- Лекари Нуа учили, что всегда можно воздействовать на человека через его энергетические потоки. Но что самое главное, они научили меня, где расположены самые чувствительные точки на теле человека.
Он подошёл к Ани, закатал рукав, нежно помассировал кожу у локтя, и вонзил иглу. Ани дёрнулась, но веревки крепко удерживали ее на месте.
- Ты моя рабыня, Ани. Я купил тебя на невольничьем рынке Дармаса долины Хендала.
Обошёл ее кругом, взял со стола ещё одну иглу, и нарочито медленно ввел под кожу. Ани едва слышно застонала от боли, прикусив губу.
- Поначалу кажется, что боль не такая уж сильная. Но стоит посидеть так часик или два, как хочется лезть на стену.
- Доброй ночи, Ани.
Он ласково погладил её по щеке и вышел вон, плотно притворив за собой дверь.
Поначалу Лекс хотел оставить рабыню в таком положении на всю ночь, но решил не слишком сильно усердствовать в первые же дни, опасаясь, что тонкая нить, соединившая их, порвётся, поэтому через пару часов вернулся и снял иглы с бесчувственного тела. Отнёс рабыню в отведённую ей каморку, надел на щиколотки металлические браслеты с его выбитым именем, соединённые между собой цепью. Даже если она и попытается сбежать, обнаруживший найдёт беглянку и согласно закону Хендала, должен будет вернуть её владельцу.
Следующие несколько дней были наполнены рутинным однообразием: с раннего утра до позднего вечера Лекс лечил, резал, навещал больных, ужинал, привязывал рабыню, заставлял её мучиться ожиданием, а после вонзал под кожу иглы, наблюдая, как она реагирует. Иногда она просто кривилась от боли, от некоторых игл, воткнутых в особенности чувствительные места, она вопила. Лекс улыбался и довольно разглагольствовал, сидя перед скошенной от боли рабыней, но едва он выходил из её поля зрения, как довольная улыбка сползала с его лица. Когда он только мечтал о мести, то представлял, насколько приятно будет истязать её. Но вот она в его власти, а внутри него едва чувствуется удовлетворение от свершившегося факта победы.
И рабыня. Уже на второй день она спрятала все свои эмоции под маской брезгливого равнодушия и встречала его с неизменно пустым выражением лица. Иногда он тревожился, а не нырнуло ли её сознание снова в неизвестные глубины и внимательно прислушивался к отголоскам её чувств, звучавших в нём, словно эхо. И что ещё больше волновало его, может ли она так же читать и чувствовать его эмоции? Пришлось признать, что он слишком мало знает о той связи, на которую он согласился. Он был ослеплён жаждой мщения и не узнал у жреца всех нюансов, а сейчас мучился неизвестностью и пытался разобраться во всём сам. Он старался закрыться от неё. Пришлось вспомнить азы, уже подзабытые. Раньше, когда он был полон сил и мог делиться ими, как делился с Дарией, его учили контролировать пуповину силы и уметь закрываться так, чтобы принимающий не мог опустошить его. Лексу пришлось отводить в день по часу-полтора на медитацию и восстановление равновесия духа. Первый день дался ему особенно тяжело. Разобравшись с тем, в каком он состоянии находился, он ужаснулся. Дисбаланс. Ему следовало гораздо раньше заняться этим вопросом. После смерти Дарии, когда он исчерпал все свои ресурсы, он решил почему-то, что если передавать нечего, то и контролировать своё энергетическое состояние не нужно. Он ошибался, сейчас он видел это, как видел и то, что времени на восстановление уйдет немало.
У тренировок был и ещё один плюс. Он начал намного лучше чувствовать нить, связавшую его и рабыню, начал различать эмоции, спрятанные глубоко под панцирем равнодушия. Один раз он даже попытался залезть в её мысли, но получил такой болезненный щелчок, что голова болела, не утихая, целую ночь. Что ж, ещё рано. Или у неё слишком сильная защита.
В очередной вечер он вошёл, задумчиво пробежался глазами по разнообразию инструментов, любой из которых он мог обратить против неё и вдруг понял, что у него нет ни малейшего желания втыкать в неё иглы, резать кожу или выворачивать пальцы. Наскучило? Не совсем... Перед ним сидела девушка, незнакомая ему, бесконечно далёкая и не понятная со своими татуировками, черными глазами и странной возможностью усмирять тени. Возможно, стоит дать ей передышку и попытаться узнать её, а потом уже решить, в какое место ударить больнее. Не всегда телесные истязания являются страшнейшими из того, что может случиться.
