— Она отняла у меня Сашку. — Женщина снова села на табуретку. Большая, грузная, она положила одну руку на стол. Распухшие дрожавшие пальцы. — Моего Сашку. Мы были влюблены друг в друга, собирались пожениться. И тут я, дура, познакомила их. — Женщина несколько раз качнула головой, как китайский болванчик. — Идиотка несчастная. И все пошло наперекосяк. Сашка втрескался в Вальку по уши. Я была… — Она сделала жест рукой, означающий «выброшена за борт». — Я думала покончить с собой. Но держалась. С Валькой мы рассорились. И вдруг я узнаю, что Сашка погиб, купаясь в море. Валька прибежала ко мне и сообщила об этом. Она думала, что я ее жалеть буду. Дура! А я думала только об одном: как вмазать ей побольнее. Я ненавидела ее все сильнее и сильнее, у меня даже внутри все горело от этого. — Женщина замолчала. Потом встала, подошла к полке, висевшей на стене, сняла с нее бутылку, стакан и направилась» обратно к столу. — Выпить хочется, — хриплым голосом сказала она. — Мочи нет! — Она налила полный стакан и залпом осушила его. Затем перевела взгляд на меня. В ее зрачках плескалось безумие. — Я все-таки добилась своего. Отомстила ей. И еще как!
Во рту стало сухо. Я судорожно проглотила слюну. Она была вязкой и горькой.
— Валька вскоре за Мишку выскочила. Урода несчастного. Недолго же она горевала по Сашке. Забрюхатела. Поспело время рожать. Легла она ко мне, думала, я сделаю все как надо. А мне хотелось ее младенцев задушить голыми руками. И тут… — Рука протянулась к бутылке и отдернулась. — Нет. Потом. А то мысли путаются. Вы ведь дадите мне денег? — жалобно протянула моя собеседница.
Да. — Я сидела с настоящим чудовищем, но должна была скрывать свои чувства. Пока… она не выдаст мне всю информацию. Я чувствовала, как меня начинает мутить. Волна тошноты подступала к горлу. Я сглотнула. — Что дальше?..
— Они лежали рядом. Две женщины. У той и другой — близняшки. Девки. И вот как-то подходит ко мне сестра той, другой, и предлагает деньги. За то, чтобы я подменила младенцев. А одного случайно покалечила. А деньги большие были. Большие. Мне терять было нечего. Да и Вальку я ненавидела по-черному. Согласилась. Только… — Глаза смотрели в прошлое. В глубь себя. Безумные глаза безумного чудовища. — Я решила убрать одну из Валькиных девчонок. Но перепутала. Страшно было. Выпила я, пьяная и перепутала. Другого убрала… Делов-то здесь. Горлышко прикрыть. Он и задохнется, младенчик-то. Короче, Валька воспитывала своего и чужого. А ее вторая девка оказалась у той женщины.
Я стиснула зубы. Они стучали. На глазах выступили слезы. Эта гадина убила мою сестру! Сволочь, пожираемая злобой и ненавистью. Моя мама! Что она натерпелась! Из-за своей сестренки. Еще одно чудовище! Переполненное завистью. Две бабы, которые нашли друг друга и разрушили две семьи.
По моим щекам текут слезы. Женщина смотрит на меня с удивлением.
— Вы… вы… — икая, говорит она.
Я встаю с табуретки. Беру ее в руки и изо всех сил бью гадину по голове. Раз, другой. Она громко кричит и падает на пол. Хрипит. Мне хочется забить ее насмерть. Красная пелена застилает мне глаза. Я ничего не вижу от слез, но что-то останавливает меня. Я хватаю сумку и опрометью бросаюсь к выходу. Я выскакиваю из дома и бегу, рыдая на ходу.
Очнулась я только в лесу. Я падаю навзничь на траву и плачу. Я оплакиваю себя, свою убиенную сестру, мать… свою жизнь, исковерканную по вине двух женщин, ослепленных ненавистью. Я не знаю, как я смогу жить дальше с этим. Все рухнуло на моих глазах. Я была не я. А другой девушкой. Не Авророй Сеульской. А кем? Как хотели назвать меня мама и папа? Мои настоящие родители.
