– Позже я хотел бы поговорить с мисс Буллен, – заметил Литтлджон. – А сейчас, мисс Херншоу, я был бы благодарен, если бы вы оставили мне адрес мистера Карновски. Дело в том, что я обязан опросить всех, кто был в доме, хоть это и формальность.

Он увидел, что девушка напряглась.

– Но мистер Карновски покинул дом прежде, чем бабушке стало плохо, – коротко ответила она.

– Вы имеете в виду, что он ушел прежде, чем вы обнаружили, что ей плохо, – мягко поправил сыщик.

– Но это не обязательно противоречит моим словам. Или?..

– Мисс Херншоу, дело в том, что и доктор Фейфул, и полицейский хирург сходятся во мнении: миссис Лакланд умерла от передозировки какого-то наркотика, и она его приняла за несколько часов до того, как оказалась в том состоянии, в котором ее обнаружил доктор Фейфул. Когда мы получим отчет из лаборатории, то, я надеюсь, мы узнаем, какой это был препарат и в каком количестве, и, возможно, более точное время его приема.

Дженни сидела в напряженной позе, закинув ногу на ноги и крепко обхватив руками колено. Она равнодушно пожала плечами, во всяком случае, так показалось сержанту Вейлу.

– Адрес мистера Карновски: Челси, Тайт-сквер, 110, – резко ответила девушка. – Там у него квартира.

Суперинтендант сделал заметку.

– Мисс Херншоу, спасибо. Заверяю вас, что постараюсь беспокоить его как можно меньше. Поскольку мы затронули эту тему, я должен сказать – ваша кузина при допросе неохотно признала, что миссис Лакланд возражала против присутствия в доме мистера Карновски. Можете поделиться мнением, почему она так относилась к нему?

Дженни рассмеялась. Неуместно и без веселья, не заботясь о том, что подумает суперинтендант Литтлджон.

– Здесь не может быть мнения. Это просто факт. Не думаю, что бабушка опасалась того, что мы с Яном поженимся без ее согласия – она знала, что я боюсь все потерять, и, вероятно, у меня хватит здравого смысла подождать, но она знала и то, что я счастлива, когда нахожусь вместе с ним.

Лицо Дженни внезапно залилось краской. Ее глаза наполнились слезами, и совершенно не подготовленный к этому суперинтендант был сконфужен. Сержант Вейл также почувствовал себя некомфортно, и уткнулся взглядом в блокнот.

Дженни прибавила:

– Она считала своим долгом сделать так, чтобы мы с Кэрол никогда не были счастливы. Но мы были. Иногда.

Литтлджон заметил, что вытерла слезы она без стеснения – точно так же, как ранее она не пыталась скрыть смех. Прежде, чем суперинтендант успел задать следующий вопрос, она продолжила:

– Думаю, будет лучше рассказать вам, что однажды Хенесси, дворецкий, получил уведомление о предстоящем увольнении за то, что как-то вечером на прошлой неделе я провела мистера Карновски в дом через сад, в то время как Хенесси знал, что его нельзя впускать в дом. Это ужасно несправедливо, и теперь, если все имущество переходит к нам, мы позаботимся о том, чтобы Хенесси остался на службе. Я рассказываю все это сейчас, так как не хочу, чтобы вы узнали об этом откуда-то еще и подумали, что мы пытались что-то скрыть.

– Совершенно правильно, – заметил суперинтендант. – Мисс Херншоу, рассказать обо всем сразу – очень разумно. Всевозможные увиливания только преувеличивают значимость различных пустяков. – Кажется, он отбросил этот вопрос, но спустя мгновение он, что-то обдумав, нахмурился. – Кстати, это мне кое о чем напомнило. Выша кузина что-то говорила о служанке, которую также уволили?

– А, Хетти. Она не имеет никакого отношения к тому, о чем я рассказала. Ее поймали подслушивающей под дверями, и, думаю, вчера вечером Кэрол сказала кухарке, что с ней стоит расстаться.

– Ясно. Буду рад, если вы подробнее расскажите о слугах и о том, какое положение в доме они занимают.

– Их пятеро. Хенесси, его вы видели, когда пришли. Миссис Бидл и двое горничных. Они живут здесь. И еще Френсис, водитель – он приходит из собственного дома в городе. Если вечером машина не нужна, он уходит домой в семь вечера. Так продолжалось все лето, пока бабушка болела.

