А это и не он совсем украл. Это Чапа украл. Но Чапа того мальчишку все время бил и запугал до того, что мальчишка пошел и сказал на себя. Все ребята во дворе это знали, но молчали: кому охота с Чапой связываться, он большой, страшный...

А Анька случайно Михаилу Павловичу проговорилась.

До сих пор она помнит, как он тогда взглянул.

- А ты почему молчала?

- Зачем я буду говорить? - удивилась Анька.

- А если бы такое с кем-нибудь из наших?!

- Другое дело, - ответила Анька. - Тогда бы я обязательно сказала.

- Ясно, - вот тут Михаил Павлович и взглянул на нее так... Будто хотел навсегда раздружить с Анькой. - Чужие, значит, пускай пропадают? спросил.

Анька молчала.

- Знаешь, где этот Чапа живет? Пошли!

И они пошли к Чапе. А когда привели Чапу с магнитофонами в милицию, он заревел. И совсем он был не страшный! Противный, трусливый, носом шмыгал.

А Михаил Павлович кричал на какого-то милиционера:

- Обрадовались, что разбираться не надо, затюкали невиноватого, а этот юный негодяй живет припеваючи и смеется! Для этого вас тут поставили?!

Потом еще к тому мальчишке пошли, к Моте...

Ну, вот какое Михаилу Павловичу до него было дело, он ведь, Мотя-то, еще тогда в театр не записался. Сейчас-то поглядишь на него и не подумаешь даже, какой он год назад был тихий и перепуганный.

Значит, так: было у Моти несчастье, все про это знали, но не принимали близко к сердцу. А Михаил Павлович принял - и не стало у Моти несчастья.

Наверное, Михаилу Павловичу кажется, что чужих несчастий не бывает, все - его?

"Нет, неправильно это!" - сердито думает Анька.

У него же сердце больное, а не железное. Разве можно волноваться из-за каждого! И так в сердце трещина, а тут еще чужие несчастья! Нападают на него, как пиявки! Да, наверняка чужие несчастья похожи на пиявок Анька видела их в аптеке, в банке - черные, противные! Только у них, наверно, еще и зубы есть - такие кривые и огромные, как у саблезубых тигров... Как вцепятся чужие несчастья зубами в сердце!

Анька ежится. Правильно директор сказал, что нельзя их близко к сердцу. Видно, они так устроены: тех, кто идет себе мимо, не обращая на них внимания, они и сами не трогают - понимают, что бесполезно. А как почуют, что у человека доброе сердце, так и кидаются всей кучей...

"Что ж это получается? - тоскливо думает Анька. - Если ты добрый, то у тебя будет болеть сердце, может, ты из-за этого и вовсе помрешь! А если тебе на всех плевать, то живи на здоровье хоть сто лет? Несправедливо!"

- Не хочу я так, - бормочет Анька. - Он не должен...

Только разве Михаил Павлович послушается?

Что же делать?

Анька сидит за диваном, сжавшись в комочек, и думает, думает - изо всей силы...

И додумывается!

А если - напополам?!

Если Анька тоже будет - все несчастья близко к сердцу? Ведь тогда Михаилу Павловичу на половину меньше останется, вот что!

Она представляет себе черные, зубастые чужие несчастья, которые только и ждут, чтоб кинуться... Больно, наверно, будет... А Михаилу Павловичу не больно?!

"Ладно, уж как-нибудь вытерплю! - решает она. - Все, с завтрашнего дня!" - И вылезает из своего убежища.

Надо скорее бежать в переодевалку, Мотя ее, наверно, потерял, ругаться будет.

Мчась по коридору, она передумывает: не с завтрашнего дня, а с сегодняшнего.

Чего уж тут тянуть...

УМНЫЙ ПЕРВОКЛАСНИК

Анька вбегает в переодевалку. Все давным-давно уже там, но переодеваться еще никто и не думает. Все кричат, волнуются, мальчики - с одной стороны фанерной перегородки, девочки - с другой. Разве они знали, что у Михаила Павловича больное сердце? Он же никому ничего не говорил!

- Он же летом в больнице лежал, помните?!

- А может, у него все-таки не сердце?..

- Я своими ушами слышал! - кричит из-за перегородки Балабанчик. Подтверди, Айрапетян!

