– Мама, – пробормотал он, – овцы сегодня в безопасности.

– Овцы? – через секунду переспросила Фаун.

– Так дозорные шутят. – Шутят над крестьянами, и говорить этого Фаун не следовало. К счастью, усталость мешала ему продолжать разговор. Дагу хватило сил, только чтобы вытянуться и погасить свечу.

– Я не поняла.

– И хорошо. Спокойной ночи. – Его виноватое влечение к этому женскому телу, отделенному от него всего несколькими слоями ткани, было сильным, но очень кратковременным.

Фаун проснулась среди ночи, лежа на правом боку и глядя в стену кухни. Какая-то тяжесть давила ей на грудь, а сзади подпирало что-то вроде длинного комковатого валика. Тяжестью оказалась левая рука Дага, как поняла Фаун; должно быть, он очень крепко спит, раз так раскинулся: он всегда старался держать увечную руку в стороне, не на виду. Подбородок Дага царапал ей шею, нос уткнулся ей в волосы, и Фаун чувствовала, как его медленное дыхание колышет ее кудри. Даг был очень солидным препятствием между ней и дверью.

И всем, что в дверь могло войти… любыми страшными существами снаружи. Разбойниками, глиняными людьми, зловредными привидениями. И все-таки… не был ли высокий дозорный самым страшным из всех? Потому что к концу дня разбойники, глиняные люди, зловредные привидения неподвижно лежали у его ног, а он все еще шел. Хромал, но шел. Как же может самая страшная угроза давать такое чувство безопасности? Загадка…

Но даже если преодолеть страх перед ним, его усталость все равно пригвождала ее к месту. Выскользнуть наружу, не разбудив Дага, Фаун не удалось. Последовал не очень внятный спор о том, можно ли Фаун отправиться в уборную или лучше воспользовался горшком (Даг настоял на своем), следует ли ей сменить пропитанные кровью прокладки (Даг опять настоял) и где Дагу спать; тут было трудно сказать, кто выиграл спор, но дело кончилось тем, что улегся он на прежнем месте. Хоть Даг и принес Фаун новый нагретый кирпич, мучительные схватки продолжались, и в результате Даг уснул первым. Однако странный комфорт, который давало Фаун это костлявое тело, отгородившее ее от внешнего мира словно крепостной стеной, скоро помог уснуть и ей.

Когда Фаун проснулась в следующий раз, солнце стояло уже высоко, и Дага рядом с ней не было. Живот, который вчера раздирала боль, теперь просто ныл, хотя прокладки снова промокли от крови. Прежде чем Фаун успела запаниковать, на крыльце раздались шаги и тихое посвистывание. Фаун раньше не слышала, чтобы Даг свистел, но больше ведь никого тут не могло оказаться… Наклонив голову, в дверь вошел Даг и улыбнулся ей; дневной свет делал его золотые глаза особенно блестящими.

Должно быть, Даг умывался у колодца – его волосы были влажными, кровь и грязь с лица были смыты и даже царапины выглядели теперь не такими страшными. Пах Даг тоже вполне приятно, не то что накануне… впрочем, Фаун вспоминала тот запах с благодарностью: и в темноте, и на расстоянии нескольких футов она точно знала, где Даг находится. Дозорный явно воспользовался самодельным мылом бывшей хозяйки фермы – коричневыми комками, в которые женщина добавила лаванду и мяту.

Рубашки на Даге не было, а чистые серые штаны нашлись, похоже, среди одежды прежних хозяев; их Дагу пришлось подвязать веревкой. Фаун подумала, что они должны быть ему коротки не меньше чем на фут, но точно сказать не могла – штанины были заправлены в сапоги. Загар на теле Дага лежал неравномерно – кожа там, где ее закрывала рубашка, была белой, хоть и не такой белой, как кожа самой Фаун. По-видимому, Даг предпочитал одежду с длинным рукавом даже летом. Коллекция синяков на теле Дага выглядела почти так же впечатляюще, как ее собственная, но без одежды дозорный казался не таким тощим: под кожей перекатывались сильные мышцы.

– Доброе утро, Искорка, – весело сказал Даг.

Первым делом нужно было заняться неприятными, но необходимыми медицинскими процедурами; Даг взялся за дело с такой ловкостью, что Фаун почти сочла сгустки крови своим достижением, а не кошмаром.

