Но как не похож был этот бревенчатый город с редкими каменными домами на прекрасный Хайян, паривший над берегом Ринкаса, вознесенный вверх на сотнях причудливых платформ! Вместо просторных площадей, окруженных склонами холмов, змеились тут длинные улицы и переулки, обрубленные с трех сторон защитными валами, а с четвертой – речным откосом; вместо кольца душистых магнолий с огромными белыми цветами окружали Лондах поля, яблоневые сады и дубовые да тисовые рощи; вместо прудов, обсаженных зеленью, пересекали город пять-шесть каналов с крутыми мостиками на гранитных сваях; вместо сверкавших под солнцем золотых песков тянулись к югу заросшие травой да ивами берега Тейма. Но эта непохожесть не отталкивала и не раздражала Дженнака, ибо город сей принадлежал ему и создан был его мыслью, заботами и трудами. Как и вся страна, зеленая Бритайя! Временами, глядя на Лондах с вершины холма, он чувствовал себя подобным Одиссу, своему великому прародителю. Некогда, в легендарной древности, Хитроумный Ахау примирил Пять Племен Серанны, создав из них новый народ; примирил и дал им властителей светлой крови, сделал единым целым, воздвиг крепость державы над песком и прахом былых раздоров. Не повторен ли труд Одисса им, Дженнаком? Как некогда сам Ахау-прародитель, он явился в дикий край и покорил его враждующие племена – где силой, где убеждением, где угрозами либо магией, служившей ему столь же верно, как тайонельский меч и тысячи солдат… Он сухо рассмеялся, вспомнив физиономию Тууса, упрямого вождя валлахов, – в тот миг, когда увидел вождь умершего отца и выслушал его советы. К счастью, духов предков, истинных или поддельных, в Бритайе уважали, что не раз спасало страну от кровопролития, а самих бритов – от уничтожения. Теперь все это осталось в прошлом; теперь в южной Бритайе из каждых десяти человек двое были одиссарцами, а четверо – полукровками, их потомками, и эта связь обеспечивала верность бритов куда надежней, чем оружие и солдаты.

Жаль покидать Лондах, промелькнула мысль, однако пора… Пора! Пришел день, когда нужно отправиться в дорогу, дабы не разрушилось созданное им, дабы мог он и впредь идти путем своего предназначения – переправиться на материк, усмирить разбойников-фарантов, пройти в земли гермиумов и скатаров, достичь могучих рек, Даная, Днапра и Илейма, что текут в росайнских чащобах и степях над двумя солеными морями… А потом он пойдет на север, в Землю Дракона; отправится туда с тысячами воинов и сотнями драммаров, выстроит крепости на берегах Чати и Чини, мощные форты с метателями, а у стен их заложит города… И норелги перестанут продавать мужчин в Эйпонну, ибо Эйпонна сама придет к ним – придут сыны Одисса со своими богами, своим неодолимым оружием и своим мастерством… Придут, породнятся с норелгами, и будет в их земле как в Бритайе… А коль не захотят они жить среди скал и снегов, то можно переселить их с полуострова на материк… переселить мирно, ибо земель в Ближней Риканне хватит. Пока хватит!

Разумеется, все эти планы требовали времени – быть может, целой сотни лет, но разве время не повиновалось ему? Он, кинну, мог распоряжаться временем с гораздо большей определенностью, чем любой другой светлорожденный, ибо жизнь его мнилась бесконечной, и он не прожил и десятой ее части. А значит, не стоило жадничать и скупиться; несколько месяцев, которые он проведет в Эйпонне, не значат ровным счетом ничего. И в то же время значат очень много – ведь любое бедствие на родине, кровопролитная война, крушение Великих Очагов, могли сокрушить и его собственные замыслы.

Дженнак пошарил у пояса, вытащил туго свернутую полоску кожи, расправил ее, всмотрелся. Буквы были выписаны красным цветом Одисса, в знак почтения к его Дому, и только внизу сверкал золотистый солнечный диск на фоне контура Иберы.

Чолла… Волосы, как крыло ворона, черные веера ресниц на золотисто-бледных щеках, пухлые алые губы, слабый запах цветущего жасмина…

Избавляясь от наваждения, он сильно потер веки и вновь перевел взгляд на пергаментную полоску. Там рукой Чоллы было выведено:

«Прибыл морской вестник из Лимучати, принес послание: Че Чантар, владыка Арсоланы и мой отец, желает видеть тебя. Я тоже. Постель моя пуста и пусто сердце. Если я позову, ты приплывешь, мой вождь?»

Он остался для нее вождем, подумал Дженнак; остался одиссарским наследником, хотя белый убор с серебряным полумесяцем давно носит сын Джиллора. Впрочем, и над его головой развеваются белые перья, только скрепляет их не лунный серп, знак наследника, а маленький сокол с разинутым грозно клювом… И этот выбор он сделал сам, променяв судьбу властительного кецаля на жизнь сокола-непоседы… Что ж, мужчина должен отбрасывать собственную тень!

