— Ты боялась?

— Да что ты, — качая головой, рассмеялась Элизабет. — Я чувствовала себя так, будто мир лежал у моих ног, но по правде, конечно, ни о каких детях знать ничего не знала — ни как их рожать, ни что с ними делать потом.

— А что Бобби Ли? — спросил Дэн.

— Его неизменно влекло к королевам родео. Пока я оставалась одной из них, его все устраивало, но когда я стала похожа на один из бочонков, вокруг которых девушки скачут на лошадях, он начал смотреть по сторонам, и смотрел, и смотрел, будто его голову магнитом тянуло. Некоторое время я висла на нем, просто из упрямства, но дело того не стоило. Наконец он всерьез увязался за какой-то кобылкой, я не стерпела и ушла. Дальнейшее, как говорится, принадлежит истории.

Дэн чувствовал, что тот период, о котором она умалчивает, был долгим и нерадостным. Нелегко ей пришлось с маленьким ребенком, одной против всего мира. Его взгляд упал на шрам в уголке ее рта, и он осторожно провел по шраму пальцем.

— А это откуда? — негромко спросил он, глядя ей в глаза.

Элизабет не хотелось говорить. У нее было ощущение, будто Дэн проник к ней в душу и забирает ее себе по кусочкам — а потом, когда уйдет, не вернет ни крошки. Но все-таки она ответила, не в силах противиться твердому взгляду его голубых глаз, а может, собственной потребности установить некую эмоциональную связь с ним.

— Как-то раз я пришла с работы раньше обычного и застукала Бобби верхом на мисс Родео. Погналась за ним с газовым пистолетом, которым мы пугали крыс, и всадила заряд перца в его сексапильную задницу. Он озверел, отобрал у меня пистолет и как следует врезал мне рукояткой.

— Боже, — прошептал Дэн, еле сдерживая внутри тугую пружину гнева. По тому, каким обыденным тоном она рассказывала, такое случалось часто.

— А Трейс даже не проснулся, — грустно улыбаясь, закончила она. — Он был спокойный младенец.

Господи, подумал Дэн, она ведь сама была почти девчонкой, а ей приходилось растить ребенка и биться с мужем, который обращался с нею как с грязью. Его опять захлестнула нежданная, непрошеная волна жалости, но он не противился, а взял ее лицо в ладони и поцеловал шрам.

— Прости, — шепнул он.

За что, недоумевала Элизабет. За прошлое или за будущее, которого он ей не даст? Она отогнала эту мысль. Ее влюбленность в этого человека — всего лишь непредвиденное осложнение, и с ним она справится сама, в одиночку.

— Твоя очередь, — заявила она, решив действовать его методами.

Он отстранился с непроницаемым лицом.

— Какая моя очередь?

— Рассказывать, — пояснила Элизабет, размахивая рукой, как режиссер, побуждающий вялого героя к действию. — Не одной же мне выворачиваться наизнанку. Давай, Янсен, скажи что-нибудь.

— Например? — нахмурился он.

— Например, что у тебя произошло с миссис Янсен. Дэн повернул голову, взглянул на простирающийся далеко на восток луг. Его луг, и небольшое стадо коров хертфордской породы, вольготно пасущееся в медовом клевере и сочной траве, тоже его. Не любит он меняться ролями, и идея делиться собой в размерах, превышающих отведенные им самим для этих отношений, ему совершенно не близка.

— Не сложилось, — кратко ответил он, нарочно оставляя от истории один голый костяк. — Когда мне пришлось уйти из футбола, я решил вернуться сюда. А она осталась в Лос-Анджелесе и нашла другого. Он мог обеспечивать ей ту жизнь, к которой она привыкла.

Он опустил горькие подробности: предательство и отверженность, жуткое ощущение падения с заоблачных высот в глубины отчаяния, сознание того, что он жалок и смешон, и даже собственная жена бросила его. Этими чувствами он не делился ни с кем, никогда.

В его голосе было много злой иронии, но за нею Элизабет расслышала горечь и обиду, заметила, как шевельнулись желваки на скулах, как напряженно застыли плечи. Гордец, он привык владеть собой, что бы ни случилось, и вряд ли мог смириться с разладом в личной жизни легче, чем с карьерными неудачами, и еще меньше — с тем, что ему предпочли другого.

Что же это за женщина, если бросила мужа в тот момент, когда он больше всего нуждался в ней, когда был беззащитен и растерян? Вырвать бы ей волосы и вывалять в перьях. Интересно, любит ли он ее до сих пор? Этого вопроса Элизабет задавать не стала. Ей неприятна была сама мысль о том, что он может любить кого-то, кроме нее, а уж об этом и думать глупо.