– А как зовут вторую горничную?

– Помимо Хетти есть еще Эдит Доус.

– Все они служат здесь достаточно давно?

– Все, кроме Хетти. Она поступила на службу вскоре после предыдущего Рождества. Хенесси служил дедушке еще до того, как я родилась, кухарка стряпает здесь около пятнадцати лет, а Эдит здесь уже пять лет.

– Спасибо. Мисс Херншоу, не стану вас задерживать. Я задам еще лишь пару вопросов, – суперинтендант сделал паузу, а потом добавил: – У вас есть причины полагать, что миссис Лакланд могла подумывать о том, чтобы покончить с жизнью?

Дженни вскинула голову и уставилась на Литтлджона.

– Ну, нет, – прямодушно заявила она. – Это совершенно невозможно.

Суперинтендант выглядел заинтересованным.

– Почему вы так ответили?

– О, если бы вы знали бабушку. Нелепо представлять, что она могла бы такое сделать. И склонности к суициду говорят о комплексе неполноценности, так ведь? Если у бабушки и были комплексы, то явно противоположные!

– Склонен с вами согласиться, мисс Херншоу, – ответил суперинтендант. Он не стал напоминать, что в данном случае существует лишь одна альтернатива. – Тогда у меня остался только один вопрос. Вы когда-либо получали анонимные письма?

Закончив вопрос, он заметил одну особенность в девушке. На ее лице не было естественных эмоций, и пока он задавал вопрос, она неподвижно уставилась в одну точку безо всякого выражения в глазах. «Словно неживая», – подумал суперинтендант. Ну, или, если выбрать не столь мрачное сравнение, как человек, чей дух и мысли пребывают где-то вдалеке. Краем глаза он заметил, что Вейл пристально наблюдает за ней.

Он собирался повторить вопрос, когда Дженни внезапно ожила. Она все так же смотрела на него, ничего в ее позе не изменилось, но все-таки произошла какая-то перемена – теперь напротив суперинтенданта сидел как будто другой человек.

– Анонимные письма? – переспросила Кэрол. Она говорила живо, но не удивленно, что отметили оба полицейских. – Нет, я никогда их не получала. – Она вздохнула и поднялась с места, словно подавая сигнал к окончанию разговора. – Кажется, на этом все, вы ведь так сказали, – резко заметила она.

Суперинтендант встал.

– На этом все, мисс Херншоу, благодарю вас. Я бы хотел поговорить с миссис Бидл, и, если вас не затруднит, попросите ее пройти сюда.

– Конечно, – уходя, сказала Дженни.

Сержант Вейл подошел к окну. Когда полицейские остались в комнате одни, Литтлджон не стал заговаривать с коллегой. Вместо этого он подошел к книжному шкафу в углу и с удовлетворением осмотрел его полки, внешность которых привлекала больше, чем содержание: красиво состарившиеся тома середины восемнадцатого века с позолотой на корешках.

Однако через минуту – другую они услышали размеренные шаги миссис Бидл. Она постучалась и вошла. Суперинтендант увидел, что она немного запыхалась, а массивные черты ее лица носили одновременно печальное и напряженное выражение. Ее глаза покраснели от слез, но через пару минут Литтлджон понял, что перед ним стоит женщина, способная плакать «ради приличия», а не из-за личного сочувствия.

Когда она вошла, полицейские обернулись в ее сторону; и, взглянув на ее платье, фартук и засученные рукава, суперинтендант заметил:

– Миссис Бидл, извиняюсь, что отвлек вас от кухни в разгар утренней работы, но могу пообещать – это не более, чем на несколько минут, а потом вы сможете вернуться обратно.

Литтлджон выдвинул низкое кресло, на котором сидели девушки, но кухарка покачала головой, устроилась на высоком стуле и взглянула на суперинтенданта.

– Я не из тех, кто сидит чуть ли не на полу – так мне трудно дышать, – пояснила она. – Ну, а сказали вы все правильно. Я занята, и что бы там ни происходило, а люди должны есть, и скоро время ланча. Так что буду рада, если вы управитесь побыстрее.

– Я тоже этого желаю, – искренне признался Литтлджон, которому не хотелось растягивать опрос слуг, по крайней мере, на этом этапе расследования. Полицейские стояли, и поскольку они оба были в поле зрения миссис Бидл, она переводила взгляд с одного на другого.