Сходное мнение высказали в 1965 году X. Тревор-Рупер и Р. Кларк. "Битву за Британию" первый из них сравнивает с битвой на Марне, считая, что она оказалась для Германии "столь же роковой". Работа второго "Битва за Британию" имеет подзаголовок: "Шестнадцать недель, которые изменили ход истории". Не проронив ни слова о начавшейся летом 1940 года подготовке Германии к нападению на СССР, автор делает следующий вывод: "Решение отложить попытку германского вторжения в Англию, принятое Гитлером во вторник 17 сентября (1940г. - Г. Р.), означало поворотный пункт не только в ходе второй мировой войны, но и в истории XX столетия... Впервые после 1918 года немцы начали (!?) главную военную операцию и были разгромлены (?)" [56].
Абсурдность этих и подобных им построений бросается в глаза. Преувеличения превращаются здесь в явную нелепость. Конечно, воля и решимость английского народа продолжать борьбу с гитлеровской Германией в тяжелые дни лета 1940 года, исход "битвы за Британию" имели большое значение для судеб Англии. Отрицать это никто не собирается. Однако нельзя забывать, что судьбы Англии, да и Европы, были во многом определены тем, что в тылу Германии находилась социалистическая держава. Опасения Гитлера за свой тыл, боязнь растущей экономической и военной мощи СССР, несомненно, повлияли на его планы, и игнорировать эту историческую реальность, конечно, невозможно.
В разные годы отдельные английские исследователи с теми или иными оговорками признавали важную роль, которую тогда сыграло Советское государство в судьбе Англии. О том, что Гитлер, выдвигая план "Морской лев", испытывал тревогу из-за позиции СССР, писал еще в 1951 году Ф. Хинсли. "Восточная кампания", признавал он, встала "в повестку дня" как раз тогда, когда "Морской лев" был отложен. В 1960 году против попыток преувеличить значение "битвы за Британию" выступил военный историк А. Мак Ки. В книге "Удар с неба" он справедливо отмечал, что успех в воздушном сражении над Британскими островами в августе - сентябре 1940 года отнюдь не означал "выигрыша войны", а о его решающем значении можно говорить только в том смысле, что он заставил Гитлера изменить планы и напасть на Россию [57].
Еще более категорично высказались известные военные историки Англии Дж. Батлер и Б. Лиддел Гарт. Первый из них подчеркивает, что подготовку Германии к войне с СССР следует учитывать всегда, когда рассматривается вопрос о том, почему Гитлер в 1940 году не использовал против Великобритании то "значительное превосходство в силах", которым он располагал. "Поскольку Советская Россия оставалась вне войны,- писал еще в 1941 году Лиддел Гарт,- и ее войска маршировали вдоль германской границы на расстоянии не более чем в 300 миль от Берлина, Гитлер не мог осмелиться бросить все свои силы против нас". Позже в "Стратегии" он снова подчеркнул значение, которое в 1940 году сыграл Советский Союз. "...Англия,- отмечал Гарт,- могла лишь помешать ему (Гитлеру.- Г. Р.) пожать плоды успехов... Она не была столь могущественной, чтобы сокрушить его силу и заставить отказаться от завоеванного. Такая возможность появилась только тогда, когда Гитлер... в июне 1941 года ударил по Советской России". Это решение, заключает он, и стало для него роковым [58].
Дж. Батлер и Лиддел Гарт пришли к важному заключению. Оно не только помогает восстановить истину, но и наносит удар по злопыхательским заявлениям и антисоветским версиям, согласно которым в 1939-1941 годах СССР якобы не только не оказывал благоприятного воздействия на международную обстановку, но и помогал Германии в ее борьбе с Англией.
В мае 1941 года, когда фашистская Германия в основном завершила подготовку к нападению на СССР, произошел эпизод, который многие буржуазные авторы склонны считать сенсационным, загадочным. 10 мая Рудольф Гесс - один из главарей фашистской Германии - вылетел в Англию, чтобы договориться с влиятельными промюнхенскими кругами о прекращении войны и совместной борьбе против СССР.
