Ей хотелось смеяться и дурачиться, с нее разом слетели наросты тяжелых мыслей и горьких дум, у нее чесалась спина — наверное, резались крылья. Она бы заскакала козликом и защекотала всех до икоты — удерживал вид обескураженного, растерянного Петрова.

Он механически помогал Зине умывать и переодевать детей. Когда она поставила перед ним тарелку с супом для Вани, вручила ложку и велела помешать, остудить, Петров в глубокой задумчивости начал есть суп. Зина не выдержала и расхохоталась.

— Чего ты испугался? Возьми свое предложение обратно и успокойся.

— Как — обратно? — возмутился Петров. — Ты хочешь сказать, что пошутила?

Петров смотрел на стоящую Зину снизу вверх. В эту минуту она хорошо представила, каким он был в детстве. Вот так, наверное, смотрел на маму с просьбой отпустить его в кино или на каток. Зине нравилась ее «взрослая» власть над Петровым.

— Во-первых, больной, расслабьтесь, — заговорила Зина тоном занудной докторши, — вашей жизни ничто не угрожает. Во-вторых, — она сбилась и прыснула, — во-вторых, отправляйся ты домой. А я вечером к тебе приду. Хорошо?

Как Петров ни старался, он не смог подстроиться под ее игривое настроение. Побыть одному, осмыслить, переварить — вот то, что ему сейчас нужно.

— У вас есть Толстой, «Война и мир»? — спросил он.

— Правильно, — хихикнула Зина, — самое время подковаться с помощью классиков. Иди сам возьми, на книжных стеллажах в большой комнате, третья полка снизу. И хватит объедать моих детей, отдай ложку Ване.

В девятом классе учительница литературы, проверяя знание текста «Войны и мира», спросила Петрова, какие чувства испытал Андрей Болконский, когда сделал предложение Наташе Ростовой. Петров роман читал, его интересовали батальные сцены, но уж никак не чувства Болконского. На перемене он нашел это место в книжке и возмутился — за такую белиберду двойку ставить?

Теперь он перечитывал отрывок второй раз в жизни: «Князь Андрей держал ее руку, смотрел ей в глаза и не находил в свой душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что-то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе с тем радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично, как прежде, было серьезнее и сильнее».

Сильнее, значит? Наверное, но сразу не разберешь. Болконский тоже испугался, когда получил согласие Наташи. Отчего он струхнул? От ее преданности и доверчивости. Похоже, но не точно. Андрей был уверен в чувствах свой избранницы. А он, Петров? Впал в идиотизм — ищет ответа у писателя из прошлого века. Еще бы психиатра навестил. К нему сегодня придет девушка, долгожданная, невеста, можно сказать, — фу-ты, слово как из детских дразнилок. Он книжки читает, а в квартире пылища, а в холодильнике эхо.

Петрова захватила лихорадочная суета. Он достал пылесос и принялся водить щеткой по дивану.

Вдруг не успеет в магазин съездить? Он за порог а Зина в дверь. Уборка подождет. Петров бросил пылесос и набрал номер телефона соседей:

— Зина, я отъеду на час. Меня не будет, ты поняла? Что ты хочешь на ужин?

— На ужин? — переспросила Зина и капризно протянула:

— Как ты относишься к китайской кухне? Ласточкины гнезда, пожалуйста.

Дурачится, издевается. Ладно, мы еще посмотрим, кто лучше умеет веселиться. Он ей когда-нибудь расскажет, что следующим порывом, после предложения руки и сердца, у него было желание обратиться к психиатру.

Петров взял портмоне и выскочил из квартиры.

Зачем он надел куртку? На улице жара. Не вовремя он сдал машину в ремонт.

* * *

Остатки веселой дурашливости Зина выплеснула в разговоре с Петровым по телефону. Почему она мгновенно ответила согласием? Оно вырвалось непроизвольно, как кашель. Ведь Зина не ждала предложения. Нет, ждала, все время ждала.