— Пойдем в дом, — шепнула она.

Там было так тихо, будто дом затаил дыхание. Солнечный свет постепенно мерк, на мебели осела непотревоженная со вчерашнего вечера пыль. Элизабет повела Дэна наверх.

Он предчувствовал, что ее желание имеет мало общего с сексом — по крайней мере, с таким сексом, к которому он привык — грубым, жестким, без лишних размышлений. Ей было нужно хоть ненадолго раствориться в его объятиях, и на этот раз он решил сделать все так, как хочет она — вовсе не потому, что изнывал от возбуждения. Просто в самом дальнем, намеренно закрытом от всех уголке сердца пульсировала сладкая боль, разбуженная Элизабет. Как удалось ей проникнуть туда, куда до нее не было доступа никому?

«Будь осторожен», — нашептывал Дэну внутренний голос. В самом деле, зачем ему это? Ничего постоянного он не хочет, — правда, и Элизабет прочные связи ни к чему. Вряд ли что-то сильно удерживает ее здесь, где ей оказали такое гостеприимство, а он никуда отсюда не уедет… Все так, но он не мог не ответить ей, не коснуться, не испытать вкус ее губ.

«Включи в игру голову и выключи сердце», — приказал он себе.

После, когда все закончилось, пришло это, хотя сколько раз он твердил себе, что ничего нет. С другими женщинами и правда не было, но сейчас, в огромной, как корабль, постели, рядом с Элизабет, тоска подкралась исподтишка и больно сжала сердце.

Он посмотрел на Элизабет и снова попытался не поверить себе. Она ему не пара. Ничего у них не выйдет. Они слишком разные, и влечет их друг к другу не более чем игра обстоятельств. Они вместе оказались в такой ситуации, когда все чувства обострены до предела и достаточно искры, чтобы вспыхнул пожар. Какой пожар, просто гормональный взрыв. Как только расследование закончится, страсти утихнут. Элизабет пойдет дальше своим путем, и его жизнь снова потечет, как заведено.

— Сегодня ночью у тебя во дворе будут дежурить, — сказал он, высвобождаясь из ее объятий и вставая с кровати.

Элизабет села, придерживая простыню на груди. Спутанные волосы падали ей на глаза.

— Ладненько, — пробормотала она, глядя, как Дэн застегивает джинсы. Ее время вышло. Полчаса дружеской беседы, час секса. Теперь он снова был полицейским, вот так у него вся жизнь расписана по минутам. Элизабет и завидовала ему, и презирала его за эту пунктуальность. Ее собственная жизнь напоминала спутанный моток пряжи, или переплетение виноградных лоз, или вечно взлохмаченную шевелюру, которую она никак не могла привести в порядок.

Во взгляде Дэна сквозила скорее жалость, чем сожаление, и это неприятно потрясло ее.

— Мне пора.

Элизабет гордо вскинула подбородок, гневно блеснула глазами, пряча боль.

— Я тебя и не держу.

Она выскользнула из постели, придерживая на себе простыню, и подошла к окну. Темнело. Надворные постройки мрачным кольцом окружали двор. Без солнца их унылые серые стены казались зловещими и таинственными. Элизабет заглянула в черный проем открытой двери сарая и почувствовала, как по шее побежал холодок. Ей опять казалось, что за нею следят, и от этого было неуютно. Чушь какая, фантазии, подумала она, но от окна отошла.

На ночном столике нашлась сигарета, в ящике — зажигалка.

— Спасибо, что отпустил Трейса, — сказала Элизабет, выпуская в потолок облако дыма.

— У меня не было оснований задерживать его, — возразил Дэн, заправляя рубашку в джинсы.

— Как и предлагать ему работу.

— Если он хороший парень, то заслуживает возможности доказать это.

Элизабетхотелось надеяться, что Дэн был добр к Трейсу из-за нее. Глупо, конечно.

С минуту Дэн наблюдал за нею, не зная, что сказать. Проклятье. С Энн Маркхэм у него таких проблем при прощании никогда не возникало; правда, ему никогда не хотелось провести ночь, просто обнимая Энн. Он никогда не задумывался, что она чувствует, бывает ли ей одиноко, когда он уходит… Элизабет по-прежнему смотрела в окно, упрямо подняв голову, и он, как свою, ощутил ее тоску. Безнадежность кольнула его в сердце, будто он сам от себя уходил.