Возникает вопрос: на чем основываются английские публицисты и историки, когда изображают "миссию Гесса" как сенсационную и в некотором роде даже романтическую? Во-первых, опубликованные материалы, в том числе документы Нюрнбергского трибунала, осудившего главных военных преступников, и среди них Р. Гесса, не установили наличие договоренности между ними и Гитлером, и, как заявлял Гесс, он действовал якобы всецело на свой страх и риск. Во-вторых, отправляясь в полет, Р. Гесс, по-видимому, не имел ясного представления об обстановке в Англии, настроениях тех людей, с которыми он собирался установить контакт. Герцог Гамильтон, например, в поместье которого Гесс собирался приземлиться, служил в авиации и не был дома. В-третьих, появление Гесса в Англии носило детективную окраску: недостаток бензина заставил его выпрыгнуть с парашютом, при приземлении он подвернул ногу и сразу же был обнаружен местными жителями, сведения о прилете "посланца из Германии" очень скоро проникли в шотландскую печать и т. д.
И. Киркпатрик - чиновник Форин оффиса, который первым по поручению правительства участвовал в беседах с Гессом,- начинает главу своих воспоминаний о фашистском эмиссаре со следующей фразы: "Эпизод с Гессом был комедией с начала и до конца", а заканчивает, назвав его "одним из самых странных в истории". Ссылаясь на свои беседы с Гессом, он отвергает возможность того, что Гитлер знал о его полете. Киркпатрик не был сколько-нибудь оригинальным - он просто следовал уже установившейся традиции. Для ее закрепления в свое время много сделал У. Черчилль, заинтересованный в том, чтобы отвести возможные подозрения и от военного кабинета, и от себя лично. На протяжении пяти страниц третьего тома "Второй мировой войны", где говорится о Гессе, он дважды подчеркивает, что тот действовал на свой страх и риск и прибыл в Англию "по собственному желанию". Эпизод с Гессом, заключает Черчилль, "является медицинским, а не криминальным случаем и должен рассматриваться как таковой" [59].
А. Иден также старается рассеять подозрения, возникшие в связи с "делом Гесса". Весь вопрос он сводит к "личной драме" нацистского лидера, отвергая какую-либо причастность к ней Гитлера. Эту же официальную версию поддерживает X. Тревор-Рупер. Гесс прилетел в Англию с поврежденным рассудком, его цели были "чистой фантазией", уверяет он [60].
Однако в английской историографии имеется и другая точка зрения. Ее сторонники серьезно относятся к "случаю с Гессом", рассматривая его в связи с международной обстановкой, сложившейся к маю 1941 года, и антисоветскими настроениями части правящих кругов Англии. Так, прогрессивный английский экономист Л. Пауль еще в 1945 году высказал предположение, что "визит Гесса", возможно, был "последней попыткой" Гитлера изменить ход событий и добиться сближения с Англией. Интересные соображения через год выдвинул К. Инграм. Он отмечал, что Гесс хотел знать, насколько влиятельны те английские круги, которые могут поддержать нападение на СССР. События 1939-1940 годов, пишет Инграм, показали Гитлеру и его присным, что в Англии среди правых элементов весьма сильны антисоветские настроения. "Те, кто считал Москву реальным врагом,- подчеркивает прогрессивный исследователь,- могли оказаться достаточно сильными, чтобы повлиять на официальную позицию или, по крайней мере, произвести раскол, который ослабит правительство, решившее продолжать войну" [61].
Насколько правомочна точка зрения Инграма? Были ли в Англии группировки, способные пойти навстречу Гитлеру? Да, были и сохраняли часть своего влияния. Об этом свидетельствует такой осведомленный наблюдатель, как И. М. Майский. "Насколько мне известно,- записал 1 июня 1941г. в своем дневнике советский посол в Англии,- в связи с прилетом Гесса за кулисами британской политики началась борьба. Черчилль, Иден, Бевин и вообще все лейбористские министры сразу же высказались решительно против ведения с ним или через него каких-либо переговоров о мире с Германией. Однако нашлись среди министров люди типа Саймона, которые при поддержке бывших "кливденцев" считали, что следует использовать столь неожиданно представившийся случай для установления контакта с Гитлером или, по крайней мере, для зондажа о возможных условиях мира. В конечном счете победил Черчилль" [62]. В связи со свидетельством И. М. Майского высказывание К. Инграма приобретает особый интерес.
