Введение смертной казни вызвало озлобленные крики врагов народа. Вопрос о ее применении на основе судебных решений стал предметом дискуссии на V Всероссийском съезде Советов. На нем выступил В. И. Ленин. «Ужасное бедствие – голод – надвинулось на нас, – говорил Владимир Ильич, – и чем труднее наше положение, чем острее продовольственный кризис, тем более усиливается борьба капиталистов против Советской власти. Вы знаете, что чехословацкий мятеж – это мятеж людей, купленных англо-французскими империалистами. Постоянно приходится слышать, что-то там, то здесь восстают против Советов. Восстания кулаков захватывают все новые области. На Дону Краснов, которого русские рабочие великодушно отпустили в Петрограде, когда он явился и отдал свою шпагу… А теперь я посмотрел бы народный суд, тот рабочий, крестьянский суд, который не расстрелял бы Краснова, как он расстреливает рабочих и крестьян. Нам говорят, что, когда в комиссии Дзержинского расстреливают – это хорошо, а если открыто перед лицом всего народа суд скажет: он контрреволюционер и достоин расстрела, то это плохо. Люди, которые дошли до такого лицемерия, политически мертвы. Нет, революционер, который не хочет лицемерить, не может отказаться от смертной казни. Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов».
Таким образом, расстрел на месте и смертная казнь по суду рассматривались большевиками и Советским правительством как исключительные меры, вызванные резкой активизацией враждебной деятельности антисоветчины. Широта их применения зависела от политической обстановки в стране. Известный деятель, член коллегии ВЧК М. Я. Лацис указывал, что за первую половину 1918 г. было расстреляно 22 преступника, в дальнейшем же широкая волна заговоров и самый необузданный антисоветский террор потребовали усиления карательных мер по отношению к контрреволюционной буржуазии.
Гражданская война принимала все более ожесточенный, кровавый характер. Мятежные белогвардейские генералы, офицеры, кулаки и иностранные агрессоры применяли массовый террор против советских активистов и представителей рабочего класса. Повсюду – на Украине, в Прибалтике, в Поволжье и Сибири, в Туркестанском крае, где временно побеждали внутренняя антисоветчина и интервенты, – рекою лилась кровь рабочих и крестьян.
В советском тылу действовали заговорщики-террористы. Антисоветчина задумала обезглавить Советское государство, устранив Владимира Ильича Ленина, главу правительства.
1 января 1918 г., около 19 часов 30 минут, автомобиль, в котором В. И. Ленин, М. И. Ульянова и секретарь Швейцарской социал-демократической партии Ф. Платтен возвращались с митинга в Михайловском манеже, был обстрелян на Симеоновском мосту (ныне мост Белинского) через Фонтанку террористами.
Весть о покушении на главу советского правительства вызвала гнев и возмущение трудящихся. Рабочие на собраниях принимали негодующие резолюции. «Пролетариат… борется за освобождение всего человечества, – писала в передовой статье 3 января 1918 г. „Правда“. – И когда в этой отчаянной борьбе (ибо для него тоже сейчас стоит вопрос о жизни и смерти) негодяи буржуазии пытаются казнить вождей пролетариата, пусть не пеняют, что пролетариат расправится с ними так, как они того заслужили. Если они будут пытаться истребить рабочих вождей, они будут беспощадно истреблены сами. Все рабочие, все солдаты, все сознательные крестьяне скажут тогда: да здравствует красный террор против наймитов буржуазии».
Виновников покушения на жизнь В. И. Ленина обнаружить не удалось.
В том же январе 1918 г. в Чрезвычайную комиссию по охране города Петрограда, которую возглавлял К. Е. Ворошилов, поступили сведения о готовящемся новом покушении на жизнь В. И. Ленина. Латышские стрелки, несшие караульную службу в Смольном, обратили внимание на то, что какие-то личности следят за выездами Ленина из Смольного и записывают номера автомобилей народных комиссаров. Было замечено также, что за некоторыми квартирами ответственных работников (в частности, за квартирой управляющего делами СНК В. Д. Бонч-Бруевича) также ведется наблюдение.
