— Входи, — крикнул Том менестрелю. Только он мог притащиться в такой час.

— Сир, — залопотал Билль, мелкими шажками подходя к недорыцарю, оставляя на соломе две борозды… Или колеи… Том не придумал, как это назвать.

— Надеюсь, ты пришел с добрыми новостями.

— Я активно работаю над вашей просьбой, сир, — поклонился парень.

Том вздохнул и снова уставился на огонь в камине.

Менестрель уселся у его ног, достал из-за спины лютню и принялся бренькать что-то заунывно-печальное.

— Ты играешь, как Билл, — через пять минут грустно сказал Том. — Точно так же. Ты просто рвешь мой слух и мои нервы своим насилием над инструментом.

— Кто такой Билл? Ваша вторая половинка?

Том усмехнулся.

— Билл — это мой младший брат-близнец. Вы с ним одно лицо. Иногда мне кажется, что ты сейчас снимешь дурацкие лосины и башмаки, и мы с тобой вместе поржем над всем этим во всех смыслах идиотским и затянувшимся розыгрышем. Только что-то мне подсказывает, что даже если ты их снимешь, то это мне не поможет… У тебя есть брат?

— У меня много братьев и сестер, сир. У нас очень большая семья. Я был бы счастлив познакомить вас с ними, сир. Вы грустите из-за него?

— Да. Как думаешь, я просто пропал из своего мира или что-то похуже?

Билль пожал плечами.

— Я никогда не путешествовал между мирами, но я видел тех, кто приходил из других миров. Как правило, это были родственные души. Знаете, сир, все души связаны между собой. Половинки. Душа всегда узнает свою душу. — Менестрель снова заиграл и вкрадчиво запел: — Непредсказуемы пересеченья

И разветвления наших дорог.

Мы расстаёмся на несколько жизней,

Чтобы однажды случайно столкнуться.

Странствуя между мирами,

Я храню в себе память

О каждом твоём воплощении.

И в назначенный час

Я узнаю тебя

По первому прикосновению.

Лишь для одной ослепительной вспышки,

Лишь ради нескольких звёздных мгновений

Мы будем плыть друг другу на встречу

Сквозь бесконечность и океаны забвения.

Странствуя между мирами,

Ты хранишь в себе память

О каждом моём воплощении.

И в назначенный час

Мы узнаем друг друга

По первому прикосновению,

Где бы ты ни был,

Кем бы ты ни был.

Время придёт, и мы снова откроем

Книгу на самой последней странице.

И эпилог станет новым прологом,

И мы уйдём, чтобы вновь повториться.

Только бы не разминуться, не заблудиться

В круговороте смертей и рождений.

И в назначенный час вспомнить друг друга

По первому прикосновению.

В круговороте смертей и рождений...

По первому прикосновению.

Том смотрел на него мягким взглядом и улыбался.

— Я хочу, чтобы у тебя осталась память обо мне, — сказал он решительно, немного волнуясь. — В своем мире я занимаюсь музыкой. Я… Я очень известный… Эм… Известный менестрель. — Глаза Билли сделались огромными, рот восторженно приоткрылся. — В конце концов, мой брат Билл тоже не умеет играть ни на чем, но это не мешает ему писать песни, петь и выступать. Помнишь, та песня, что ты мне пел вчера? Она не так плоха. Давай мы сделаем ее классной. Ты станешь здесь звездой. Ну как мы с Биллом в своем мире. Только ты не играй, а пой. Петь у тебя хорошо получится, поверь мне. Это я точно знаю. А ты помоги мне найти дорогу домой. По рукам?

Парень не слишком уверенно кивнул. Предложение Тома явно сбило его с толку.

Следующие два часа они пили вересковый мед, ели мясо и мучили несчастную лютню, которая снова расстроилась в кривых ручонках Билли.

— Давай еще раз. Итак, — Том ударил по струнам.

— Мы молоды, — пропел Билль. — С широко открытыми глазами,

Ослепленными огнями города.

Теряем контроль,

Для того чтобы почувствовать себя живыми —

Это просто еще один день в раю.

Небо в алмазах,

Ты и я.