Лекс подошёл к рабыне, отвязал одну руку и вытянул вперёд, приказав ей держать её прямо. Так и есть. Кончики пальцев мелко подрагивали. Продолжать играть с иглами не стоит. Иначе совсем скоро она будет просто трясущимся куском мяса. Вздохнув, он сел напротив, налил себе вина, отпил немного.
- Не желаешь выпить?
- Нет.
- Не буду настаивать, да и вино, честно говоря, Мейрим купила не самое лучшее.
Лекс взял в руки иглу, медленно провёл остриём по её коже, прислушиваясь к её ответным эмоциям. Отчаяние. Его захлестнуло волной её отчаяния.
Он улыбнулся:
- Похоже, тебе они не очень нравятся?
- Разве для тебя это имеет значение?
- Для меня - не имеет, для тебя - да. Давай договоримся. Сегодня я не буду превращать тебя в утыканную иглами подушку, и, возможно, даже помогу справиться с последствиями предыдущих сеансов. Взамен расскажешь мне..для начала, что было с тобой после перехода?
- Неужели у меня есть выбор?
- Сегодня - есть. И думай быстрее. Я в силах сделать так, чтобы ты рассказывала всё, что меня интересует под ...некоторым принуждением.
- Никаких игл?
- Никаких.
Он почувствовал искру радости, задушенную сразу же, как только она появилась, волной недоверия и настороженности. Что ж, она не настолько глупа, чтобы поверить в его искренность. Молодец, девочка, продолжай, играть с тобой по другим правилам будет даже гораздо интереснее, мысленно похвалил он.
Рабыня поёрзала на стуле.
- Подожди, - велел он.
Придвинул ее стул к себе поближе, развязал одну руку и принялся массажировать кожу, под которую только вечера втыкали не одну иглу.
- Как видишь, я выполняю свою часть уговора. Дело за тобой.
Он разминали подушечками пальцев кожу, чуть усилив нажим. Она едва слышно зашипела от боли.
- Поначалу будет больно, немного позднее полегчает.
Она недоверчиво посмотрела на его руки, но все же закрыла глаза, расслабляясь.
- В тот раз мы потеряли ещё двоих. Шестеро из двадцати. Слишком много, чтобы списать всё на неосторожность.
- Как это произошло? - резко перебил Лекс.
- Нарий, - желчно выплюнула Ани́. - Нас всех погубила его жадность. В тот раз он в одну группу набрал и контрабандистов, и простых смертных, и охотников за "чёрной слезой". Это редкое растение, соком которого можно как лечить, так и отправлять. Растёт оно только в гиблом лесу, и с каждым годом оно прячется всё дальше в дебрях, потому что охотники вырывают и без того его редкую поросль . Мы не должны были идти в топкую долину, но Нарий решил скоротать дорогу к "чёрной слезе" пройдя по самой кромке топи. И поначалу всё шло хорошо, но после нас настигли раа́нджи. Целая стая. Они гнали нас всё дальше, в топь. Мы мчались почти наугад, времени выбирать надёжный путь не было. Один увяз в топи. Рассвет мы встретили сидя по пояс в болотной жиже. С одной стороны - раа́нджи, с другой стороны - топь, которая простирается до самого горизонта. Нарий принял решение тянуть жребий кому-то из тех, кого мы вели. Раанджи набросились на окровавленное тело, и мы смогли проскользнуть мимо. Дальше нас ждали только тени. Путь занял гораздо больше времени, чем обычно и мы вышли к Нуа только к ночи. Шесть из двадцати - это слишком много. Поползли слухи, и больше никто бы не доверился проводнику. Поэтому Нарий решил залечь на дно в Нуа. Пришлось браться за всякую работу и перебиваться, пока не утихли слухи. Через полтора года начался резкий всплеск теней, кольцо начало сжиматься. Многие бежали из долины Исх-Наар, а переход через ущелье не мог вместить всех желающих. Память у людей коротка. И Нарий, почувствовав, что он нужен, вернулся. Несколько раз мы переправляли людей с минимальными потерями. Потом... Потом выяснилось, что жажда наживы вновь взяла своё. Он переправлял людей в лапы работорговцев. Когда я поняла это, было уже слишком поздно. Я оказалась среди десятков других, не подозревавших о той участи, что им уготована. Нарий же не пережил последний переход. Его убили.
