Она раздвинула, застелила диванчик в своей комнате. Ларик улегся и подумал, что обрек себя на пытку и заснуть не удастся.
Выключатель щелкнул, во тьме прошуршал халатик, заскрипела кровать.
Помолчав, тихо позвала:
– Тебе не очень больно?
– Нет, – шепотом отозвался он.
Глядя в потолок, прислушивались к дыханию друг друга.
– Спишь?
– Нет.
– Знаешь… ко мне заходила Катя.
– Вот как. – Молчание.
– Она мне все рассказала…
Молчание.
«Дура, зачем я все это говорю – сейчас…»
– Она красивая. И – сильная.
– Зачем ты это мне говоришь?
Она повернулась к нему в темноте. Протяни руку – коснешься.
– Ты действительно решил жениться?
– Я не хочу говорить с тобой об этом.
«Я не имею права, да? Ты прав. Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним…» Ах, ночное течение мыслей и чувств.
– Ты… ты ее любишь?
Пауза.
– Она добрая. И она меня понимает… – прошептал он.
Часы в большой комнате пробили половину четвертого.
А я, хотела спросить Валя. Быстро меняются твои чувства и забываются клятвы, хотела сказать она. Подожди. Не делай этого. Я не хочу, чтоб ты женился, хотела сказать она.
– Пусть ты будешь счастлив, – сказала она. Протянула руку и кончиками пальцев погладила укрывший его плед.
Только не сказать ей, что люблю ее, ее одну, одну в мире! Ларик ущипнул себя, собрался – быстрым движением погладил ее руку, шевельнулся уже для пожатия:
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи… – она отвернулась, закрыла глаза, задышала тихо и ровно.
Долго притворялись спящими. Почувствовав, что сейчас вправду заснет, Ларик шевельнулся, тихонько простонал как бы сквозь сон.
– Что с тобой? Тебе плохо? – тут же отреагировала она.
– Жарко… Подташнивает что-то…
Вскочила, зажгла ночник, положила руку ему на лоб. Сделала неумелую попытку нащупать пульс:
– У тебя температура. И сердце частит…
– Ерунда… пройдет..,
Рецепт: щепоть толченого графита от карандашного грифеля и две таблетки эфедрина – принять за два часа до нужного момента. Нехитрый симулянтский прием, отлично известный бывалым армейским врачам.
Градусник победно сигнализировал: тридцать восемь и две.
– Я вызову врача!
– Ага, и не забудь священника и гробовщика.
– Ты все шутишь! А если заражение крови?
– Дам ею досыта напиться врагам.
– Надо же что-то делать.
– Не шуметь. Приволокла дочка на ночь хулигана в синяках – во радость родителям.
– Не строй из меня тургеневскую барышню!
– Холодного чаю не найдется? С лимоном. И аспирина. Все.
Она поила его, поддерживая под затылок. «Если ранили друга, перевяжет подруга». Детская романтика всегда жива в глуби душ.
Ларик откинулся на подушке и благодарно поцеловал ей кончики пальцев, тут же отпустив.
«Так равнодушен, что ему ничего не стоит? или?..» Она поправила ему плед.
– Глаза слипаются, – сказал он. – Ох, хорошо…
И мгновенно заснул. Ресурс его нервов на сегодня был исчерпан.
Она слушала его посапывание со смесью умиления и обиды. «Мальчик был сегодня молодцом, – сказала себе. – Он заслужил отдых». И тут же уснула сама.
Утром пришлось вполголоса объяснять ситуацию родителям. Осмотр героя в приоткрытую дверь настроил старшее поколение на крепкие вздохи… Ларик тщательно спал, довольный тем, что она сама захотела выкручиваться – и выкручивается. В этой несколько пикантной истории она выступала на его стороне – отчасти против собственных родителей! – крайне отрадно.
Родителей (м-да…) даже благородная роль ночного гостя мало утешала. Драки, спанье в одной комнате…
– Что же, после всего бросить его валяться на улице в мороз?
– Почему на улице? Он же живет где-то?
– А если бы он не доехал?
– Вообще следовало поехать в травмопункт.
