Но как совместить это почти болезненное желание не высовываться с желанием бабушки видеть внучку ведущей солисткой?

Белла вздохнула. Настроение опять упало. Она нахмурилась.

Все артисты разошлись. Белла осталась на сцене одна. Она полистала свой клавир и улыбнулась при виде названий: «После бала», «Старая милая песня любви», «Жаркий вечер в старом городе». Не раз слышанные своеобразные мелодии беспечных 90-х одна за другой всплывали в памяти.

Она взглянула на фотокопию июльской программки 1896 года. Такой элегантный шрифт! Тут ее взгляд наткнулся на имя ведущего тенора — Жак Лефевр. Ей стало не по себе. Внизу страницы внимание задержала фраза: «И вот при новом повороте „калейдоскопа“…»

Опустив руку с листочками, Белла прошла в центр сцены и, запрокинув голову, посмотрела на огромный шар вверху. Хрустальные подвески покачивались и переливались под желтоватым слоем пыли. Да, если это чудо почистить и хорошенько смазать механизм, то оно и впрямь станет важным действующим лицом в представлении. Белла прикрыла глаза и вообразила, как многоярусный шар вращается, создавая феерию движущихся бликов…

Какое сильное впечатление это производило сто лет назад, когда люди не были избалованы спецэффектами, когда здесь пел загадочный греховодник Жак Лефевр, убитый на сцене, под этой хрустальной люстрой…

— Белла, — тихо позвал кто-то.

Девушка быстро повернулась в сторону правой кулисы.

— Мистер Мерсер? Это вы?

Белла ощутила неуловимое движение воздуха над сценой, и мурашки побежали у нее по спине. В следующее мгновение из ничего вдруг возникла фигура Жака Лефевра.

Белла задохнулась от волнения, глаза ее округлились. Чуть дрожащее, но довольно отчетливое видение стояло в нескольких шагах от нее, ближе, чем в первый раз. Темно-карие глаза пристально смотрели на девушку. Жак с улыбкой протянул ей руку и шепнул:

— Идем со мной, Белла.

Сердце Беллы бешено заколотилось от волнения — и возбуждения. Она даже не задумалась, откуда призраку известно ее имя и почему Лефевр зовет ее за собой нежным, чувственным голосом. Она была вся во власти гипнотического взгляда, прекрасной улыбки. Тонула в омутах темно-карих глаз. Ей хотелось пойти за ним, хотелось нестерпимо!

Словно в трансе, она медленно шагнула к нему.

Воздух колыхнулся — и Жак Лефевр вдруг исчез столь же внезапно, как и появился…

— Всем очистить сцену! — крикнул Лесли Личфилд, сидящий в зрительном зале в первом ряду. — Репетируем «Песню Лолы». А затем, поскольку наш «калейдоскоп», по уверениям механиков, заработал, мы сперва попробуем его, а уж потом перейдем к следующему номеру — «Велосипед для двоих». Затем сделаем перерыв — Клайд займется с танцорами «Мечтательным вальсом».

Через три дня после начала репетиций Белла стояла за кулисами и наблюдала, как меццо-сопрано Эмили Трокмортон выходит на середину сцены для пробного исполнения арии из оперы Москаньи «Сельская честь». Певица, хорошенькая блондинка, была в джинсах и футболке, а на пустой сцене стояла лишь старенькая тележка с сеном — намек на будущие декорации, которые изобразят сицилийскую деревню. Софи Кроуфорд, сидящая за роялем у правой кулисы, заиграла вступление. По словам Лесли Личфилда, труппа начнет репетиции с полным составом оркестра недели через три. А в честь премьеры оркестр четвертого июля в антрактах устроит мини-концерт из произведений Джона Филипа Сузы — короля маршей.

Предыдущие дни оказались для Беллы напряженными: репетиции, примерки, зубрежка арии, распевка… Такая бешеная активность ей нравилась именно тем, что при всей занятости и суете ты всегда в массе хора, всегда «одна из». Она перезнакомилась со многими артистами труппы и еще больше сдружилась Дикси Беннет и Джоном Рэндолфом. Если она и испытывала сожаление, покидая утром бабушку, то сожаление смягчалось очевидным фактом: бабушка так и сияет от того, что внучка работает в новоорлеанской оперной труппе. В последние дни Изабелла выглядела бодрее.

