I

Февраль 1185 года

Который день в Брабанте, не переставая, валил снег. Зима напоследок будто бы решила вволю напугать жителей маленького графства на севере Трезмона, где раскинулись от горизонта до горизонта черные горы с озерами Мирруар-о-фэ - природной границей королевства. Но жители Брабанта были привычны к высоким снегам и морозам. Боялись они только голода и запустения, к которому постепенно приходили их деревеньки.

Старый граф дю Вириль, правивший Брабантом последние двадцать пять лет, совершенно озяб и все требовал натопить пожарче, но в замок задували такие ветрища, что никакие очаги да шкуры не спасали. Он судорожно перебирал свитки, принесенные ему в это утро - ждал вестей из Святой земли, куда отправились его сыновья, чтобы прославить славный род дю Вирилей и вернуться домой, привезя с собой несметные богатства. Но вестей все не было. Зато привезли письмо от герцога де Жуайеза, не самого спокойного соседа, чье герцогство граничило с Брабантом на юге.

«Не иначе опять о Пэи-де-Марэ пишет!» - сердито размышлял граф, раздумывая над тем, как бы избавиться от проклятого болотистого края на меже их владений, но чтобы это не выглядело так, будто он сдался. Просто ему, в самом деле, ни к чему были эти болота. Ни под посевы не отдашь, ни животину на водопой не отведешь. А река в Брабанте чистейшая. Но Жуайезы вот уж сколько лет заявляли свои права на Пэи-де-Марэ, а дю Вирили из гордости отклоняли все притязания. Из гордости, но не от большого ума - так решил для себя старый граф. Впрочем, и он вот уже сколько лет не нарушал традиции. И бестолковая болотистая земля оставалась в пределах его владений.

Однако, развернув свиток с письмом герцога и прочитав первые же строки послания, граф Артур дю Вириль едва не уронил челюсть на пол.

- Dominus, gratias ago tibi! - воскликнул дю Вириль и вскочил с кресла, направившись в покои своей дочери Катрин, расположения которых он уже почти не помнил. Они встречались два раза в день: за завтраком и за ужином. Обедал граф обыкновенно в своих покоях. Они почти никогда ни о чем не говорили. И ровно никакой роли в жизнях друг друга не играли. Она не мешала ему, блюла честь графини дю Вириль и не доставляла хлопот. Этого графу было вполне довольно, чтобы терпеть ее в своем доме. И, хотя она так и не вышла замуж, хозяйка из нее была отменная. Он и не замечал ее усилий, но в замке все делалось вовремя и так, что ему почти никогда не приходилось браниться на слуг.

Все-таки отыскав нужную дверь в башне, где прежде жила его покойная жена, и которую теперь занимала Катрин, он без стука вошел и с порога сказал:

- Жуайез пишет мне. Я хочу, чтобы ты прочитала его послание и сказала, что думаешь об этом.

Убрав в сторону рукоделие, Катрин молча взяла у отца свиток и пробежала его глазами. В пространном письме, написанном изящным, хотя и несколько витиеватым слогом, герцог де Жуайез просил у графа Артура руки его дочери. Руки Катрин. При этом соглашаясь взять за ней лишь надоевшие не одному поколению дю Вирилей болота. Это было странным, но Катрин считала бы себя глупой уткой до конца своих дней, если бы не увидела выгоды от такого предложения. В свои девятнадцать лет она прекрасно отдавала себе отчет, что осталась старой девой и самая завидная ее участь - быть хозяйкой отцовского дома да молиться о его долгой жизни. В противном случае ее жизнь продолжится в монастырских стенах. Что для Катрин казалось равносильным смерти.

А потому упустить единственный выпавший случай уехать из опостылевшего Брабанта графиня дю Вириль не могла.

- Я думаю, отец, что вы должны дать согласие герцогу. Наконец-то вы избавитесь и от дочери, которая для вас только лишний рот, и от болот, за которые вам приходится платить налог, - ровным голосом проговорила Катрин.

Граф удивленно посмотрел на свою дочь. Обыкновенно он полагал женщин безмозглыми курицами, не способными думать ни о чем, кроме любви. Во всяком случае, его покойная супруга умела только плакать о том, что нелюбима, и рожать детей. На большее ей не хватало ума. Тем удивительнее было обнаружить толику разума у Катрин. Надо признать, она была красива. Он рассматривал ее лицо, будто заново узнавая. Тонкие черты ее, несомненно, были унаследованы от его матери. Та тоже считалась красавицей. Высокий лоб, скрытый до половины вимплом, темные брови, ровный нос и четко очерченные пухлые губы. Но самым красивым на ее лице, как водится, были глаза. Большие, в обрамлении длинных золотистых ресниц, удивительного цвета мха в горах Мирруар-о-фэ. Граф силился вспомнить точный оттенок ее всегда скрытых под покрывалом или вимплом волос. Он знал, что родилась она рыжей. Но какими ее волосы стали теперь, не имел представления. У Катрин было всего два недостатка. Она была слишком худой для девушки. Но на худобу тоже любители находятся. И у нее вовсе не было приданого. Последнее стало решающим в вопросе ее замужества. Она, представительница древнего рода дю Вирилей, достойная по крови стать супругой и королю, не могла выйти замуж за человека более низкого происхождения, чем была сама. Но те, кто подходили ей в мужья, без приданого ее не брали.

Граф нахмурился и тихо сказал:

- Я бы дал согласие герцогу даже в том случае, если бы ты возражала против этого брака. Все решено. Но я должен быть честен с тобой, Катрин, - Жуайез старше тебя. И, как говорят, довольно крутого нрава. Да ты и сама должна была видеть по тону его послания. Потому берегись - не вздумай идти поперек его слова. Иначе он может отказаться от тебя.

Катрин опустила глаза, спрятав довольный взгляд, и улыбнулась.

- Если желаете, Ваше Сиятельство, я могу написать герцогу письмо с благодарностями и обещанием быть ему достойной женой, чтобы он никогда не пожалел о сделанном им выборе.

- Даже не вздумай! - громыхнул граф. Все же относительно ума Катрин он сильно погорячился. - Прояви покорность воле отца. Я сам отпишу графу, что согласен отдать ему тебя. Твое же дело помалкивать. И быть послушной мужу!

- Конечно, отец, - смиренно кивнула Катрин. - Вы лучше знаете, как должно поступить. А я же сделаю, как вы скажете.

- Вот и славно. Вы обвенчаетесь так скоро, как это будет возможно. Ни к чему тянуть, так и прокиснуть недолго. Ты и без того уже старая.

II

Март 1185 года

У маркиза из провинций,

Жизнь, мессиры, непроста.

Старший сын, тот был патриций.

Младший - тот слуга Христа.

Только тот, что был патриций,

Переплюнул весь свой род!

Почитателем традиций

Проливал винишко рот.

Слыл растратчиком сестерций,

Портил девок по углам.

Он папаше был по сердцу,

Шел по папиным стопам!