздрагивая влажными ресницами, она подняла бокал и, неожиданно для самой себя выпалила скороговоркой:

— Хочу, чтобы мы с Сашей прожили жизнь так же как Николай Иванович и Валентина Сергеевна!

И, оттолкнув стул, побежала с бокалом вокруг стола к Валентине Сергеевне целоваться.

Декабрь был на исходе. Нередко, расставшись поутру, молодые встречались только поздним вечером. Милочка целыми днями пропадала в школе. Саша ради заработка хватался за любую сверхурочную работу. Деньги по-прежнему у них никак не держались и долги почти не убывали.

Сначала Саша перебивался чертежами, потом подвернулась выгодная сдельщина на строительстве гаража. Стройка шла в две смены, каменщиков не хватало, a Саша еще практикантом на кирпичной кладке давал по полторы нормы. Вечерняя работа была не из легких, но хорошо оплачивалась. Скверно, конечно, что уже три контрольных задания он не смог выслать в институт к сроку. И на сессию, видимо, ехать не придется. Хорошо еще, что Милесик пока не замечает и ни о чем не догадывается. Ладно, сейчас главное — вылезти из долгов и войти наконец в колею. Потом все образуется.

Милочка очень не любила возвращаться вечером из школы, когда Саши нет дома. На холодной плите сохнет немытая посуда. Очень хочется чего-нибудь вкусненького, горячего. Но в квартире так холодно. У Саши дрова разгораются сразу, а у нее они только противно шипят и плюются. Скинув платье и замотав голову полотенцем, чтобы не так холодило уши в настывших за день подушках, Милочка забирается под одеяло. Погреться.

Просыпается она, когда Саша, присев на край постели, осторожно сматывает с ее головы длинное полотенце. В комнате уже тепло и чем-то очень аппетитно пахнет.

— Замерз мой Милесик, — говорит виновато Саша бросая полотенце в угол кровати. — Прости, синенький, никак не смог забежать днем. Ну, ничего. Сейчас я тебе дам чаю с лимоном и горячих сосисок.

— А я, Сашуня, хотела затопить, да лучинку не нашла и немножко задремала… — сонно бормочет Милочка, поудобнее устраиваясь в подушках. На стуле у кровати уже дымятся горячие сосиски.

Иногда Саша делает попытку вовлечь Милочку в сферу домашнего хозяйства.

— Милка, ну ты хотя бы посуду помыла, что ли. Ведь третий день киснет.

— Ой, Сашенька, миленький. Посмотри, сколько у меня тетрадей, а я так устала, — жалобно затягивает Милочка. — Ты закрой посуду тряпочкой, чтобы она тебя не травмировала, и давай немножечко отдохнем. Я свежую «Юность» принесла, послушай, какие чудесные стихи!

И Саша, вздохнув, прикрывает посуду грязным полотенцем. Против стихов из любимой «Юности» он устоять не в силах. Освежившись стихами, отдохнувшая Милочка бодро садится за проверку тетрадей, а Саша, разомлевший, полусонный, идет на кухню мыть посуду.

Но время от времени в Милочке вдруг пробуждается домовитая хозяйка, и она учиняет генеральную уборку своего запущенного гнезда. Валентина Сергеевна называет это мероприятие стихийным бедствием и вавилонским столпотворением.

«Стихийное бедствие» частично распространяется и на квартиру Артемьевых. Забрызганная известью, в мокрых тапочках, со съехавшей набок косынкой, румяная, озабоченная Милочка то и дело врывается к Валентине Сергеевне за срочной консультацией: почему оконные стекла не протираются до зеркального блеска, как у Валентины Сергеевны? Что делать, если новая алюминиевая кастрюля вдруг покрылась жуткой сыпью и никак не отмывается? Почему тюлевые шторы после стирки совершенно неприлично перекосило, а под утюгом они вспучиваются какими-то странными пузырями?

Под Новый год настроение у Милочки было отличное. К школьной елке она все хорошо подготовила, и директор без всяких разговоров дал ей отпуск на все каникулы. Немножко хандрил Саша, но Милочка была уверена, что поездка к родным стряхнет с него эту совершенно беспричинную хандру. Они выехали тридцатого, с таким расчетом, чтобы праздник встретить «дома» среди своих.

А через несколько дней поздним вечером, уже в полусне, Валентине Сергеевне почудилось, словно бы тихонько скрипнула входная дверь. Ключи были только у Николая Ивановича и у молодоженов, но Николай Иванович дежурил в больнице, а молодые должны были вернуться не раньше как через неделю.

Валентина Сергеевна опустила голову на подушку, но за стеной что-то совершенно явственно загремело, похоже, упал сшибленный кем-то стул.