Что-то в моей неподвижности насторожило Доктора Джейкобса. Он положил свою планшетку, сердито фыркнув. — Дорогая, ты была такой послушной, до этого момента. Ты хочешь выйти НАРУЖУ, не так ли? — Его улыбка была натянутой, каким-то образом, угрожающей.

Мой разум перенес меня к Лео и его окровавленной ухмылке. Урод. Они никогда не выпустят меня отсюда.

Я нахмурилась. Он говорил правду, я бы точно почувствовала. Но, так же, я не увидела никакого смысла в обмане Доктора Джейкобса. Кто-то лгал.

Доктор Джейкобс никогда точно не говорил, когда меня выпустят наружу или на каких условиях, вдруг указала моя логическая сторона. Я узнала это — как стратегию переговоров, обычно применяемую среди людей. Она называлось — оставить лазейку.

Жаркая волна наполнила меня, заставив меня сжать руки в кулаки. В тот момент, я ненавидела Доктора Джейкобса, не только за просьбу убить Джерри, чего я не сделаю, а за то, что заставил меня ждать того, чего он не собирался исполнять.

Доктор Джейкобс принял мое молчание за знак согласия. — Очень хорошо. Он схватил свою планшетку и начал листать страницы.

— Нет. — Мой голос прозвучал тихо и мягко. Я почувствовала, как пот выступил на задней части колен и на сгибах локтей. Отказ всегда имел последствия. Но в отличие от других случаев — когда санитары, как Лео приходили, чтобы заставить сотрудничать — это было единственной вещью, которую Доктор Джейкобс не мог заставить меня сделать.

Или я так думала.

При звуке моего отказа, вся активность в комнате наблюдений остановилась, взгляды санитаров сосредоточились на Докторе Джейкобсе. Атмосфера была напряженной в последнее время. Мужчины в военной форме, со множеством звездочек и медалей на плечах, выбрали этот момент, чтобы войти в комнату наблюдения, где, казалось, их ждали и были им не особо рады. С громким щелчком, Доктор Джейкобс положил свою планшетку. — Сейчас, Ванносевен, я не думаю, что ты…

— Нет, — еще раз быстро сказала я, прежде чем одумаюсь. Меня трясло с головы до ног.

Мара попробовала еще раз. — Сэр, я думаю, она привязалась к…

Но Доктор Джейкобс не хотел слушать ни одного из них.

На ночь он убрал из комнаты мою койку, оставив меня спать на холодном, жестком полу. Когда это не сработало, убрал из камеры все, кроме клетки Джерри.

К тому времени, однако, я начала наслаждать его чувством разочарования. И он знал об этом.

Так что он забрал всю еду, Не только мою, но и еду Джерри тоже.

Я начала замечать воздействие на Джерри через день или два. Он больше не покидал своего гнезда из кедровой стружки, чтобы побегать в колесе или попить из бутылки с водой, которую я наполнила в раковине. Я постоянно проверяла его, убеждаясь, что его бока все еще двигаются при вдохе и выдохе.

На пятый день моего бунта, Доктор Джейкобс, дедушка-долбаного-искусства выключил свет, оставив меня в темноте.

Вспоминая те дни в кромешной тьме, я вздрогнула и встала с кровати, чтобы включить лампу на столе и свет в шкафу, сделав свою комнату, светлой, насколько это возможно.

Я никогда не забуду такую темноту. Подобного я н испытывала никогда. Мои глаза создавали туманные, безумные выдумки из ничего, в попытке увидеть хоть что-нибудь. И плотность черноты была таковой, что казалось, будто я могу захлебнуться в ней.

Но тишина была хуже.

Я ничего не слышала. Никакого шума, за исключением Джерри и меня. Не мыслей, не чувств. Только пустоту, покинутую тишину.

Могли ли они просто оставить меня здесь? Навсегда? Джейкобс уже говорил мне, много раз, я для него не имею ценности, если я не иду на сотрудничество.

Так что… моим единственным оправдание было то, что мне было шесть лет, я была голодна и напугана. И заперта в темноте, в маленькой комнате. Может навсегда.

Хотя, этого было не достаточно. Не для того, что бы я сдалась.

Когда Доктор Джейкобс вернулся чтобы проверить меня, через три дня, как я потом узнала — Джерри был мертв, а я лежала, свернувшись в углу. Так далеко от клетки Джерри, насколько позволяла моя собственная клетка.