Рассказ о геройстве был воспринят как поножовщина:
– Еще нам только этого не хватало…
Они были, естественно, обеспокоены происшедшим, и дочери высказали раздражение и недовольство: такова психология.
Родители редко понимают, что противоречить детям в том, что дети считают истинным и справедливым – означает лишь подталкивать их поступать по-своему, отчасти уже из протеста. Упрямство – защитная реакция организма против попыток деформации. Поэтому Валя, когда осталась с Лариком вдвоем, выказала ему подчеркнутое внимание и доброту.
Эту азбуку Звягин знал ясно. «Совсем не плохо, если ее родители тебя ненавидят: чем больше препятствий на ее пути, тем сильнее она захочет их преодолеть».
Валя объехала четыре аптеки, пока нашла свинцовые примочки. Ларика нашла в ванной: сильным контрастным душем он массировал страшноватое лицо: привычный способ городских драчунов.
Они завтракали и смеялись над приключением. Приятно было кормить завтраком мужчину, который может тебя защитить. Невольно она сравнивала его с Игорем… не все там еще, оказывается, отболело, но вектор этой боли, как стрелка компаса, передвигался на Ларика.
Возникла новая близость – нетягостная, свойская; хорошая.
– Поеду на работу. Бригадир нормальный – поймет.
– Подожди, я тоже. На две пары еще успею.
Она пропустила первые две пары – из-за него; он промолчал.
– И не постесняешься ехать рядом с такой хулиганской рожей? – подначил ее.
– Сейчас я тебя подгримирую, – притащила свою косметику. – Сиди спокойно!
На улице демонстративно взяла его под руку. Полюбовалась своей работой при ясном солнце:
– Сойдет! Шрамы на лице украшают мужчину.
В метро на них косились. Она ждала, когда он заговорит о встрече. Не дождалась.
– Можешь как-нибудь звякнуть, сообщить о здоровье, – небрежно бросила на прощание.
– Телеграфирую медицинский бюллетень, – весело обещал он. И полетел на крыльях.
Небольшой банкет в комнате: водка, хлеб, сигареты, три вчерашних хулигана и один подгримированный герой.
– Я тебе боялся удар ногой в лицо довести. Не дай Бог, думаю, нос сломаю.
– А думаешь – просто бить в лицо по мягким тканям, чтоб не повредить кости, ничего не сломать?
– Ну, если смотреть на тебя со стороны – куда как просто.
– Но ты тоже – как рванул руку из плеча – чуть не вывихнул; соображать же надо. Да – нож-то отдай.
– А разукрасили, в пор-ряде, с тебя еще полбанки! Тут не то что девушка – милиция поверит с судмедэкспертизой!
Долго и с увлечением припоминали детали:
– Можно идти на «Ленфильм» наниматься в каскадеры!
– Ну, если теперь не пригласишь на свадьбу – в самом деле отсвистим. Тем более репетиция уже состоялась!
– Еще кому вломить – давай, опыт есть!
Хохотали.
Он опять не звонил – день, и другой, и третий. Конечно: у своей Кати… Та умело врачует его; такие, как она, все делают умело. Если б не она! Неужели я ревную? вот еще…
Если победа в бою завоевывает женское сердце, то врачевание ран героя растапливает женскую душу.
Ларик неукоснительно позвонил вечером на третий день.
– А раньше не мог?
– Ждал, пока вывеска подживет.
Перед кинотеатром она издали увидела его; вблизи осмотрела лицо – умело загримировано, явно чувствуется женская рука. Что ж, все ясно. А чего ты ждала, собственно?
В темноте зала она ждала его прикосновения.
На середине фильма он вдруг обеими руками крепко сжал ее руку, поднес к губам, поцеловал быстро, крепко. Прошептал на ухо:
– Прости. Я не должен был тебя приглашать. – Поднялся и, не пригибаясь, ушел по проходу.
Она сидела еще несколько минут. Дурацкое кино было непереносимо. Поднялась и ушла.
Горечь мешала дышать.
И был вечер, и было утро; дыхание ее было сбито, «свой нерв» потерян. Не умирала. Но сладко не было.