В середине января к В. Д. Бонч-Бруевичу явился солдат, георгиевский кавалер Я. Н. Спиридонов, и рассказал, что ему поручили выследить и взять живым (или убить) В. И. Ленина и обещали за это 20 тысяч рублей.
Выяснилось, что во главе заговора стояли деятели «Петроградского союза георгиевских кавалеров»: председатель «Союза» старший унтер-офицер А. Ф. Осьминин, подпоручик Г. Г. Ушаков (в прошлом адъютант командующего Московским военным округом полковника А. Е. Грузинова), капитан А. М. Зинкевич, военный врач М. В. Некрасов (брат бывшего министра Временного правительства Н. В. Некрасова), вольноопределяющийся Н. И. Мартьянов и другие.
По словам Я. Н. Спиридонова, заговорщики имели сведения о том, что В.И. Ленин часто приезжает на квартиру В.Д. Бонч-Бруевича, в дом № 57 по Херсонской улице, неподалеку от Перекупного переулка, где проживала и содержала небольшую лавку знакомая Осьминина – некая О.В. Салова. Осьминин предложил Саловой принять в ее лавку приказчиком солдата Спиридонова, который мог бы, находясь поблизости от квартиры Бонч-Бруевича, проследить за появлением там В.И. Ленина. Салова отказалась. Тогда Осьминин попросил ее познакомиться с домашней работницей Бонч-Бруевича и выяснить через нее, когда у них бывает В. И. Ленин, но опять получил отказ. Спиридонов попытался устроиться дворником в доме, где жил Бонч-Бруевич, и некоторое время сам следил за ним. В конце концов, у него заговорила совесть, и он решил рассказать обо всем Бонч-Бруевичу.
В связи с показаниями Спиридонова в ночь на 22 января Чрезвычайная комиссия по охране города Петрограда произвела одновременно аресты Саловой, Ушакова, Некрасова, Зинкевича и Мартьянова. Осьминин был арестован на следующий день в помещении «Союза георгиевских кавалеров» по Захарьевской улице, 14. Здесь же были найдены бомбы, гранаты и несколько винтовок.
Задержанные Ушаков, Осьминин, Некрасов и другие заговорщики сознались в том, что разрабатывали план нападения на В. И. Ленина, с тем чтобы захватить его в качестве заложника (или, как показал Спиридонов, убить). На вопрос, с какой целью они замышляли это злодеяние, подпоручик Ушаков ответил, что они хотели таким путем заставить большевиков прекратить борьбу с контрреволюцией.
Заговорщики принадлежали к группе военной молодежи, связанной в прошлом с «Комитетом спасения родины и революции» и «Союзом защиты Учредительного собрания». Арестованные раскаивались в своей деятельности, а Ушаков заявил, что теперь он осознал свое заблуждение и что «все те ложные сведения, которые в изобилии он получал на фронте против большевиков из буржуазной прессы, теперь совершенно выветрились из его души». Официальное сообщение об аресте этой антисоветской группы заканчивалось так: «Являются ли эти слова (слова Ушакова. – Д. Г.) только отводом или искренним заявлением, судить пока трудно, но несомненно, что этот молодой человек, бывший адъютант главнокомандующего Московским округом полковника Грузинова, отличавшийся большой храбростью и решительностью во время Февральской революции, переживает большую душевную тревогу».
В. Д. Бонч-Бруевич впоследствии рассказывал: «По логике вещей все главные виновники покушения, конечно, должны были быть немедленно расстреляны, но в революционное время действительность и логика вещей делают огромные, совершенно неожиданные зигзаги, казалось бы, ничем не предусмотренные. Когда следствие уже было закончено, вдруг была получена депеша из Пскова, что немцы двинулись в наступление… Все дела отпали в сторону. Принялись за мобилизацию вооруженного пролетариата для отпора немцам.
Как только было распубликовано ленинское воззвание «Социалистическое отечество в опасности!», из арестных комнат Смольного пришли письма покушавшихся на жизнь Владимира Ильича, просивших отправить их на фронт на броневиках для авангардных боев с наседавшим противником.