Новых встреч с привидениями — ни с Жаком Лефевром, ни с мистером Ашером — больше не происходило. Если кто их и видел, то, должно быть, помалкивал точно так же, как и Белла. В труппе шутили, что вся эта сумасшедшая суета в «Сент-Чарлз-опера» — репетиции и ремонт с его шумом и треском — распугала привидения. Но Белла втайне считала, что вовсе не прочь еще разок повстречать красавца фантома.

Слушая энергичное крещендо Эмили Трокмортон, Белла не без горечи улыбалась. За последние дни она услышала столько прекрасной музыки, что реакция Беллы оказалась намного эмоциональнее, чем она ожидала. Это прекрасное меццо-сопрано не только радовало слух, но и бередило душу, поднимая из ее глубин чувство сожаления от собственного бессилия.

Представление включало в себя очень разные и замечательные образцы певческого искусства — от милых песенок беспечных 90-х до арий из «Риголетто», «Самсона и Далилы» и «Ромео и Джульетты», не говоря уже о песнях плантаций и гостиных Стивена Фостера и вдохновенных патриотических песнях. Помимо участия в хоровых номерах, Белла получила две роли без пения. Обе ей нравились. В одном номере программы ей предстояло изображать одну из четырех валькирий, покуда оркестр будет исполнять апокалиптическую музыку Вагнера. В другом номере Белла должна висеть над сценой в клетке — в качестве той самой пташки в позолоченной клетке из серенады, которую предстоит исполнить Виктору Дейли.

Белла выяснила что при первой постановке «Калейдоскопа» серенада «Пташка в позолоченной клетке» не исполнялась, потому что была написана лишь в 1900 году. Личфилд заменил этой песней плаксивую песенку «Ее бы лучше пожалеть, чем упрекать», нестерпимо сентиментальную на вкус конца двадцатого века.

Последние пассажи арии в исполнении Эмили Трокмортон напомнили Белле, что надо быть начеку — следующим будет выход хора. Она слегка нервничала, поскольку впервые хору предстояло появиться из-за кулис в полутьме, испещренной бегущими пятнышками света от люстры-шара — «калейдоскопа».

Эмили Трокмортон раскланялась, и Софи Кроу-форд заиграла «Старую милую песню любви», нежную мелодию Моллоя и Бригэма. Свет в зале медленно погас, и Белла услышала скрип механизма — это пришел в движение «калейдоскоп». Тихонько зазвенели тысячи хрустальных подвесок. Желтые, красные, голубые огоньки отражались в них. На сцену хлынул поток света, производя гипнотическое действие.

Актеры бесшумно устремились на сцену — занимать свои места. Белла вслед за остальными выступила из-за кулис в сказочное море света. Разноцветные отблески играли на полу, на занавесе, на заднике сцены. Белла словно очутилась внутри волшебного фейерверка. Упоительное, возбуждающее зрелище, столкновение света и тьмы.

Белла чуть не налетела на рабочих, которые увозили за кулисы тележку с сеном. Она пробормотала извинение, шарахнулась влево и тут ощутила, как чья-то рука ласково тронула ее за плечо. Девушка вздрогнула от неожиданности.

— Осторожнее, Белла! — шепнул знакомый голос.

— Жак!

Белла не сомневалась, что это голос Лефевра. Она огляделась в поисках призрака, но кругом не было ничего, кроме гипнотических пятен света. Белла остановилась как вкопанная и так растерялась, что не могла сообразить, в какую сторону двигаться дальше, как пройти на свое место среди хора. Она сделала несколько шагов вперед и растерянно замерла. Призрака нигде не было.

Внезапно «калейдоскоп» замер, в зрительном зале вспыхнули огни. Белла обнаружила себя в центре сцены, почти у оркестровой ямы. За ней Анна Мария Бернард и Виктор Дейли сидели на тандеме — двухместном велосипеде, неподвижно закрепленном на металлической конструкции. Оба певца возмущенно замахали на нее руками. Хористы и хористки тихонько хихикали в самой глубине сцены — там, где полагалось быть и Белле.

Из зрительного зала донесся крик Личфилда, который вскочил с места и в приступе раздражения сорвал с себя очки:

— Мисс де ла Роза, извольте занять ваше место! Если только вы не собираетесь исполнить соло!..