Ты, конечно, помнишь, что в сарае Эмиль отсиживал всякий раз, когда попадался с какой-нибудь шалостью. Мама сразу же задвинула засов, чтобы он не вырвался на волю. А сам он заперся изнутри, чтобы к нему никто не проник. Так что все предосторожности были соблюдены. Мама считала, что необходимо уберечь Эмиля от гнева отца.

Эмиль думал то же самое. Поэтому он заперся, уселся на бревно и стал вырезывать из деревянной чурочки очередного смешного человечка. Ты ведь уже знаешь, что этим делом он занимался всякий раз, когда его в наказание запирали в сарай. Уже девяносто семь человечков аккуратно стояли на полке, прилаженной вдоль стены сарая. Эмиль с удовольствием разглядывал свои маленькие деревянные скульптуры и думал, что не пройдёт много времени, как их накопится здесь целая сотня, а это уже кое-что! Вроде юбилея!

«Тогда я устрою здесь, в сарае, пир на весь мир, но приглашу одного только Альфреда», – решил Эмиль, сидя на бревне с перочинным ножиком в руках.

Издалека до него доносились крики отца, но вскоре они смолкли. Потом вдруг раздался какой-то тонкий, пронзительный визг. И Эмиль испугался, почему-то решив, что это визжит сестрёнка Ида, но тут же вспомнил, что сегодня было решено заколоть свинью. Конечно, это визжала свинья. Для неё 28 число оказалось таким несчастливым… Впрочем, не для неё одной.

К обеду Эмиля выпустили на свободу. Не успел он войти на кухню, как к нему бросилась сияющая сестрёнка Ида.

– А на обед будут па?льты!.. У нас на обед будут пальты!.. – вопила она.

Спорим, ты не знаешь, что такое п-а-ль-ты! По виду это что-то вроде больших клёцок, но они бурого цвета и начинены кусочками свиного сала. А по вкусу напоминают кровяную колбасу, только в тысячу раз вкуснее. Вот что такое пальты!

Мама стояла у кухонного стола и мешала в глиняной миске тесто для этих самых пальтов, и вода кипела в кастрюле на печке, чтобы их варить. Значит, на обед и вправду будут эти бурые клёцки, похожие на кровяную колбасу, только в тысячу раз вкуснее.

– Спорим, что я съем восемнадцать пальтов, – расхвасталась маленькая Ида, хотя, поглядев на неё, трудно было предположить, что она справится и с одной половинкой.

– Чего зря спорить, – сказал Эмиль. – Папа тебе всё равно не позволит… Кстати, где он?

– Лежит во дворе, отдыхает, – ответила Ида.

Эмиль поглядел в кухонное окно, увидел, что в самом деле отец его лежит на травке как раз под окном, и удивился: обычно он отдыхал после обеда, сидя в кресле.

«Сегодня, видно, он очень устал, – подумал Эмиль. – Человек, попавший в мышеловку, наверное, всегда так устаёт».

Эмиль сразу же заметил, что у папы обута только одна нога. Но Эмиль знал, что его папа славится своей бережливостью – он, может быть, решил с сегодняшнего дня снашивать подмётку только на одном башмаке, а на другом беречь. Но потом Эмиль разглядел на большом пальце босой папиной ноги ужасный кровоподтёк. И тогда он всё понял. Эта проклятая мышеловка так стукнула папу по пальцу, что теперь он не может надеть на ногу башмак. Эмилю стало стыдно, что своей дурацкой охотой на крысу он причинил папе боль, и ему захотелось тут же сказать папе что-нибудь очень приятное. Он помнил, что пальты – самое любимое папино блюдо, и потому, схватив со стола миску с тестом для пальтов, высунулся с ней в окно.

– Гляди, пап, – радостно крикнул он, – что у нас сегодня на обед! Пальты!

Папа не спеша сдвинул шляпу, которой прикрыл лицо, и мрачно взглянул на сына. Было ясно, что он всё ещё не забыл про мышеловку. И Эмилю ещё больше захотелось во что бы то ни стало хоть чем-нибудь порадовать папу.

– Ты только погляди, сколько тут в миске теста! – И он чуть ли не весь высунулся из окна, вытянув перед собой тяжёлую миску…

Ты верно сообразил! Эмиль не удержал миски! Она выскользнула у него из рук, перевернулась в воздухе, и всё тесто, приготовленное для пальтов, шмякнулось прямо на голову папе, который, как ты уже знаешь, отдыхал на траве под окном.

