— Надо же… — старец удивлённо покачал головой, но Ариэлю показалось, что лесной иерей нисколько не удивлён и не поражён. Рыцарь улыбнулся и продолжил:

— Так вот я хотел сказать, что ваш маленький храм куда чудеснее и поразительнее всех наших великолепных чертогов Господних. Он такой крохотный и бесхитростный, совсем без украшений, да и сложен грубовато, а литургия в нём настолько благодатная, что и не передать. Никогда и нигде я так не переживал литургию, как здесь. Ваш храм — настоящее чудо.

— Это потому, что ты пробился к нему через ад богооставленности и здесь вновь обрёл Бога. А ваши великолепные храмы были для тебя легко доступны, тебе никогда не надо было бороться за возможность молиться там, ты воспринимал эту возможность, как нечто само собой разумеющееся, а ведь припасть к ногам Господним — это далеко не само собой, это счастье, которого никто из нас не заслужил. Теперь ты знаешь об этом.

Ариэль вновь причастился, на сей раз более осознанно и прочувствованно. На исповеди его уже не приходилось за волосы тащить по лестнице грехов. После причастия он подошёл к старцу и попросил его объяснить, почему всё-таки Господь не препятствует торжеству зла в этом мире?

— Что ж, давай поговорим. Теперь ты готов. Нашу веру можно понять, только имея веру, когда пелена с глаз упадёт. Логика ещё никого не вывела из безумия, но Божий человек уже способен воспринимать и понимать Божью логику. Вопрос, который ты задал, принято считать одним из сложнейших вопросов богословия, многие теряли веру, потому что не смогли на него ответить, оказываясь не в силах увязать Божье милосердие и тот ужас, который мы часто видим вокруг себя. А мне кажется, что вопрос этот легче лёгкого, и я не могу понять, почему об этот щит изломано столько копий.

Первый вопрос, на который надо ответить: зачем Бог создал людей? Ответ прост: для любви. Бог создал людей для того, чтобы любить их, и чтобы они тоже любили Его и друг друга. Но вот ведь какая штука: любовь невозможна без свободы, любовь только тогда является любовью, когда человек может и не любить, но всё равно любит. Принудить к любви невозможно, потому что это уже будет не любовь. Бог создал людей свободными именно для того, чтобы они могли любить. Но дело в том, что богодарованную свободу человек может употребить и во зло, на то она и свобода, что человек добровольно выбирает между добром и злом. Вот потому-то зло и существует в этом мире — оно следствие свободы. Бог может уничтожить зло, только лишив человека свободы, но тогда человек не сможет любить, и тогда существование человечества утратит смысл. Итак, свобода — обязательное условие любви, а зло — неизбежное следствие свободы. Вот собственно и всё.

Старец замолчал, немного виновато потупившись, почему-то на его лице не было и тени торжества человека, разгадавшего вселенскую загадку. Ариэль задумчиво молчал, было похоже, что он прокручивает эту схему на уже известных ему примерах, потом его лицо просветлело и он, тихо улыбнувшись, кивнул:

— Всё так просто и так понятно. Зачем Богу нужны бессмысленные существа, не способные делать выбор, не способные принимать решения, лишённые свободной воли? А если сделать людей неспособными на зло, мы ничем не будем отличаться от червей, которые бесцельно копошатся в земле и вряд ли даже догадываются, что они существуют. Не обладая свободной волей, мы не сможем быть счастливыми, при этом не может так быть, чтобы исключительно все люди всегда и во всём выбирали добро. Да ведь и каждый из нас постоянно вносит свой вклад в копилку мирового зла, при этом никто не хочет, чтобы Бог превратил его в бессмысленного червя. Я понял: Бог хочет, чтобы каждый человек сам уничтожил зло в самом себе — добровольно, а Бог поможет. Спаси вас Господи, отче.

— Значит ты вполне удовлетворён этим разъяснением?

— Да, вполне. Мне всё понятно.

— Поразительно. Обычно это разъяснение никого не удовлетворяет и уж тем более не радует.

— Но почему, если оно абсолютно исчерпывающе?

