Странно, как-то ни разу не задумывался, что никогда не видел её смеющейся. Хотя, нет, в аэропорту, когда сравнила их двоих с бомжами, но там было, скорее, нервное. И моменты, когда она просто улыбается, можно по пальцам пересчитать, а уж смех… Это ненормально, когда красивая молодая женщина все время настолько серьезна. И так сторонится других людей. От Димки с Таней она почти шарахалась. Так же, как и от их дочки. Это заметили все, особенно Нелли Павловна, которая после смерти их матери во многом заменила им с братом тетю. Не будучи родственницей по крови, она помогала им, иногда просто тем, что была рядом, присматривала за Димкой, пока старший сначала служил, а потом поднимал бизнес. Поэтому, когда возник вопрос с домоправительницей, женщина сама попросила взять её сюда. Даниил тогда очень на неё разозлился, не желая брать на работу. Какая работа, когда она была членом их семьи?! Но женщина настояла, утверждая, что не может бросить своих "мальчиков" без присмотра, а терпеть другую хозяйку в дома будет очень сложно. Вот так она и стала кем-то, вроде хранительницы их очага.

Соня зашевелилась, поворачиваясь со сне и что-то едва слышно пробормотав. Дан прислушался, но она говорила слишком тихо и невнятно. Жаль, он с удовольствием бы узнал, о чем думает эта девушка.

Золотце, ещё немного поворочавшись, почти залезла на него верхом, устроившись щекой на груди и закинув колено ему на живот, и затихла.

Фуф, можно перевести дыхание.

Потихоньку обняв её за талию, чтобы не соскользнула, Даниил снова сосредоточился на том, что ему вчера сказала Нелли Павловна. Домработница зашла днем, когда Соня гуляла по пляжу, а сам мужчина пытался понять, к какому месту приспособить раскопанную Димкой информацию. Невольно разговор перешел на их гостью, и женщина сказала кое-что, точно отражающее и его мысли.

— Знаешь, я даже сформулировать не могу… — Нелли Павловна при посторонних называла его только на "вы" и по имени-отчеству, а наедине — просто Даней. И даже могла в мягкой манере, но все равно поругать за действия, которые считала неправильными. Как, например, с Алёной Герман. — Софья неплохая. Вежливая, не наглая, только… Диковатая какая-то. Такое впечатление, что она никогда не жила в семье. Ты заметил, что она сама этого не понимает, но тянется к людям, а потом так же резко закрывается? Как будто боится, что оттолкнут…

Заметил. И даже знал, почему. Также как и ещё некоторые странности — не раз отмечал, как Соня в разговоре с той же Таней напрягается, когда речь заходит о родителях. Неважно чьих, ей явно неприятна сама тема. И она не отвечает на вопросы о семье, хотя её мать жива. Так же, как и две старшие сестры.

Хотя, то, что они ей не родственники, Астахов и так знал. Во-первых, она совершенно не похожа на остальных — и отец, и мать у неё рослые, светловолосые и в теле. Так же, как и сестры. И если рядом поставить Соню… Конечно, можно было бы плохо подумать о её родительнице, если бы не то, что ему пару дней назад скинул Димка. При этом ругаясь последними словами и требуя, забыв о том, что ещё совсем недавно Соня спасла Дану жизнь, припереть девушку к стенке и вытрясти из неё правду.

— Ты понимаешь, что она может быть вообще кем угодно?! — Только металлический корпус флешки помешал Димке, с размаху бросившему её на стол, разбить носитель.

— Мы это и раньше знали, чего ты так нервничаешь? — Дан отвлекся от просмотра договора с новым подрядчиком на строительство торгового центра.

— Да, но не до такой же степени, — брат, сделав ещё один круг по кабинету, рухнул в кресло. — Я увезу семью, а потом вернусь. У нас и так дохрена проблем — одно только то, что ты теперь друг и соратник Германа чего стоит…

— А что, хорошая была комбинация. Зато теперь у нас есть прямой выход на губернатора.

— Можно подумать, что до этого он у тебя был кривой… Из-за этих акций на нас теперь и антимонопольщики чего-то косятся. Это-то что надо?! — бессонная ночь после бурного вечера, когда он развлекал Машу, изображая лошадку, заставила Димку перманентно ненавидеть все лестницы. И утро. И вообще всех вокруг. Ну, кроме отдельных индивидов. Но девица, которую они знали, как Софью Маркевич, в их число точно не входила.