– Б-л-у-р-п! – только и произнёс папа, потому что вряд ли кто-нибудь на свете сможет произнести что-нибудь другое, когда у него и глаза, и рот, и нос густо залеплены жирным тестом для пальтов. Папа разом вскочил на ноги и, несмотря на кляп из теста во рту, взревел так страшно и громко, что, наверное, было слышно на самом дальнем конце Лённеберги. Миска плотно сидела у него на голове, словно шлем викинга, а с его носа медленно стекало густое тёмное тесто.

Как раз в этот миг из прачечной вышла Крёсе-Майя. Она промывала там свиные кишки для набивки колбас. Когда она увидела папу Эмиля с лицом, залитым тёмной кровавой массой, то завизжала не своим голосом и со всех ног бросилась в деревню разносить эту страшную весть.

На визг Крёсе-Майи из коровника выбежала Лина, увидела папу Эмиля и завопила как оглашенная:

– Караул! Этот разбойник пристукнул своего отца! Беда! О-о-о!

Когда же мама Эмиля увидела, что случилось, она первым делом схватила сына за руку и прямым ходом потащила его назад, в сарай. Эмиль, всё ещё в одной рубашке, снова уселся на бревно и принялся вырезывать очередную смешную фигурку, а его мама в это время старательно очищала голову и лицо папы от налипшего теста для пальтов.

– Послушай, – сказал папа, – постарайся всё же наскрести с меня теста хоть на три-четыре штучки. Очень хочется пальтов!

Но мама Эмиля только горестно покачала головой.

– Что с воза упало, то пропало, – сказала она. – Придётся печь картофельные оладьи.

– Ха-ха-ха! Вот так так! – распевала маленькая Ида. – Ни обед, ни ужин! Никому не нужен!

Папа строго взглянул на неё, и она тут же умолкла. Мама Эмиля попросила Лину натереть картошку для оладьев. А ты, верно, и не знаешь толком, что такое картофельные оладьи? Это очень вкусная еда! Что-то вроде лепёшек, но только не из теста, а из свеженатёртого сырого картофеля. И, уж поверь мне, они гораздо вкуснее, чем ты думаешь.

Лина быстро натёрла целую гору картошки. Густая серо-жёлтая, чуть красноватая масса до краёв наполнила ту самую миску, в которой недавно было тесто для пальтов и которую мама сняла с папиной головы. Не мог же он таскать её на себе целый день! Он ведь не викинг!

Папа отмылся наконец дочиста и пошёл, в ожидании картофельных оладьев, на поле косить рожь. Не успел он уйти, как мама отодвинула засов на сарае и выпустила Эмиля.

– Давай играть в «дуй-передуй», – тут же предложил он сестрёнке Иде, чтобы размяться после долгого сидения.

Ида от восторга запрыгала на одной ножке.

«Дуй-передуй» была замечательная игра. Её выдумал сам Эмиль. Заключалась она вот в чём: надо было прыгать на одной ножке по особому маршруту. Со двора в прихожую, из прихожей на кухню, из кухни в спальню, из спальни снова на кухню, из кухни в прихожую, из прихожей во двор, со двора снова в прихожую и так далее. Причём всякий раз, когда Эмиль встречался с сестрёнкой Идой, они должны были одновременно ткнуть друг друга в живот указательным пальцем и громко крикнуть «дуй-передуй». Вот и вся игра. Но Эмилю и Иде она казалась очень увлекательной.

Когда же Эмиль в восемьдесят восьмой раз прискакал на кухню, он столкнулся с Линой, которая шла к плите с полной миской натёртого картофеля, чтобы начать печь оладьи. И так как Эмиль решил, что Лина обидится, если не принять её в игру, а он не хотел никого обижать, он на скаку ткнул её пальцем в живот и громко крикнул:

– Дуй-передуй!

По правде говоря, этого он, конечно, не должен был делать, ведь он отлично знал, что Лина больше всего на свете боится щекотки.

– И-и-и-и-и! – завизжала Лина и стала извиваться как гусеница. При этом миска – представь себе, какой ужас! – выскользнула у неё из рук…

Никто, собственно, так и не понял, как это случилось, но папа, который, как назло, именно в этот момент распахнул дверь кухни, надеясь наконец пообедать, оказался опять с миской на голове.