Я подняла голову. Так странно, что в мире ничего не изменилось. Небо было высоким и равнодушным. Собирался дождь. Первые крупные капли упали мне на лицо. Я едва успела встать под густую ель, как хлынул ливень. Влага мгновенно пропитала все вокруг. Вода просачивалась в землю, полируя до блеска зеленую траву. Маленькие ручейки и струйки воды образовывали на земле сложный узор. Они соединялись друг с другом, растекались в разные стороны и снова сливались в одно русло. Дождь просачивался и через ель. Моя одежда постепенно становилась мокрой. Я достала из сумки полиэтиленовый пакет и надела его на голову. Колючие иголки кололи меня, но я не ощущала их. Мое тело утратило чувствительность. Я закрыла глаза. Так было лучше. Я погрузилась в странное состояние: полудремоты, полубодрствования…
Дождь кончился внезапно: Так же, как и начался. Я открыла глаза. В природе воцарилась божественная тишина. Я глубоко вздохнула. В воздухе плыл нежный аромат хвои, смешанный с терпким запахом травы. И в этот момент я поняла, что буду жить. Дальше. Но по-другому. Как? Я еще не знала. Я сняла с головы пакет, взяла сумку и побрела к станции.
Дома никого не было. Я прошла на кухню и открыла кран с холодной водой. Я пила глотками, жадно, как зверь. Потом закрыла кран и села на табурет. В голове было пусто. Я поставила чайник. Мне хотелось выпить крепкий кофе. А потом лечь спать. Спать, спать и спать.
Выпив кофе, я поняла, что уснуть мне не удастся. В голове вертелась одна-единственная навязчивая мысль: имя. Как меня хотели назвать настоящие родители? Наталья Родионовна и Вячеслав Александрович? Или они еще не успели подумать об этом? Я была Авророй. Я привыкла к этому имени. Но оно мне никогда не нравилось, казалось слишком вычурным и странным. Мать говорила, что так назвал меня отец, помешанный на древнегреческой и римской мифологии. Я помнила, что означало мое имя. Богиню утренней зари. Но захотелось еще раз прочитать. Я прошла в большую комнату. Над папашкиным компьютером висела полка его книг. В основном по любимой мифологии. Это была его заповедная территория. Он никому не разрешал прикасаться к этим книгам. Но сейчас мне было на это наплевать. Я взяла Античный словарь и раскрыла на «А». Мой палец заскользил по страницам. Авгуры… Август… Аверроэс… «Аврора… — богиня утренней зари. Букв, „предрассветный ветерок“. Ее часто называют еще „розовоперстой“. Греческий вариантное»… Все это я знала давным-давно.
Теперь Ника. Виктория. Победа. Я раскрыла книгу наугад. Посередине. И увидела деньги. Доллары. Я пролистала книгу дальше. Зеленые купюры были вложены между страниц. Я встряхнула книгу. Посыпались деньги. Я отбросила книгу в сторону и опустилась на пол. В тот момент я не думала, что кто-то может войти и увидеть меня. Я собрала купюры в одну стопку и пересчитала их. Здесь было ровно семь тысяч. Неплохая сумма! Значит, папаше все-таки удалось продать свои чокнутые разработки какой-нибудь фирме или компании. И получить бабки. И скрыть это от нас. Поступок в папашкином духе. Коварство и изобретательность. Желание делать все тайком. Украдкой. В последнее время он часто уходил из дома. Наверное, шастал по офисам и набивал себе цену. Но… результат-то налицо! Я сидела на полу и размышляла: что делать? Положить обратно? Или обнародовать этот факт? Но тогда папашкин гнев обрушится на мою голову. И что будет, я сказать не берусь. Может, он вообще убьет меня в припадке бешенства? Такое тоже может быть!
Все ли деньги я вытряхнула из книги? Я взяла в руки Античный словарь, перевернула его и провела по страницам. Оттуда вылетела продолговатая бумажка и плавно опустилась на пол. Я подняла ее. Билет. Авиабилет до Нью-Йорка. Я посмотрела на число. Третье сентября. Через четыре дня! Он собирался втихаря улетать в Америку! Бросить нас и начать новую жизнь за океаном? Это не укладывалось у меня в голове. Папашка всегда говорил, что хотел бы махнуть к своему старинному другу Славке Курицыну, Славке Рыжему, неплохо устроившемуся за бугром. Но чтобы так!!! Одним махом!!! Никого не поставив в известность? Ну и ну! Я вдруг подумала, что плохо знаю своего отца или человека, которого считала своим отцом, поправилась я. Какие тайны он еще скрывает от нас? На сколько он собирается лететь в Америку? На несколько дней или недель? На разведку? Или он уже обрывает все концы? Если он собирается лететь к Курицыну, что вероятнее всего, поскольку у папаши в Америке больше никаких знакомых нет, это значит, он переписывался с ним по электронке. Должна же между ними быть какая-то связь. О чем они переписывались? Каковы папашкины планы? Я решила залезть в святая святых — компьютер своего родителя, который он оберегал пуще самого лютого цербера.