Яша подтверждает про трещину в сердце. Юным актерам не по себе. Славу Зайцева отправляют на улицу, в телефон-автомат, звонить маме-врачу. Слава - круглый отличник и зануда: никогда не дерется, не грубит. В общем, образцово-показательный ребенок, за это, честно говоря, в театре его недолюбливают. Но сейчас его ждут с нетерпением, как самого лучшего и необходимого человека.

Вот наконец он возвращается.

- Что она сказала? - кричат все.

- Плохо... - сообщает Слава Зайцев. - Это нельзя вылечить...

Становится тихо-тихо.

- Поэтому - главное: никаких волнений. И побольше положительных эмоций.

- Это как? - спрашивает малыш Валера Овечкин, который таких слов еще не знает.

- Ну, надо побольше радоваться, понимаешь?

- С нами порадуешься... - уныло бормочет Балабанчик, и все с ним соглашаются.

И снова устанавливается тишина, как на самой главной контрольной, когда задачу надо решить во что бы то ни стало, чтоб не остаться на второй год. Все думают, но уж такая трудная попалась задача - никак не решить...

Только первоклассник Овечкин робко тянет руку, но этого никто не замечает.

- Чего тебе? - наконец недовольно спрашивает Мотя.

- Я придумал, - тихо говорит Валерик. - Давайте, пока у Михаила Павловича сердце не зажило, будем хорошо себя вести. Тогда он волноваться и не будет.

Юные актеры потрясенно молчат. Просто удивительно, что никто, кроме тихони первоклассника, до этого не додумался!

- Овечка, - ласково говорит Верочка. - За обедом я отдам тебе свой компот. Из мальчиков ты - самый умный!

- А из девочек ты самая глупая! - доносится из-за перегородки сердитый голос Балабанчика. Потому что, что Верочка ни скажи, Вася Балабанов все принимает на свой счет и злится. Очень уж ему не нравится эта задавака и дура. Иногда, сообщим между прочим, Балабанчик рисует Верочку в своей тетрадке для ролей. На рисунках у Верочки длиннющий нос, рот до ушей и маленькие косые глазки. В общем, только по подписи можно догадаться, что это Верочка - самая красивая девочка в Доме пионеров.

- От глупого и слышу! - обиженно кричит Верочка Балабанчику.

На них шикают: не до ссор, о серьезном разговор.

И вот решено единогласно: с этой самой минуты и до той поры, пока у Михаила Павловича не выздоровеет сердце, юные актеры будут вести себя просто замечательно! Как Слава Зайцев, которому никогда никаких замечаний не делают: ни дома, ни в школе, ни на репетициях, а только хвалят и ставят всем в пример.

"Какая, должно быть, это тоска, - дружно думают юные актеры, - быть как Слава Зайцев. Но ничего уж тут не поделаешь, раз надо".

- А если все-таки что-нибудь такое... Ну, сами понимаете, мало ли что случится... То Михаилу Павловичу ни слова, поняли?

Все согласно кивают.

- А если у кого грустное настроение или дома плохо, - кричит Анька, то все равно пусть улыбается!

Приняв такое героическое решение, юные актеры сидят в переодевалке сосредоточенные и немного торжественные: ведь начинается новая жизнь, в которой они станут прекрасными, благовоспитанными детьми, глядя на которых Михаил Павлович будет только радоваться.

Поскольку в переодевалке тихо, то неуместный, ехидный смешок, раздающийся непонятно откуда (кажется, с потолка), всем отлично слышен. Юные актеры задирают головы.

- Наверно, он нам не верит... - вздыхает Балабанчик.

- Умеет наш Карлуша все испортить! - хмурится Мотя.

Чтобы разговор этот никому не показался странным, надо знать, что в Доме пионеров живет сверчок Карл Иванович. Принято думать, что сверчки существа тихие и застенчивые. Увы, Карл Иванович не таков. Характер у него прескверный! Карлуша сварлив и ехиден до невозможности, слова доброго от него не услышишь.

Просто удивительно, что обитатели Дома пионеров его все-таки любят.

ГДЕ АНЬКА? ГДЕ ГРАФИН?

- Анька, сбегай за водой! - скомандовал Мотя.

Анька взяла графин, выскочила в коридор и, как уже известно, будто сквозь землю провалилась.