На миг сожаление кольнуло его – не из-за власти, потерянной им, из-за Чоллы. Многие годы протекли с того дня на лизирских берегах, когда руки Чоллы обнимали его, и много женщин согревали ложе Дженнака – смуглые одиссарки и белокожие дочери Бритайи, девушки из Иберы, с материка и привезенные из далекого Нефати… Женщин у него было много, но не было любви; ее он опасался, ибо любовь вела к потерям, а потери – к страданию. Впрочем, он расплатился бы самой жестокой ценой, если бы встретил женщину, достойную любви, такую, как Вианна, его чакчан, его ночная пчелка… Но подобных ей не попадалось. Девушки Одиссара были пылкими и искусными, бритки – нежными и покорными, красавицы Нефати чаровали своей хрупкой прелестью, а женщины фарантов оказались столь же неистовыми в любви, как и в бою. Но не было такой, что сочетала бы пылкость и нежность, отвагу и ум, страсть и стыдливость… Не было! Ни одной! Включая и Чоллу Чантар, слишком любившую властвовать – и в постели, и в хогане, и в делах мира либо войны.

Но, быть может, она изменилась? Тридцать лет – большой срок, даже для светлорожденной…

Сильные пальцы Дженнака скомкали послание, и мысли о Чолле покинули его. Теперь он думал о ее отце, о премудром Че Чантаре, правителе Арсоланы, самом древнем из живущих на Земле людей, коему, по самым скромным подсчетам, минуло два с четвертью столетия. И он не собирался умирать! Он правил твердой рукой, и, как утверждали очевидцы, был бодр и выглядел чуть ли не тридцатилетним. Правда, светлорожденные не ведали старости и дряхлости, сохраняя молодую силу до самого конца; затем в считанные дни кожа их покрывалась морщинами, выпадали волосы и зубы, а кровь густела, становясь не светло-алой, но багровой, как у прочих людей. И вскоре наступал конец, быстрый, однако не мучительный; светло-рожденные засыпали, чтобы пробудиться на дороге, ведущей в Чак Мооль.

Когда же вступит на нее арсоланский властитель? От всего сердца Дженнак желал, чтобы это случилось не скоро, но подобное долголетие казалось ему подозрительным. Джакарра, старший из его братьев, возглавлявший Очаг Торговцев, умер на сто восьмом году; его отец Джеданна, Ахау Юга, дожил до ста сорока двух лет, а Унгир-Брен перешагнул рубеж третьего столетия. Но даже он все-таки не мог сравниться с кинну…

А Че Чантар?..

Впрочем, размышления эти казались Дженнаку бесплодными, и он попытался угадать, почему арсоланский властитель настаивает на личной и срочной встрече. Они были знакомы лишь по переписке и обменивались посланиями раз в два или в три месяца; письма отправлялись в Хайан на одиссарских кораблях, а оттуда соколы или гул сигнальных барабанов нес их в Инкалу, в горную столицу Арсоланы. Но сейчас, как утверждала Чолла, прибыл морской вестник – и значит, обстоятельства переменились; морских вестников в Лимучати было не больше десятка и посылали их лишь с самыми важными и секретными сообщениями.

Что же желает сказать ему Че Чантар? О чем посоветоваться? Какое тайное дело обсудить?

Ситуацию в Одиссаре? Но там события развивались нормально. Джиллор, великий воитель, делил власть с младшим из своих сыновей, наследником Даркадой; его старший сын возглавлял братство глашатаев, лазутчиков и судей, следивших за соблюдением закона, а трое остальных потомков – братство Торговцев, Очаги Ремесленников и Земледельцев. Очаг Гнева, объединявший многоопытных избранных воинов, окончательно слился с одиссарской армией, и члены его стали тарколами да санратами среди копейщиков и стрелков, среди тех, кто пускал громовые шары из метателей, и среди колесничих и конников, нового войска, сражавшегося верхом на завезенных из Бритайи и Иберы скакунах. Племенная структура Кланов была окончательно разрушена, и вожди ротодайна, хашинда и шилукчу, кентиога и сесинаба, сохранив свои личные земли и хоганы, утратили власть над людьми. Многие из семей первых наследственных сахемов пошли служить в войско либо занялись торговым промыслом, вступив в купеческое братство; многие строили корабли, боевые драммары и грузовые парусники, и пускались в плавание по Бескрайним Водам – на север, в богатые города Восточного Побережья, захваченные Джиллором в Шестой Северной войне, или на юг, в дебри Р'Рарды и к Дикому Берегу. Многие же из более мелких вождей, вторых и третьих, продавали свои усадьбы и, подобно Пакити, отправлялись с верными своими сторонниками на новую родину, в Бритайю, где ждали их приключения, опасности, богатство и слава. Поток этих переселенцев рос и ширился с каждым годом, и было ясно, что через десять-двадцать лет он перехлестнет на материк, так что фарантам и гермиумам придется потесниться. Но то были проблемы Дженнака, никак не касавшиеся премудрого Че Чантара и его державных интересов. Все эти годы Великий Сахем Бритайи свято соблюдал договор с арсоланским Очагом и не посягал на земли в бассейне Длинного моря – ни на саму Иберу, ни на Атали, Нефати и другие территории в Ближней и Жаркой Риканне, кои могли со временем оказаться под властью Че Чантара и Чоллы, владычицы Чоар, правившей в Ибере.