Один раз она уже ошиблась, поверив Игорю. Зачем снова торопится? Но если не доверять Петрову, то на белом свете нельзя доверять никому. И она хочет выйти замуж за Павла. У нее дети и как бы семья, а должна быть не «как бы», а настоящая, дружная и счастливая, как у мамы с папой. Она хочет видеть Павла, просыпающегося по утрам, хочет готовить ему завтраки и ужины, хочет все рассказать ему и выслушать его. Нет, не правда. Больше всего она хочет, чтобы он прижал ее к себе и целовал. Как он говорил? «С утра до вечера, лучше с вечера до утра». Предложи он ей стать любовницей, она бы, наверное, так же быстро и радостно согласилась.

Зина готовилась к свиданию больше двух часов.

Она приняла ванну, тщательно обработала каждый ноготок на руках и ногах, подправила брови, уложила волосы феном. Расхаживала по квартире в белье и примеряла свои и Валины наряды. С гардеробом у них было негусто. Остановилась на стареньком темно-зеленом платье, но теперь его украшало мамино колье из жемчуга.

Сестра почему-то волновалась не меньше Зины:

— Ты совершенно не умеешь наносить макияж!

Иди умойся, я тебя накрашу.

— Сделаешь из меня клоуна!

— Ничего подобного. Немного румян на скулы.

Какая ты бледная, Зинка! Чуть-чуть светлых теней под брови, чтобы выделить. Ой, у меня поджилки трясутся, — призналась Валя. — Зина, ты заночуешь у него? Может быть, тебе ночную рубашку взять?

Зина нервно рассмеялась:

— На свидание с ночной рубашкой? Это дурной тон. И вообще: мы собираемся обсуждать творчество Толстого Льва Николаевича. Какая ты у меня еще глупенькая! — Зина чмокнула сестру в щеку.

* * *

Следов длительной подготовки и каких-либо перемен в Зининой внешности Петров не заметил, только узнал платье и порадовался, что поменял джинсы и свитер на брюки и рубашку. Он купил шампанское, хотел предложить его Зине, потом передумал — рано. Сделал коктейль из ликера и апельсинового сока.

Зина села напротив него за маленький столик.

— Павел, — начала она, сделав глоток, — я не хочу, чтобы ты подумал…

Так говорят с человеком, совершившим бестактность: конечно, вы поступили глупо, но я на вас не обижаюсь, и забудем об этом.

— Помолчи! — остановил ее Петров. — Почему ты согласилась выйти за меня замуж?

Этот вопрос он мысленно репетировал сотню раз.

Насупленное детское лицо, застывшее в ожидании — в угол поставят или по головке погладят, — было настолько несвойственно Петрову, что Зина стала покусывать губы, удерживая хихиканье. Как давеча на кухне, она ощутила эйфорию от сознания собственной власти и желание подразнить его.

— Молчишь? Что тут веселого? Почему ты ответила «да»?

— Сначала ты велишь мне молчать, а потом задаешь вопросы. Я теряюсь.

— Ты сказала, что выйдешь за меня замуж?

— Да.

— Что «да»? «Да» — сказала? Или «да» — выйдешь?

— И то и другое.

Петров шумно выпустил воздух из легких и расслабил плечи.

— Почему? — допытывался он.

Зина поставила стакан на стол и принялась загибать пальцы:

— Ты мой сосед, очень удобно: можно квартирки объединить, хотя моя, конечно, побольше будет.

Потом, зарабатываешь ты неплохо, опять-таки не жадный и алиментов никому не платишь. А если уж совсем начистоту, то мужчина ты внешне интересный, очень привлекательный и притягательный.

Последнее замечание Петрову понравилось, он невольно заулыбался. Но этих аргументов ему показалось мало.

— Зинаида! Что ты дурачишься? Нашла предмет для шуток. Я тебя серьезно спрашиваю: почему ты согласилась на мое предложение?

— А я так же серьезно, — она недоуменно пожала плечами, — не пойму, что ты хочешь от меня услышать.

Петрову не сиделось на месте. Он вскочил, отошел к окну, несколько секунд смотрел на улицу, потом повернулся к ней:

— Понимаешь, я видел тебя.., мне не хочется вспоминать, но я видел тебя влюбленную. Ты.., ты вся светилась, как неоновая лампочка.

— Павел, у тебя плохо со зрением? — рассмеялась Зина. — Меня распирает от чувств к тебе. Приглядись.