«Недавно бывшие братки снова встретились и договорились о намерениях. Данила Гордеевский, небезызвестный авторитет, который, по настойчивым слухам, держит нижегородский общак, во всеуслышание поклялся, что, если кто посмеет только пикнуть против его любимого кореша Иннокентия, тот будет конкретно иметь дело с ним, Данилой, и тогда известная угроза замочить в сортире покажется детским лепетом по сравнению с участью, которая чисто в натуре ожидает Кешиного обидчика».
Эта заметка была вся обведена красным маркером, а последние строки подчеркнуты.
Виталий передернулся и поспешно сунул листок вниз всей стопы.
Парень, сидевший в кресле, слегка усмехнулся.
Виталий насупился и принялся просматривать другие листки.
Да, тот, кто собирал все это, не поленился, что и говорить! Статьи, заметки, интервью… Взгляд Виталия выхватил еще один отчеркнутый абзац:
«– Иннокентий Петрович, в вашей жизни было много тяжелых страниц…
– Ну, наверное, они есть в жизни каждого.
– Я хотела бы спросить о личном. Извините, если мои вопросы покажутся вам неделикатными. Если вам не хочется на них отвечать, вы можете…
– Нет, почему, я счастлив буду поговорить об Эле. Вас ведь именно это «личное» интересует? Она была для меня всем на свете. Я так любил ее, что иногда даже ревновал к будущему ребенку. Думал: зачем нам кто-то еще, ведь нам так хорошо вдвоем. Ну, наверное, и… накликал, наверное.
– А вам никогда не приходило в голову еще раз жениться?
– Нет. Для меня это исключено.
– Как ваше здоровье теперь?
– Ну а что мое здоровье? Нормальное. Оно не мешает мне заниматься политикой, не помешает стать нормальным мэром для моего родного города. Больше ничего меня в жизни не интересует».
Последняя строка была обведена и отчеркнута несколько раз. Чудилось, на нее легло огромное кровавое пятно.
«– Иннокентий Петрович, вы стали преуспевающим бизнесменом, вы богатый человек. Скажите, зачем вам менять вашу успешную деятельность на горький хлеб публичного политика? Или вы думаете, что их хлеб не очень горький? Судя по тому, что вы смеетесь…
– Ну, знаете, я думаю, что всякий хлеб бывает то горьким, то сладким. Думаю, тут не может быть никаких обобщений. Я в своей жизни всякого нахлебался. И такое было горькое, что горло судорогой сводило. Ничего, как-нибудь и с политикой справлюсь.
– А вы согласны с пословицей, что все, что ни делается, делается к лучшему?
– Нет.
– Почему?! Говорят, мы даже ошибки совершаем для того, чтобы извлекать из них уроки!
– Это верно. Однако случаются ошибки, которые невозможно исправить. И никакие извлеченные из них уроки не идут впрок. Бывают такие дела, знаете… они все выжигают в человеке, остается мертвая земля. На ней уже ничего не может взойти. С этим надо жить. И вечно проклинать себя за то, что ты остался жив».
Подчеркнуто четыре последних предложения. Еще одно кровавое пятно.
«– Иннокентий Петрович, в вашей жизни были события, которые вам хотелось бы пережить еще раз?
– Конечно. Сколько угодно.
– Какие именно, не назовете?
– В основном они связаны с Элей, моей покойной женой. С нашей встречей, с нашей любовью. Мы прожили вместе всего три года – это были лучшие годы моей жизни. Я хотел бы испытать все это снова. Снова, снова, бесконечно!
– А какую бы страничку вы в своей жизни хотели переписать набело?
– Эта страничка в далеком прошлом. Я взял деньги в долг у одних людей и не смог вернуть. Это стоило мне… всего. Всего на свете. С тех пор я никогда не беру в долг. И не даю, кстати сказать».
Подчеркнут последний абзац. Строка «Это стоило мне… всего» – кровавое пятно.
Больше Виталий не мог читать. Дрожащими руками собрал все в папку, отодвинул от себя. Но один листочек все же выпал. Он сделал вид, будто не заметил, однако парень так на него глянул, что счел за благо все же подобрать вырезку.
Ч-черт! Да это же та самая, где Иннокентий снят с Данилой Гордеевским! И текст, этот текст: «…если кто посмеет только пикнуть против его любимого кореша Иннокентия, тот будет конкретно иметь дело с ним, Данилой, и тогда известная угроза замочить в сортире покажется детским лепетом по сравнению с участью, которая чисто в натуре ожидает Кешиного обидчика».
