Умение уходить – одна из тех жизненно необходимых наук, которые мне было бы небесполезно начать постигать давным-давно. Еще с той минуты, как услышал нечто подобное от тетушки Тилли. Но снежинки мгновений настоящего продолжают таять на ладони вечности, пора прилежного ученичества закончилась, уступив место то азартной, то мучительно скучной чехарде проб и ошибок, а кладовая знаний по-прежнему полупуста. Хотя многие мудрецы считают более правильным говорить: «наполовину полна». Уговаривая свое беспокойное сердце или обманывая остальных страждущих истины? Они не знают причины и не желают знать, безмятежно несведущие. А вот я никак не могу рискнуть и поверить в самого себя. Наверное, потому что всякий раз, гордо поднимая взгляд в ожидании заслуженной награды, вижу, как венец победителя возлагается на новое, но отнюдь не мое чело.

Кто-то возразит: разве так сложно научиться время от времени закрывать за собой двери? Несложно. Ведь есть всего три условия, которые нужно соблюсти, чтобы считаться мастером этого дела.

Выбрать шаг.

Пуховая поступь эльфийских разведчиков и тяжелый марш панцирной пехоты оставляют слишком разные следы и на пыльной дороге, и в чужих сердцах. Призрак невесомых прикосновений способен рассеяться на следующем же выдохе, глубокие шрамы могут остаться навсегда.

Выбрать время.

Нырнуть в утренний туман, обернуться плащом полдневного марева, растаять в вечерних сумерках или стать дуновением ветра в беззвездной ночи? При свете дня уходят уверенные, под утро – нерешительные, на закате – жестокие, ночью… Ночь. Воровское время. Впрочем, иная кража стоит того, чтобы прослыть вором.

Выбрать цель.

Желаешь оставить о себе долгую память или знать вернее верного, что твое имя не вспомнят даже под страшными пытками? Легко устроить и то, и другое. Несколько слов, произнесенных или оставшихся за замком сомкнутых губ, помогут тебе надежнее любого оружия, но сначала должно решить, кем хочешь прослыть, героем или убийцей. Самое забавное, что второе часто оказывается полезнее первого во много раз. Ну а тот, кто не желает ни отнимать жизнь, ни дарить беспочвенную надежду, становится…

Беглецом. Как я.

«Ты так часто убегаешь, что должен был бы уже привыкнуть к собственной трусости», – ворчливо заметила Мантия.

Часто? Пожалуй. Особенно в последнее время. Хотя то, как я уходил из дома, и выглядит настоящим бегством, таковым в полной мере оно не являлось. Мне просто нужно было остаться одному на несколько часов или несколько дней, но даже столь ничтожное стремление не увенчалось успехом. А вот поспешное удаление моего бренного тела из пределов Саэнны более чем подходит под обидное определение. Только сие было не просто «бегство», а «бегство паническое». Но тем труднее признаваться в собственном страхе, пусть и самому близкому существу во всем мире.

Хотя я и в самом деле привык убегать. И вовсе не жалуюсь на обстоятельства.

«А чем же ты тогда занимаешься?»

Хм… Назвать самое точное определение моего состояния?

«Это будет предпочтительнее всего прочего».

Хорошо бы еще ухитриться найти нужные слова…

Что со мной происходит?

Негодую. Злюсь. Ненавижу. Чувствую, что мне нужно либо в яростном бешенстве сыпать проклятиями, либо рыдать горючими слезами, нужно во что бы то ни стало сорваться в бездну какой-нибудь из страстей, предаться телом и душой или гибельному восторгу, или всепожирающему горю. Чувствую, и все же… Не могу сделать ровным счетом ничего, потому что между мной и зарницами желанных пожаров жизни пролегла пустота. Полоска безжизненной и бесстрастной растерянности.

Так что же я делаю?

Недоумеваю.

«Позволишь узнать причину?»

В невинном вопросе Мантии явственно послышалось странно настойчивое приглашение к откровенности. Настойчивое до непристойного нетерпения. Так случается, если поток моих мыслей оказывается слишком расплывчатым для ее понимания. Осталось выяснить, почему невозможность узнать, какие такие раздумья занимают мое сознание уже несколько часов кряду, мучает мою вечную спутницу.

Итак, что виновато в твоем волнении больше, материнская забота или женское любопытство?

«Не разделяй неделимое».

Советуешь или угрожаешь?

«Приказываю. Такой вариант тебя устроит?»

Хочешь поехидничать? Пожалуйста. Только делай это в своей собственной компании.

«Моя единственно возможная компания – ты».

Если в ход не пущены хорошо известные тебе иглы.

«Бррр. Это запрещенный удар!»

Знаю.

«Так ничего и не скажешь?»

Уффф. Скажу. Сейчас. Потому что устать можно не только от крика, но и от молчания.

Набрать полную грудь воздуха и задержать дыхание. Ненадолго, лишь до того мгновения, как свежестью наполнится каждая капелька крови. Выдохнуть, стараясь избавить горло от последних песчинок робости… Все, можно начинать.

Сегодня я понял, что больше не нужен этому миру.

Мантия выдержала скептическую паузу.

«Объяснись».

Неужели тебе не ясно?

«Твое мнение? Вполне. Но мне любопытно знать, из чего оно родилось…».

Из событий последних дней.

«А что у нас было намедни? Я уже и запамятовала. Освежишь память старушке?»

Я имел в виду дни, проведенные в Саэнне.

«Этом душном муравейнике? Я так и знала, так и знала… Ты перегрелся. Нельзя было столько времени находиться на солнце!»

Опоздала со своим предположением: прошедшей зимой Ксо утверждал, что я выморозил мозги. Если он прав, перегреваться было уже нечему, поэтому не причитай понапрасну.

«Пусть так. Выморозил, выжег… В сущности, особой разницы нет. Но у любого сумасшествия есть повод, и я хочу знать, что стало таковым для твоего…».

Маллет.

«И?»

Это повод.

Мантия задумчиво расправила крылья.

«Милый, хотя и угрюмый мальчик. Но ты не провинциальная девица, чтобы сходить по нему с ума».

Если пользоваться твоими словами, я сошел с ума не «по нему», а по его способностям.

«Фью! Ты можешь делать все то же самое, что и он, разве что за небольшим исключением».

Небольшим?

Едва не задыхаюсь от удивления.

Огромным! Он может созидать. Да, с оговорками. Да, используя чужие заклинания. Но он может создавать нечто новое, нечто свое. И, самое обидное, он способен разрушать магические построения, не уничтожая основ.