– Но это не просто слухи. За один день к нам поступило сто десять человек в очень плохом состоянии.

– О'кей. Соглашусь, ситуация неприятная, и я не ожидал, что все так плохо. Я сообщу в Эль-Даман и Женеву, что мы получили очевидное подтверждение слухов о нашествии саранчи. Я попрошу, чтобы они проверили ситуацию в Кефти через каналы в Абути. Ты сообщила в Комитет по делам беженцев?

– Пока нет.

Мы с Андре вместе поехали в Комитет по делам беженцев. От комитета в Намбуле вряд ли будет толк – у них не было ни денег, ни ресурсов. Но по крайней мере они могли бы оказать давление на ООН и на другие западные агентства в столице. Дело в том, что уполномоченному представителю в Сидре приходилось управлять самой дезорганизованной из всех организаций.

Нас проводили в его офис. Он говорил по телефону, шагая по комнате с грозным видом. С ног до головы он был одет в потертую джинсу, штаны как-то странно пузырились. Он жестом пригласил нас сесть, словно хотел сказать: “Не беспокойтесь, вы в надежных руках. Я образованный, проницательный, невероятно умный и эффективный профессионал”. Салех отличался некоторым тщеславием.

– Веллибу. Фунмабат, да дирра беллботтом, – кричал он в трубку, кипя от негодования. Я плохо понимала по-намбульски – знала только основные слова, – но мне нравилось слушать забавную речь африканцев.

– Фнарбадат. Бирра бра. Дилдо бабун! – прокричал Салех и поднял к небу глаза, как бы говоря нам: “Видите, с какими идиотами приходится общаться”.

Наконец он повесил трубку, положил руки перед собой на стол и улыбнулся с закрытыми глазами.

– Итак, – сказал он, – чем могу помочь? Андре начал рассказывать, но тут Салех прервал его и произнес – внезапно серьезным, властным голосом: “Одну минутку, пожалуйста”. При этом он стал тщательно просматривать каждое маленькое отделение своего портфеля, который лежал на столе. Потом внимательно проверил все документы, заглянул в ящики стола, ничего не объясняя.

В этом не было ничего необычного. В Намбуле время не ценили – его и так было слишком много, и заставлять человека ждать не считалось неприличным. Таинственные поиски продолжались пятнадцать минут и завершились неудачей: Салех так ничего и не нашел и, естественно, оставил свои действия без объяснений. Он просто закрыл портфель, откашлялся и произнес: “Продолжайте”.

Андре начал заново.

– Я сейчас вернусь, – сказал Салех, встал и вышел из кабинета.

Мы слышали, как он разговаривает с какой-то женщиной по-намбульски. Через пятнадцать минут он вернулся и сел. На этот раз он выслушал нас до конца. Его лицо приняло выражение могильной серьезности.

– Понимаю, понимаю. Это очень серьезно. Я очень встревожен. Радиосвязь с Сафилой нарушена, иначе, я уверен, наш сотрудник, Хассан, доложил бы мне.

– Да. Поэтому я и приехала в Сидру. Я говорила с Хассаном. Мы должны поднять тревогу, нужно надавить на финансирующие организации, – сказала я.

– А, мисс Рози. Вы же понимаете, что никто не согласится выделить дополнительные средства в поддержку жителей Кефти. Нашим друзьям в Абути это вряд ли понравится. В Кефти сами виноваты в своих проблемах.

Неутешительные новости. Раньше Комитет по делам беженцев охотно помогал жителям Кефти, которые пересекли границу. Должно быть, изменилась политика правительства. Мы попытались выяснить, что происходит, но Салех на все вопросы отвечал улыбкой.

– Друзья мои, у меня нет полномочий обсуждать это.

Выходя из кабинета, я обернулась: Салех снова начал свои поиски и копошился в портфеле.

На обратном пути мы заехали в штаб ООН, чтобы попытаться связаться с Малькольмом в Эль-Дамане, но та самая линия, по которой еще несколько часов назад трепался Курт, теперь заглохла намертво. Я написала письмо, и Андре обещал доставить его Малькольму в Эль-Даман со следующей почтой.

Я покинула штаб ООН и выехала на широкие, прямые улицы Сидры. Ехала мимо одноэтажных зданий из песчаника, по бетонному шоссе. Впереди виднелись причудливые очертания красных гор Сидры. Они вырастали прямо из песка посреди пустыни, как гигантские кротовые холмы, отполированные ветром и песком. Машину потряхивало; дорога на Сафилу была усеяна камнями и впадинами. Мне не давало покоя дурное предчувствие. После прошлой эпидемии было много всяких разговоров. Нас уверяли, что такое больше не повторится. Но все тревожные знаки налицо, и никто не может ничего сделать.

Я вернулась в поселение в четыре часа. Лагерь был пуст. Развернувшись, я поехала в больницу. Все было в точности как пять лет назад: ни одной свободной койки, запах испражнений, плач и крики. Все наши были здесь, кроме Генри; и еще пять врачей из Кефти. О'Рурк склонился над ребенком, прощупывая его живот.

Бетти сразу набросилась на меня.

– Ты выбрала самый подходящий момент, чтобы уехать. У нас еще семьдесят беженцев, четверо умерли. И холера. Ты хорошо провела время?

Значит, всего сто восемьдесят беженцев. Девять смертей. И холера. Господи!

– Это ужас какой-то, ужас какой-то, – причитала Бетти. – Помнишь, что я говорила вчера утром? Бог знает, сколько еще их будет. – Она вынула платок и промокнула глаза.

О'Рурк увидел меня, встал, потом увидел Бетти и снова сел.

– Вы открыли карантинное отделение?

– Да, разумеется. Холерные там, с Линдой.

– Здесь все прибывшие? Вы изолировали остальных?

– Нет, нет. Доктор О'Рурк сделал анализы и отпустил всех здоровых в деревню. Он прекрасно справляется, знаешь.

– Они все из одной деревни?

– Да... нет. Вообще-то, я не уверена.

Я пошла на обход. Сиан измеряла рост младенца, вытягивая тонкие маленькие ножки по линейке, и рассчитывала соотношение роста и веса. Она ущипнула кожу на маленьком бедре. Бугорок долго не разглаживался, словно горка взбитых сливок на пирожном. Я подошла к О'Рурку. Он пытался отыскать вену на черепе ребенка, чтобы поставить капельницу.

– Привет, Рози, – сказал он, не поднимая глаз.

– Привет, – тихо произнесла я.

– Черт! – Он выпрямился, вытер лоб и начал заново. Наконец ему удалось установить капельницу. – Хорошо, теперь можем поговорить.

Он отвел меня в сторону.

– Ты говорила с Бетти? – Да.

– Дело плохо, но пока мы справляемся.

– Они спасаются от нашествия саранчи?

– Да, но все беженцы из одной деревни. Будем надеяться, эпидемия не распространится за ее пределы.

– А холера? Думаешь, следует изолировать прибывших?

– Я провел анализы, результат отрицательный. Думаю, не стоит отправлять в изолятор здоровых, у нас и так места не хватает.

– Мы должны быть предельно осторожны. Ты знаешь, как быстро разносится эпидемия. Вы делали прививки от кори?

– Собирались, – вмешалась Бетти, – но доктор О'Рурк сказал...

Я бросила на него уничтожающий взгляд. Он слишком раскомандовался, учитывая, что только вчера приехал.

– Мы делаем прививки, – проговорила я, – каждому беженцу. От полиомиелита, кори, дифтерии, коклюша, столбняка, туберкулеза. Еще не хватало, чтобы началась эпидемия. Нужно немедленно привить всех вновь прибывших.

– Доктор О'Рурк сказал, чтобы этим занялись врачи из Кефти, – запыхавшись, заявила Бетти. – Все прививки уже сделаны.

Генри отпер спасательный центр. Матери сидели на подстилках и кормили детей из оранжевых пластиковых стаканчиков. Здесь располагались самые тяжелые больные. На улице снова стояло три гигантских металлических котла. Генри и Мухаммед разговаривали с поварами.

Я взяла Генри на локоть.

– Как вы?

– А, это ты, Рози, старая кошелка. Ничего, ничего. Бьемся изо всех сил, все на амбразуру, и всё такое прочее. – Генри не смотрел на меня. Он был очень бледен, под глазами черные круги. Позади него стоял Мухаммед. У него на висках выступили капельки пота. Мы все понимали, что в любой момент ситуация может выйти из-под контроля и люди начнут умирать как мухи.

– Сотрудники службы здравоохранения показали вновь прибывшим зоны дефекации? Объяснили, что нельзя приближаться к реке?