– Попробуй этого, господин мой, – приподняв пухлыми пальцами кубок с золотистым напитком, Кро'Таха поднес его Дженнаку. – Лучшее вино из самой Ро'Кавары! Клянусь клювом Паннар-Са!

Лишь эта забавная клятва, да еще то, что сидел он не на пятках, а скрестив ноги, как сидят на Островах, говорили о происхождении Кро'Тахи. Кейтабской крови было в нем не больше четверти, и кейтабцев он напоминал лишь невысоким ростом, широковатым лицом да слегка выпученными темными глазами. Но руки его казались не длинными, а скорее короткими, кожа была смуглей, губы – сочными, щеки – отвислыми, а лежавшее на коленях брюшко намекало на привычку к сытой и безопасной сухопутной жизни. И хоть выглядел сей потомок пиратов и завоевателей крепким мужчиной, но на предков своих, жилистых островитян с огромными ладонями, задубевшими от каната и весла, не походил. Никак не походил!

Отведав рокаварского напитка, Дженнак кивнул – вино в самом деле оказалось превосходным. Кро'Таха тут же передвинул к нему блюдо с чем-то непонятным – то ли червями, то ли желтоватыми корешками, исходившими паром в красном, как кровь, соусе.

– Попробуй, светлый господин. Пусть боб какао прорастет у меня на темени, если ты встретишь лучший мезри по ту и по эту сторону Бескрайних Вод!

– Мезри? Что это такое? – Дженнак осторожно подцепил червя обеденным дротиком.

– Улитки, мой повелитель, улитки, тушенные в острой подливе из перца. Улитки местные, каждая, изволишь видеть, длиной в собачий хвост, а перец привозной. Как и благословенное вино, коим одарил нас твой божественный предок.

Не в пример собачьим хвостам, улитки были сочными, пряными и таяли во рту. Очистив блюдо наполовину, Дженнак снова кивнул, отпил вина, дабы пригасить полыхавший на языке пожар, и произнес:

– Да будет с тобой милость Шестерых, Кро'Таха! Хоть и живешь ты в диком краю, но живешь как человек: трудишься на земле, снимаешь урожай, торгуешь и копишь богатство. И видел я, что воинов в твоем поселении немного, а все больше рыбаки и земледельцы… Выходит, мир ты предпочитаешь войне! Это хорошо. Мудро!.

По жизнерадостной физиономии ренигца скользнула тень.

– Боюсь, повелитель, что мое миролюбие скоро перережет глотку моему богатству. Сказано в Книге Повседневного: спорьте, не проливая крови, спорьте, но приходите к согласию. Так я и поступал во все дни жизни своей – спорил и торговался, позабыв о стрелах да топорах. Однако теперь…

Кро'Таха сокрушенно развел руками, всколыхнув свои пышные ожерелья и сотворил священный знак, коснувшись груди и дунув в раскрытую ладонь. Вид у него был самый прискорбный, но выпуклые глазки маслянисто поблескивали, заставляя вспомнить ходившую в Одиссаре пословицу: вороват, как кейтабец, хитер, как тассит, богат, как атлиец. Жители Рениги в ней не поминались, но были они если уж не вороваты, то, несомненно, богаты и хитры.

– Клянусь черепахой Сеннама! – Кро'Таха тяжко вздохнул и подвинул гостю сразу две чаши, с розовым и зеленоватым вином. – Клянусь черепахой Сеннама, светлый вождь, шесть лет торчу я в этих гибельных местах и думал уж остаться тут навсегда и перевезти жен своих и детей в новый хоган, и дать женщин моим воинам и работникам, и прикупить пару кораблей, наняв людей с Йантола, опытных в морских делах и торговле… Видать, не суждено! Лучше бы отправился я в Лизир, к черным, как ночь, дикарям, и выращивал бы в тех краях не бобы какао, а эти новые злаки, яч-мен и пшш… пшш…

– Пшеницу, – подсказал Дженнак.

Он оглядел упитанного Кро'Таху, размышляя об источниках его горестей и не находя к ним ни малейших поводов. Человек этот был богат и являлся главой почтенного семейства. Поля его не объехать за день на быстром иберском скакуне, дом его крепок, власть – неоспорима, и держалась она, как заметил Дженнак, не копьями сотни стражей, а уважением работников и младших родичей. Несомненно, отличался Кро'Таха удачливостью в делах, так как не всякому ренигцу, осевшему в столь отдаленном месте, повезут редкостное вино и дорогие стеклянные чаши с Кейтаба. С другой стороны, имелся у него редкостный товар, способный привлечь любого покупателя: дорогая древесина, черные шелковистые шкурки обезьян, цветные перья и большие раковины, а главное – какао, высоко ценимое в Коатле и священной земле майя. А здесь, в дельте Матери Вод, кусты какао плодоносили еще обильней, чем на ренигском побережье.