— Потому что логика не снимает боль. Разум человека может всё осознать, а сердце не может смириться с ужасом торжествующего зла. Если бы ты сам совсем недавно не хлебнул этого ужаса, я бы решил, что поспешность твоего согласия говорит о его легковесности.

— Я ничего не забыл, отче. Я всё помню. Изрубленные трупы невинных людей на пепелище всегда будут стоять у меня перед глазами. Ещё страшнее вспоминать лица Гийома и Ансельма, которые превратили безжалостное убийство в весёлое соревнование. На этих лицах я увидел пустоту, граничащую с безумием. Но я помню и о том, во что я сам превратился, когда, отвергнув Бога, горел желанием убивать, и убивать, и ничего больше. Я не могу изменить души тех несчастных рыцарей, но я могу хотя бы попытаться изменить свою собственную душу, избавить её от зла насколько это возможно. И я надеюсь на то, что Бог мне поможет.

— Ты понял главное, Ариэль. Господь тебя не оставил, я очень рад.

— Но почему всё-таки люди продолжают обвинять Бога в том, что сами же и творят?

— Мне кажется, потому что, что они недостаточно сильно переживают грядущую радость Царства Небесного. Бог на земле никому не обещал справедливости. Бог обещает справедливость, и радость, и счастье в Царстве Небесном, где мы получим несказанное, невероятное возмещение за все страдания, через которые мы проходили на земле. Вот там Бог и уничтожит зло — для тех, кто по своей воле выбрал добро. Любой из нас, я полагаю, согласился бы в течение одной минуты терпеть какую угодно боль, если бы за это ему подарили полвека счастья. Но ведь земная жизнь, по сравнению с вечностью, меньше, чем минута, и счастье нас ожидает не на полвека, а навсегда, если достойно выдержим земные испытания. Но некоторые люди, прекрасно об этом зная, всё-таки продолжают говорить, что Бог слишком жесток и несправедлив, поскольку вынуждает нас страдать в земной жизни. Эти люди, хоть и верят в вечную жизнь, но где-то в глубине души воспринимают земное бытие, как единственную реальность. Они не мечтают о Царстве Небесном так, как мечтают о земных удовольствиях, отсюда все разговоры о том, что если бы Бог был милосердным, то уничтожил бы зло. А Бог просто хочет, чтобы мы были его сотрудниками в деле уничтожения зла, и тогда он приведёт нас туда, где зла нет.

— А я до этого своего кошмара уже начал было думать, что зло — это полезная штука, и без него никак не прожить, и уничтожать его на земле не надо. Выходит, я был не прав?

— Не настолько уж и не прав. В том, что ты тогда думал, безусловно есть зерно истины, но твои рассуждения были слишком уж… теоретическими. К злу нельзя относится легкомысленно. Нельзя, устроившись поудобнее в уютном кресте после сытной трапезы, в разговоре с приятными людьми рассуждать о том, что зло полезно. Если ты только что из ада — тогда можно. А до тех пор твои теоретические рассуждения о пользе зла будут свидетельствовать лишь о том, что ты просто не понимаешь, о чём говоришь, либо о том, что ты бездушен, не чувствуешь чужой боли, и в твоём сердце нет ни капли сострадания. Когда пройдёшь через адскую боль, тогда и говори, что это было на благо, а когда сытый человек говорит голодным детям, что голодать весьма полезно, это просто цинизм. Божий замысел о мире надо принять сердцем, которое знает, что такое разрываться от боли, только тогда выводы разума будут взвешенными. Прошу тебя понять, насколько скользкую и опасную тему мы сейчас обсуждаем. Тут достаточно сказать одно лишнее слово, и выводы окажутся губительными для души.

— Отче, я ведь понимаю, что не видел ещё и тысячной доли того зла, которое может твориться на земле, и довольно смутно представляю себе пределы, до которых зло может простираться, но у каждого своя мера того, что он может выдержать, не повредившись рассудком, и я полагаю, что довольно близко подошёл к собственному пределу, а потому считаю, что теперь имею некоторое право осторожно предположить: зло не просто досадный побочный эффект свободы, а нечто имеющее самостоятельную значимость для спасения души. Человек не может спасти душу, если не встретится со злом.