— Вот и узнаешь. Все равно же в город собираешься.

— А ты? Долго тут собираешься сидеть?

— До тех пор, пока у всех не возникнет мысль, что я присмирел и испугался. А потом, когда расслабятся, посмотрим, что с кем сделаем. Что ты тут принес, я гляну потом. Расскажи в общих чертах.

Димка потянулся, захрустев спиной, и прикрыл глаза:

— К документам не подкопаешь, все подлинные. После того, как её семья переехала в Кемерово, первые несколько лет вообще тишина. Кстати, они уезжали в спешке, даже части документов не было — про это никто не говорил, но там начались погромы, убежали, в том, что на себе было. Потом выяснилось, что бОльшая часть бумаг вообще уничтожена, архивы местного ЗАГСа пропали. Естественно, уехали без денег, в такой ситуации главное — самим уцелеть. Но! Уже через пару месяцев после переезда её родители купили "трешку". Не в центре, но и не на окраине.

— На какие шиши? — Дан полностью отвлекся от попыток вникнуть к бумаги.

— Сие неведомо. Соседям сказали, что друзья помогли продать их квартиру.

— В Душанбе, в начале девяностых и получить за это нормальные деньги?

— Вот и мне не смешно. Потом все затихает, живут спокойно, детки в школу ходят. А в девяносто седьмом младшую дочь Соню отдают на учебу в интернат. Старшие дети остались в семье.

— Почему? У неё были проблемы? Или заведение с углубленным изучением каких-то предметов? — странно, но он почувствовал злость на её родителей. Понятно, что время было тяжелое, и все равно можно было как-то выкрутиться, но отсылать тринадцатилетнюю девочку из семьи… Неудивительно, что она так всех сторонится, предпочитая быть одной.

— Нет, обычный. Для трудных детей и из многодетных семей. Мой человечек поспрашивал учителей, там же состав почти не поменялся, работают одни пенсионеры… Короче, Соня Маркевич была чуть ли не лучшей ученицей за все время существования того интерната. Умная, явные способности к математике и гуманитарным предметам. В конфликтах не участвовала, никаких приводов и грехов за ней нет. Даже не курила. Только нелюдимая очень, на контакт ни с кем не шла, все больше в себе. Показывали психиатру — здорова. Просто ни с кем не хотела общаться и дружить.

— А дальше?

— А дальше — все то же самое. Где она была в две тысячи первом и втором — неизвестно. Но не это главное. Я тут нашел список тех, кто уезжал одновременно с их семьей, и оказалось, что одна женщина, хорошо знающая её родителей, живет в Артеме.

— Поговорил?

— Угу, осторожно и ненавязчиво. По её словам — хорошие люди, замечательные родители.

— Просто золотые, если отдали ребенка в интернат.

— Ты подожди, я не договорил, — брат нахмурился, видимо, сам не будучи в восторге от новостей. — И девочки у них прекрасные. Воспитанные, миленькие. Все три — блондиночки.

Тааааак… А Золотце — шатенка…

— Ну, могла и перекрасится, у женщин с этим просто.

— Могла. Ещё эта тетенька рассказала о случившемся в их семье горе. В конце восемьдесят девятого, буквально за несколько дней до Нового Года, младшая девочка по имени Соня умерла от осложнений, вызванных пневмонией. Это точно — та женщина была на её похоронах. Так что у нас либо воскрешение, либо восстание зомби.

Карандаш, который Дан вертел в руках, слушая доклад, замер.

— Должны были забрать свидетельство о рождении.

— Его и не было. Только записи в паспортах родителей и подтверждение членов семьи и самой девочки, что она и есть та самая Соня. Говорю же, уезжали в спешке и без документов. Поэтому думай сам, что делать дальше. Я даже не представляю, кем она может быть.

— Зато теперь понятно, откуда у них взялись деньги на квартиру. Ребенка явно прятали, значит, было от чего. А ты не психуй, она тут точно не причем. И не факт, что вообще помнит настоящих родителей. Посмотри сводку тех лет по пропавшим без вести детям. Год рождения — от восемьдесят четвертого до восемьдесят седьмого. Смотри Сибирский округ и Урал. Хорошо бы ещё и Таджикистан проверить, но это уже сложнее…