О языке, на котором велась передача, поскольку точных документальных записей того времени нет, можно судить лишь на основании сделанных через несколько лет свидетельств очевидцев. Нужно тут же отметить преимущества своевременной документальной записи — память человека оказалась не в состоянии точно воспроизвести детали великого, но далекого дня. Так, по свидетельству одних очевидцев, передача происходила на немецком языке и принятый текст имел вид Heinrih Hertz.

По утверждению других, не менее авторитетных очевидцев, в том числе по свидетельству непременного помощника Попова П. Н. Рыбкина, являвшегося, кстати сказать, и автором радиограммы, написана она была по-русски и имела вид «Генрихъ Герцъ».

Большие споры, к сожалению, имеют место и по поводу даты передачи эпохальной радиограммы. Одни очевидцы (их большинство) утверждают, что передача состоялась в начале 1896 года, другие свидетельствуют, что знаменательное событие произошло в конце 1897 года.

Такое серьезное несовпадение рассказов очевидцев, вызванное в первую очередь, несомненно, несовершенством человеческой памяти, быть может, не имело бы большого значения, если бы не одно принципиальное обстоятельство: именно в 1896 году итальянец Гульельмо Маркони провел публичные сеансы радиосвязи, причем с помощью запатентованных им приемника и передатчика собственной конструкции. Таким образом, точная дата сеанса приобретает первостепенное значение. К сожалению, решить этот вопрос «большинством голосов» очевидцев, видимо, возможным не представляется.

Что же записано в протоколе Русского физико-химического общества о сенсационной радиограмме Попова?

Должно же быть там хотя бы мимолетное упоминание о радиограмме!

Запись в протоколе от 24 марта 1896 года гласит:

«А. С. Попов показывает приборы для лекционного демонстрирования опытов Герца».

Конечно, такая скупая формулировка, каковы бы ни были ее причины (некоторые участники заседания полагали, что работы Попова были засекречены Морским ведомством), отнюдь не способствует прояснению ситуации и восстановлению справедливости. Вопрос о времени и обстоятельствах посылки первой радиограммы остается, таким образом, открытым.

В то же самое время итальянец Гульельмо Маркони в середине 1896 года взял английский патент на радиоприемник и радиопередатчик на «способ сигнализации на расстоянии», и летом того же года об этом изобретении было опубликовано большое число материалов даже в провинциальных газетах, в том числе и в русских (но никаких деталей устройства, конечно, не сообщалось).

Он склонил английских промышленников к созданию компании по эксплуатации его изобретения. Компания обладала большими капиталами и, благодаря невероятной энергии самого Маркони, процветала. В 1896 году им была достигнута дальность радиосвязи 3 километра, через год — 21 километр, еще через полтора года — 70 километров, в начале 1901 года — 300, а в конце его — 3500! Эта внушительная цифра знаменовала принципиально новый этап развития радиосвязи — связь без подводных кабелей через Атлантический океан! Об энергии, которую развил Маркони в деле пропаганды радиосвязи (конечно, на основе своих патентов), можно судить хотя бы по тому факту, что Атлантический океан был пересечен им 80 раз.

На фоне этих громких успехов достижения Александра Степановича Попова в его усилиях внедрить свои радиоустройства не выглядят столь впечатляющими. Да иначе и быть не могло, если уже на первом ходатайстве Попова о выделении денег на эксперименты морской министр начертал: «На такую химеру отпускать денег не разрешаю».

(Справедливости ради надо сказать, что и другие правительства относились к этой идее не лучше. Так, знаменитый Эрнест Резерфорд, в молодости занимавшийся беспроволочной сигнализацией, также не смог получить на свои работы ни пенса; это удалось в Англии лишь необыкновенно «пробивному» Маркони.)

Хотя впоследствии по настоянию прогрессивного адмирала Макарова какие-то крохи и были отпущены (Попов много по своей скромности и не запрашивал), успешно конкурировать с поставившим дело на широкую коммерческую ногу Маркони Попов не мог.

Оборудование для первых русских радиостанций пришлось заказывать в Париже, у Дюкрете, по неимоверно высоким ценам.

Страна, подарившая миру радио, во время русско-японской войны 1904–1905 годов настолько плохо оснастила свои корабли радиостанциями, что это явилось еще одной причиной позорного поражения.

И все же, что дает нам основания утверждать, что радио родилось именно в России, что именно на русской земле гением русского человека было построено устройство, способное уверенно принимать сигналы, осмысленную информацию, другими словами — первый радиоприемник?

Чтобы разобраться в этом, стоит мысленным взором догнать некую подводу, с которой направлялся в 1868 году из поселка Турьинский рудник, что на Северном Урале, девятилетний Александр Попов, поповский сын, на учебу в городок Долматов в духовное училище.

Год назад умер великий Фарадей, но жив еще благородный гений Максвелл, работающий над своей теорией электромагнитного поля, посещает гимназию в далекой Германии одиннадцатилетний Герц. Попов еще бесконечно далек от того, что станет общим его делом с этими великими людьми…

Первое знакомство с физикой по книжке французского популяризатора Гано. Первое знакомство — и привязанность на всю жизнь.

Привязанность не взаимная — студент первого курса физико-математического факультета Петербургского университета Попов Александр Степанович блестяще… проваливается на первой же сессии. Для того чтобы прожить, пришлось работать репетитором, держать корректуру, переводить, времени на учебу не оставалось. Это был хороший урок: физика требовала жертв и прежде всего — времени.

И он отдает все свое время, все свои способности, всего себя физике, в особенности — электротехнике. Не только время и силы. Он отнюдь не цвел в промозглом петербургском климате, не имея возможности приобрести новые ботинки, плохо питаясь и много работая. Головокружения и жестокий ревматизм — постоянные его спутники в студенческие годы.

Он посещает заседания электротехнического отдела Русского технического общества, работает «объяснителем» на электротехнической выставке, знакомится с такими корифеями русской электротехники, как Яблочков, Лодыгин, Чиколев и Лачинов; вступает в товарищество «Электротехник», которое громогласно объявляло, что обслуживает желающих в районе Невского проспекта «От Аничкова моста до Большой Морской», причем «вполне обеспечивает потребителям исправное освещение и совершенно исключает возможность погасаний». На первых порах молодому Попову поручали регулировать напряжение динамомашины, служившей для освещения одного из увеселительных садов Петербурга. «Роль» вольтметра исполнял мальчишка, уставившийся на фонари: если свет фонарей становился, по его мнению, более тусклым, чем следовало, он орал Попову страшным голосом: «Поддай!»

Затем — заведование электротехнической станцией на ярмарке в Нижнем Новгороде и кандидатская диссертация на тему «О принципах магнито- и динамоэлектрических машин постоянного тока», где Попов с совершенно необычной стороны анализирует спектр потерь в электрической машине. Диссертация защищена с блеском, и А. С. Попова оставляют в университете «для подготовки к профессорскому званию» — редкое поощрение.

Заметил ли читатель серьезную разницу в начале творческих биографий Фарадея, Максвелла и Герца, с одной стороны, и Попова — с другой? В то время как мера движения вперед первых — это успехи научные, мера движения вперед Александра Степановича Попова — его успехи на поприще техническом.

Идея электромагнетизма, затем идея электромагнитных волн, возникшая у Максвелла и Фарадея, получившая столь блистательное подтверждение в опытах Герца, неминуемо должна была пройти стадию, когда она укрепится каркасом инженерных решений, начнет непосредственное служение человеку.

Идея была рождена и подтверждена; идея должна быть доведена теперь инженером до такой стадии, когда она может быть практически использована.