Огладив свою пушистую накидку, Кро'Таха простер руки к морскому чудищу с клешнями и десятком ног, возлежавшему перед Дженнаком. Вид у него был страшноватый, но мясо под багровым панцирем было нежнее грудки откормленного керравао.

– Отведай, мой господин… Так вот, ты мудр, как подобает потомку Одисса, и сразу догадался, что я предпочитаю звон монет свисту стрел. И потому, высадившись здесь со своими людьми и распахав свободные от зарослей угодья, я повелел начать торговлю с арахака. Самих дикарей мы не видели, но обычай их был известен: на лесной опушке вкопали мы два столба, украсили столбы крыльями белых попугаев, а между ними воздвигли помост для товаров, предлагаемых на обмен. И мы положили туда пестрые ткани, и глиняные горшки, и ожерелья из стеклянных шариков, и бронзовые браслеты, и лакомства, получаемые из сладкого тростника, и многие другие вещи, что нравятся дикарям. Они же, хоть и не стремились увидеться с нами, отвечали честно, и я получал редкостные шкуры, разноцветные перья попугаев и живых птиц в клетках, змеиную кожу и кожу кайманов, и мясо странных тварей, что водятся в болотах за лесом. Как-то, отдав три ножа, я получил настоящее сокровище… Ты только взгляни!

Стащив одно из своих ожерелий, Кро'Таха протянул его Дженнаку. То была бронзовая цепь искусной работы с двумя чуть выпуклыми дисками, напоминавшими чешуйки морского змея; между ними был подвешен плетенный из коры мешочек с блестящим шариком – по виду из яшмы, не очень большим, величиной с половину кулака. Нечто подобное изготовлялось во времена Пришествия в Юкате – яшмовые и нефритовые шары, служившие для гаданий и провиденья грядущего; но этого сфероида не касались руки древних майясских мастеров. Он был гладким, идеально отполированным, без щербинок, оставленных временем, и яшма выглядела совсем другой, не желтовато-пестрой и не коричневой с серыми и фиолетовыми разводами, как в Юкате, а полосатой, розовой и багрово-красной.

Странно, но этот шар будто бы приковал к себе взгляд Дженнака. Он осторожно вытащил сфероид из мешочка, взвесил на ладони и принялся разглядывать его, дивясь изысканному переливу красок и тому, что для каменного изделия шарик был легковат. И поверхность его не оставляла ощущения камня; скорее – нежной шелковой ткани, вдруг затвердевшей под действием неведомых чар. Шар оказался теплым, как живое существо, – то ли нагрелся на солнце, то ли впитал жар человеческого тела.

С трудом оторвав взор от этого чуда, Дженнак покосился на Кро'Таху, следившего за ним с каким-то жадным любопытством.

– Чанко?

– Чанко, мой господин. Слышал я, что они торгуют с дикарями, но никогда не поверил бы, что увижу такое в речной дельте… Отсюда ведь до чанкитских гор не меньше десяти полетов сокола!

– Вдвое больше, – возразил Дженнак, машинально поглаживая яшмовую сферу и пытаясь вспомнить что-нибудь о таинственном горном народе, не принявшем учения Шестерых. Чанко было – и оставалось – страной закрытой, охраняемой пропастями, неприступными скалистыми стенами и ледниками, где житель равнин задыхался, слеп и исходил кровавым кашлем. Чужаков к себе чанкиты не пускали и вроде бы торговых дел ни с кем не вели; но, как говорил Дженнаку в свое время О'Каймор, чанкитские изделия встречались по всей Р'Рарде и даже на Диком Берегу. Такие вот яшмовые шарики, выточенные с невероятным искусством, а еще ожерелья из белых и серых перьев кондора, сушеные целебные травы, цепи с прикрепленными к ним дисками и бронзовые зеркала. Все это ценилось дикарями весьма высоко, так как, по их мнению, чанкиты были могущественными колдунами.

Пожалуй, в этом имелась доля истины: пальцы Дженнака ласкали шелковистую поверхность, никак не желая оторваться от нее. Лишь с изрядным усилием он отдернул руку, опустил шар в мешочек и, не без вздоха сожаления, вернул ожерелье хозяину. Затем, отхлебнув вина – розового, похожего на одиссарское, – сказал: