— Какой-нибудь барон поссорился с каким-нибудь графом из-за какого-нибудь клочка земли на границах своих владений. Ни у кого из них не хватает сил завладеть этой вожделенной землёй, а суды тянутся годами, если не десятилетиями. Иногда такая вражда длится поколениями, то есть буквально передаётся по наследству. Соседи в своей ненависти друг к другу доходят до крайности, вторгаются в сопредельные владения и осуществляют тактику выжженной земли.

— Зачем?!

— Они просто причиняют друг другу максимальный экономический ущерб.

— Экономический? Но ведь они же убивают ни в чём не повинных людей.

— А ты думаешь для наших сеньоров крестьяне — люди? Они и лошадей-то куда больше ценят. Крестьянин платит оброк, приносит доход. Если сжечь деревню, принадлежащую соседу, и перебить всех его крестьян, сосед не досчитается серьёзного дохода. Только в этом и есть смысл того, что мы видели.

— А крестьяне? Неужели они даже не пытаются защищаться?

— Да как же они могут защищаться? У них нет и не может быть оружия. Разве что охотничьи луки да вилы. Но из охотничьего лука рыцарскую броню не пробить, а с вилами против мечей много не навоюешь.

С лица Ариэля понемногу сошла растерянность, широко распахнутые глаза сузились, его лицо всё больше искажал гнев, переходящий в самое настоящее бешенство.

— Если рыцарь с коня мечом рубит ребёнка, он после этого не только не рыцарь, но и не человек. Это изверг, исчадие ада, — тихо прошипел Ариэль. — И в вашем мире все сеньоры такие?

— Не все. Конечно, не все. Помнишь герцога? И в страшном сне невозможно представить, чтобы он или его люди убивали детей на земле соседа. Но такие, как герцог, тоже не все. Встречаются самые настоящие изверги.

— А что же ваша Церковь? Почему молчат ваши священники?

— Они не молчат. Они стараются, насколько возможно, Божьим словом смягчить дикие изуверские нравы. Но что они могут поделать с крестами против мечей? Если священника грубо отталкивают в сторону, что ему остаётся, кроме молитвы? Не говоря уже о том, что многие священники просто прикормлены баронами-разбойниками, они и слова поперёк не скажут своим благодетелям.

— Значит, есть у вас и попы-изверги?

— Ариэль, вспомни, что даже среди 12-и апостолов один оказался негодяем. Наши священники не ангелы, спустившиеся с Неба. Есть среди них хорошие, а есть и не очень.

— Но Бог?! Он всеведущ, значит ему всё известно об этих зверствах. Он всемогущ, значит может их предотвратить. Но Он безмолвно смотрит на страдания невинных детей и не мешает извергам. Значит, или Бога нет, или Он…

— Ариэль, опомнись, — грозно крикнул Жан, а потом любовно добавил: — Молись, брат, молись.

— Да разве же можно молиться в этом аду? — у Ариэля хлынули слёзы.

— Это ещё не ад. Здесь ещё можно молиться. Но дорога в ад начинается именно здесь. Не надо на неё вступать.

Ариэль молча размазывал по лицу слёзы с гарью. Его плечи вздрагивали, но он не проронил ни звука. В этом чумазом жалком человеке, который как-то сразу весь сгорбился и выглядел побитым псом, сейчас бы никто не узнал красивого статного рыцаря, который когда-то уверенно шагал по столице царства пресвитера Иоанна среди беломраморных дворцов. И тут они увидели вдалеке мощный столб дыма и языки пламени. Ариэль взвился, вскочил на коня и бешено заорал: «Эти твари жгут следующую деревню. Мы должны уничтожить злодеев всех до единого». Ариэль устремился в сторону пожара, Жан поскакал за ним. Слова исчезли из этого мира. Остались только боль и ярость.

Острое зрение на сей раз сыграло с Ариэлем злую шутку. На большом расстоянии он отчётливо видел, как в дыму и пламени мечутся жалкие фигурки крестьян, а между ними чёрные силуэты рыцарей на конях — время от времени они деловито взмахивали мечами, небрежно опуская их на головы своих беззащитных жертв. Казалось, рыцари просто делают свою работу, хорошо им знакомую, привычную и даже немного скучную. Ариэль больше не страдал, его ненависть стала холодной, как сталь и огромной, как небо, вытеснив из души все остальные чувства, оставив лишь одно непреодолимое желание — во что бы то ни стало покарать этих извергов. Но они опоздали. Отряд рыцарей, их было где-то с полдюжины, да ещё дюжина конных сержантов, успел закончить свою работу и поскакал прочь, видимо в сторону владений сеньора. Когда Ариэль и Жан прискакали к месту трагедии, дома ещё пылали, а вокруг точно так же валялись трупы крестьян обоего пола и всех возможных возрастов. Когда друзья убедились, что выживших здесь нет, Ариэль тотчас выпалил:

— Мы должны догнать этих извергов и перебить всех до единого.