Виталий и эту бумагу сунул в папку. Отложил ее и теперь сидел, насупясь.
– Вам нужны какие-нибудь дополнительные разъяснения? – спросил парень.
– Да нет… – пожал плечами Виталий. – В принципе, она мне все еще в первый раз объяснила вполне доступно, логично и доходчиво. Нынешняя психическая атака еще более усугубила впечатление. Я, каюсь, сначала не принял ее всерьез… думал, с ума бабенка сошла.
– Ну как же это может быть? – усмехнулся парень. – Если логично и доходчиво объяснила – то как же она может быть сумасшедшей? Логичность и связность изложения – признаки нормального рассудка.
– А вы что, психиатр? Или, не дай бог, психоаналитик? – покосился на него Виталий.
– Нет, ни то ни другое. Просто рассуждаю.
– Ну и не надо рассуждать о том, в чем ни черта не соображаете, – окрысился Виталий. – Именно сумасшедшим свойственна такая внешняя логичность поведения, что они любого эксперта вокруг пальца обведут. Целую комиссию Фрейдов одурачат. Но я говорю именно о внешней логичности. Потому что, если заглянуть в глубинные причины их поступков… исследовать, так сказать, мотивацию… тут диву дашься: как могло такое в голову прийти! Как нормальная вроде бы женщина может таить в душе столько злобы! Ненависти! И что бы она мне там ни говорила…
Виталий осекся, заметив, что парень метнул в него какой-то очень уж заинтересованный взгляд.
Похоже, он не в курсе дела. Может, рассказать, из-за чего весь сыр-бор?.. Поведать, к какой цели стремится его чокнутая работодательница? Чем черт не шутит, вдруг да удастся воззвать к его благоразумию, добросердечию, ну, какими еще качествами может обладать человек? К совести… да нет, вряд ли! У самого-то Виталика этого пережитка нет и никогда не было, так что предполагать его наличие в других – слишком с его стороны смело. Добросердечие, кстати, из той же оперы… И вообще! Ну, расскажет он парню о мотивах. И чего добьется? Ведь может статься, он из породы таких же чокнутых, как она. И имеет столь же вывихнутое понятие о справедливости и своем праве ее восстанавливать. А главное – она, конечно, этого парня чем-то держит. Вряд ли большими деньгами – ну откуда у нее настолько большие деньги? – скорее, здесь что-то личное. Амур-тужур? А если так, между этой парочкой вряд ли удастся вбить клин.
Ну а хоть бы это и удалось? Получилась бы минутная отсрочка, не более. Все равно эту пламенную идиотку на полпути не остановишь. Она всегда была такая – упертая, сколько Виталий ее знал. Фанатичная! На все ведь пойдет, на все! И если пообещала рассказать Иннокентию о том давнем случае правду – значит, расскажет. Ох, господи…
– Между прочим, Коренев не женится не только потому, что не может забыть свою покойную жену, вам это известно? – вдруг произнес парень. – Есть основания думать, что он был так избит и изуродован – тогда, много лет назад, – что… навсегда потерял некоторые мужские способности. Ну, я уже не упоминаю об этой его странной манере сидеть, как бы навалясь на правый бок. И о прооперированном легком. И об отбитых почках. Да, его не пощадили. За какие-то несчастные двадцать пять тысяч долларов он расплатился со слишком большими процентами. Чрезмерно большими! Хотя платить должен был другой человек, верно? И если бы Иннокентий Петрович узнал, что обязан всеми своими несчастьями лучшему другу… узнал бы даже сейчас, через столько лет, что на основе тех двадцати пяти тысяч баксов тот сколотил себе небольшое, но весьма стабильное состояньице, позволяющее ему относиться к работе рентгенолога без напряга, а с удовольствием, трудиться исключительно ради искусства, потому что он и правда любит свою работу, вдобавок кандидатскую пишет неспешно, с удовольствием, вот уже который год… Думаю, самое малое, что сделал бы Коренев, узнав правду о том приключении в Красноярском аэропорту, это попросил бы Данилу Гордеевского исполнить долг дружбы. А может быть, просто сделал бы эту историю достоянием гласности. Наши СМИ набросятся на этот сюжет, как голодные псы. Понимаю, потеря честного имени вас пугает меньше, чем мастера зачисток Данилу Гордеевского. Поэтому… подумайте о своих внутренних органах, умоляю вас. Сами подумайте. Врачу, изцелися сам!