Я не многое помню из тех трех дней, только парализующую темноту и редкое шуршание Джерри в его кедровых опилках… и затем звенящую в ушах тишину от совершенно полного одиночества и осознания того, что я сделала. Это было ужасно.

Когда свет вернулся в мою комнату, он ослеплял. Свои обычным голосом, Доктор Джейкобс прогремел поздравления, но его голос был похож на крик в моих ушах.

Он приказал вернуть все привилегии в двойном размере.

Но это не имело значения, не тогда, когда я, покосившись, увидела, как Мара входит, чтобы забрать клетку Джерри и она даже не посмотрела на меня, ее страх — отдаленный импульс в моей голове. Только в этот раз, она боялась не Доктора Джейкобса. Она боялась меня.

Удушающий позор наполнил меня. Доктор Джейкобс заставил меня полюбить Джерри; Я обидела кого-то, кто было меньше и слабее меня.

Слишком ослабшая, чтобы стоять, я перевернулась на живот и тяжело дышала, пока не потеряла сознание.

Я проснулась, несколько часов спустя, подключенная к капельнице внутривенного питания, с санитаром (не Марой; я никогда больше не видела ее) суетящимся вокруг меня. И у Доктора Джейкобса не ушло много времени, чтобы опять начать тестирования. Или, попытаться, во всяком случае.

Что-то произошло в темноте. Переключатель внутри меня щелкнул. Была ли это травма из-за темноты или убийства Джерри, или из-за обеих причин, не имело значения. У меня больше не было доступа к моей способности. Поощрение или палку, чтобы не давал после этого Доктор Джейкобс, это не срабатывало. И он опробовал оба варианта. Больше конфет, больше обещаний выйти НАРУЖУ, далее следовали дни без еды и света.

Но это не имело значения. Я не могла сделать то, о чем он просил, даже если бы захотела. Я была опустошена. Чтобы там не было до этого, сейчас исчезло. После этого, если я хотела, что-то в другом конце комнаты, единственным способом получить это, был человеческий способ — пойди, чтобы взять это.

Джейкобс был в ярости и пригрозил "избавиться" от меня на днях, предшествующих взрыву, который позволил моему отцу освободить меня. Но я… уже была свободной. Он больше не мог контролировать меня; я сама себя не могла контролировать, к слову. Необходимость подчиняться его требованиям исчезла, и с ней, страх.

Но сейчас я должна поработать, чтобы все это вернуть назад. И хотя даже, восстановленная способность к телекинезу сделает меня еще сильнее, это ощущалось, так, будто я бросала вызов Доктору Джейкобсу — выйди и найди меня.

Я отогнала эту мысль прочь. С усилием, я перенаправила свое внимание на то, чтобы спрятать доказательства моего недозволенного вечера.

Я засунула "Щеночка Чу" и печенья "Французские поцелуи" в свою школьную сумку. Я не могла оставить их в своей комнате, не рискую тем, что отец обратит на них внимание. И я научилась во время этапа "накопление" в моей жизни, что еда, хранящаяся в необычных местах, привлекает насекомых, которые… мерзость.

Но в школе, я могла держать их в своем шкафчике или поделиться ими с Дженной.

Я вздрогнула и захлопнула свою сумку. Нет, я не буду, делиться ими с Дженной. Она не ответила ни на одно из моих сообщений или звонков. Она серьезно настроилась на то, чтобы создать между нами некую дистанцию.

Разве что, завтра она услышит, как кто-то, где-нибудь заговорит обо мне и Зейне, и тогда она навсегда возненавидит меня.

Я вздохнула и прошла через комнату к столу. Может это даже к лучшему. Может мой отец был прав: я была слишком привязана к Дженне, когда она даже не знала настоящую меня. По крайней мере, если она будет избегать меня, мне не придется видеть боль на ее лице, раз я не могла объяснить, что на самом деле происходило. Что все это было не правдой. Что мне на самом деле не нравится Зейн, и я не нравлюсь ему.

Эта последняя мысль удивила меня резкой болью, которая сопровождала ее.

Не делай этого. Не будь такой глупышкой. Ничего не изменилось. Моя цель была той же и на этом я должна сосредоточиться.