— Ариэль, стой, — крикнул Жан. — Ты не понимаешь, во что мы ввязываемся, нам не надо никого преследовать.

— Испугался? — язвительно скривился Ариэль. — Да злодеев и двух десятков не наберётся, мы перебьём их, как куропаток.

— Ничего я не боюсь, но мы не можем противостоять этому злу, мы только выведем их безумную междоусобицу на новый виток, из-за нашего вмешательства погибнет ещё больше невинных людей.

— Бред, — презрительно хмыкнул Ариэль. — Не хочешь сражаться, так я один. Не переживай, управлюсь.

Он уже развернул коня в ту сторону, куда исчезли убийцы, как вдруг за спиной услышал чистый детский крик:

— Господин! — голос ребёнка звучал на самых высоких звонких нотах и боль в нём сливалась с любовью, чистой и незамутнённой.

Ариэль обернулся и увидел перед собой непонятно откуда взявшегося мальчика лет 6-7-и одетого в грязную рваную рубашку до пят, нечёсаного, чумазого и очень худого. На его лице, казалось, остались одни только глаза пронзительной голубизны — огромные и ясные. Этот ребёнок словно загипнотизировал Ариэля, он смотрел на него и не мог оторваться.

— Господин, вам не надо убивать этих людей, — таким же звонким, но уже тихим голосом сказал ребёнок.

— Почему? — очень серьёзно спросил Ариэль, словно встретил наконец человека, с которым имело смысл говорить.

— Души гибнут, — совсем тихо и очень грустно сказал мальчик. — Неужели вы не чувствуете, господин? Души гибнут.

Ариэль присел на корточки перед ребёнком и удивлённо спросил:

— Кто ты, мальчик? Откуда ты?

— Из этой деревни. Последний, кто выжил. Год назад они так же напали на нас. Убили маму и папу. Сожгли дом. Я пытался убежать, а рыцарь с коня хотел меня зарубить. Но у него не получилось, он только отрубил мне руку, — мальчик показал свою правую руку с отрубленной кистью. — Он добил бы меня, но его лошадь угодила ногой в яму, он свалился и свернул шею. И тут я увидел, как его душа вышла из тела. Она была похожа на чёрное облако, а по форме — как человек. Чёрное лицо его души искажала боль, было видно, что он сильно мучается. Мне стало жалко его. Он погубил свою душу и теперь всегда будет мучиться. У меня рука почти не болела, я оторвал кусок рубашки, замотал рану, терпеть можно было. А этот несчастный душегуб… Он бы с радостью оказался на моём месте. Потом я увидел маму и папу. Они тоже были, как облако, только белые-белые. Они были добрыми христианами, всегда молились Богу и меня научили. Я видел, что они радостные и счастливые. Они улыбались и просили меня потерпеть. Они ничего не говорили, но я чувствовал, что они хотели сказать: «Потерпи, сынок, мы ещё увидимся, мы всегда будем вместе и нам будет хорошо». Мне стало так легко на душе… Только душегубов было жалко. Они носились по деревне, всех убивая, а души у них были чёрные, больные, несчастные. Я начал видеть души и у живых людей. Несчастных грешников словно окутывает чёрное облако, а праведники в светлом облаке, из небесного света. Только чаще у людей всё перемешано: и свет, и тьма.

— Как же ты выжил? — спросил Ариэль.

— Спрятался в подвале одного дома, там был надёжный подвал, он не сгорел и не обрушился. Там была еда. Вот я и не умер, хотя очень хотелось к папе с мамой, но они сказали, что мне надо ещё здесь побыть. Потом наш господин барон прислал сюда других людей, и они построили новые дома. Мне обрадовались, я жил то в одном доме, то в другом. Мне ведь много не надо. И вот сейчас опять налетели эти несчастные. Я увидел, как на нашу деревню скачут всадники, и вокруг каждого — чёрное облако. Я даже заплакал, так мне было их жалко. Им очень плохо, даже если они этого пока не чувствуют, но потом почувствуют, а некоторые уже сейчас страдают. А наши люди гибли под их мечами, закутываясь в лучи небесного света. Даже те, кто раньше ходил с душой не слишком светлой, перед смертью вдруг светлел — ведь они умирали, как добрые христиане. Но некоторые темнели перед смертью, это те, кто злобился и мечтал только о мести.