– Сгустки – это хорошо. Вот когда кровь жидкая и красная – это плохо. Мы с тобой ведь так и решили, Искорка. Что бы Злой ни повредил у тебя внутри, рана начинает заживать. Ты молодец. Тебе по-прежнему нужно лежать.

Фаун и лежала, а Даг бродил по дому. Происходили разные события: на Даге появилась рваная, но чистая белая рубашка с закатанными рукавами, потом они пили чай с остатками испеченных Фаун накануне лепешек и тушеным мясом из запасов в подвале. Дагу пришлось уговаривать Фаун поесть, но ее каким-то чудом не вырвало, а еда придала сил. Даг постоянно менял нагретые кирпичи, а потом, довольно надолго исчезнув из дома, принес в платке собранную в саду фермы клубнику. Усевшись на пол рядом с Фаун, он с шутливой серьезностью принялся делить ягоды на две равные порции.

Потом Фаун снова уснула, а проснувшись, увидела, что Даг сидит за кухонным столом, мрачно разглядывая остатки своего протеза.

– Сможешь ты его починить? – заплетающимся со сна языком спросила Фаун.

– Боюсь, что нет. Этого одной рукой не сделаешь, даже если бы у меня были инструменты. Все швы разошлись, а чашка, охватывавшая запястье, треснула. Даже Дирле будет не под силу привести все это в порядок. Когда доберемся до Глассфорджа, придется найти шорника и резчика по дереву.

Глассфордж… Стоит ли ей туда стремиться, когда причина ее бегства из дому так неожиданно исчезла? Жизнь Фаун так резко и так быстро менялась за последние дни, что она уже ни в чем не была уверена. Фаун отвернулась к стене и прижала кирпич – судя по тому, каким он был теплым, Даг еще раз сменил его, пока она спала – к своему ноющему опустевшему животу.

За прошедшие недели младенец был для Фаун источником страха, отчаяния, стыда, изнеможения и тошноты. Ребенок еще не начал шевелиться, хотя каждую ночь Фаун засыпала, ожидая ощутить толчки, о которых так много слышала. Ей было странно думать о том, что этот случайно встреченный человек со своими непонятными дарованиями Стража Озера лучше, чем она сама, ощутил коротенькую жизнь ее малышки. Мысль об этом была мучительна, и тепло кирпича, к которому Фаун прижалась лбом, не помогало.

Фаун перевернулась на другой бок, и ее взгляд упал на ножны, которые лежали рядом с ее пуховым ложем. Уцелевший нож с синей рукоятью так и оставался в ножнах, куда она его сунула. Другой же – зеленая рукоять и обломки костяного лезвия – был, похоже, завернут заново: в кусок вышитой ткани, позаимствованной, наверное, из корзины для шитья, с неуклюже завязанными Дагом концами. Тонкое полотно, хоть и мятое и рваное, было явно когда-то драгоценностью, предназначенной для гостей.

Подняв глаза, Фаун заметила, что Даг следит за тем, как она рассматривает обломки ножа. Лицо его снова лишилось всякого выражения.

– Ты говорил, что расскажешь мне и о ножах тоже, – сказала Фаун. – Ведь не любой же кусок кости может убить бессмертного Злого.

– Нет… конечно, нет. Разделяющие ножи – самые сложные из наших… инструментов. Создать их удается дорогой ценой.

– Ты, наверное, снова скажешь мне, что в них никакой магии нет.

Даг вздохнул, подошел к Фаун и уселся на полу, скрестив ноги. Ножны он задумчиво вертел в пальцах.

– Это человеческая кость, верно? – тихо спросила Фаун, глядя на него из-под ресниц.

– Да, – рассеянно ответил Даг, потом пристально посмотрел на девушку. – Понимаешь, у дозорных уже бывали неприятности с крестьянами из-за разделяющих ножей. Непонимание… Мы научились не говорить на эту тему… но ты заслужила… Есть причина, почему ты должна знать. Я могу только просить тебя потом никому об этом не рассказывать.

– Совсем никому? – удивленно спросила Фаун.

Пальцы Дага дрогнули.

– Все Стражи Озера знают. Я имею в виду чужаков… крестьян. Хотя в данном случае… ну, до этого мы еще дойдем.

Похоже, кружным путем. Фаун нахмурилась: уж очень не похоже это было на его обычное прямодушие.

– Хорошо.