Том внимательно его слушал, подстраиваясь мелодией, и выразительно кивал, когда требовалось расставить акценты. Билль преданно следил за каждым взмахом его ресниц и чутко реагировал на малейшее движение.

— Хорошо. Но вот тут на «небе в алмазах» и «ты и я» надо усилить. Добавь, не знаю, экспрессии!

— Что такое экспрессия?

— Билль, послушай. Ты должен понять простую истину. Музыка — это не часть тебя, музыка — это и есть ты! Пропусти ее через себя, почувствуй. И тогда ты сможешь понять, что такое экспрессия. Смотри, вот так, мне кажется, будет хорошо … Мне просто очень понравилась твоя песня про путешествия между мирами, и можно вот так добавить, смотри:

Мы короли и королевы пригорода,

Потерявшиеся во времени,

Мы не знаем, где мы.

Ну же,

Мы те, кто мы есть.

Вперед!

Только тут опять нужна экспрессия. Чувство. Вызов судьбе.

— Бунт? — приподнял как Билл бровь Билли.

Сердце Тома пропустило удар, и в груди все крутануло.

— Да, бунт, — поморщился он.

— Оооо, сир, бунт — это опасно. Нас на костре сожгут.

— Слушай, ты тогда или крестик сними, или трусы надень, как говорится. Или звезда и бунт, или шут на празднике.

— Я понял, сир.

Они убили еще целый час на то, чтобы песня менестреля звучала прилично. Парень оказался благодарным учеником и схватывал все на лету. С холодного пола от горячего камина они переместились на кровать, где сидели совсем рядом, касаясь друг друга ногами и руками. Том показывал, как ставить аккорды, как играть перебор, а как лучше бить. Песня становилась всё лучше, звучала четко и с достоинством, если у песни, конечно, может быть достоинство. Менестрель вздрагивал от каждого его прикосновения. Щеки временами покрывались пятнами, а взгляд стыдливо опускался.

Когда они закончили, Билли тихо произнес.

— У меня для вас, сир, есть сюрприз. Я надеюсь, что вы увидите его и все вспомните. Ваша память… Она помнит, но почему-то еще спит. Но ты увидишь и все поймешь. Пожалуйста, разреши.

— Валяй! — легко согласился он, откидываясь на спину.

Билль скрылся за ширмой. Том, развалившись на боку, подпер голову рукой и с интересом ждал, что же за сюрприз приготовил ему парень. Глаза упрямо закрывались, но он отчаянно боролся со сном, не давая себе провалиться в сладкие цепкие лапки Морфея. Это было очень и очень тяжело, учитывая, сколько он выпил и съел.

Наконец, из-за ширмы раздался тихий голосок, пропитанный стыдом и смущением:

— Закрой глаза.

— Готово! — усмехнулся Том, прикрыв один глаз. Потому что если он закроет оба, то тут же вырубится.

Менестрель появился из-за ширмы совершенно нагой. Он был похож на Билла так, словно сам Билл стоял сейчас перед ним. Только чуть худее, чуть угловатее и чуть тоньше. Билли был как будто копией Билла — утонченной, изящной, хрупкой. Том удивленно уставился на то место, где обычно располагались первичные половые признаки. У Билля их не было. Казалось, на нем надеты плотные трусы, идеально сливающиеся по цвету с кожей, потому что бугорок был, а вот его самого того самого не было.

Взгляд менестреля переливался всеми мыслимыми чувствами — неловкостью, невинностью, смелостью и робостью. Он приближался к Тому медленным и очень торжественным шагом. Остановился в двух шагах от кровати.

— Ну же? — тихо-тихо подбодрил его менестрель.

Том не очень понял, чего ему надо, но на всякий случай сел так, чтобы можно было легко вскочить в момент опасности.

— Покажи мне свои крылья, — воодушевленно попросил Билль.

— Какие крылья? — икнул Том и нервно хихикнул.

— Наши крылья.

Том изогнул бровь, давая понять, что мысль не улавливает.

Неожиданно за спиной Билли начали проявляться настоящие крылья, как у стрекозы — четыре прозрачных длинных и узких крылышка. Они расправлялись, переливались в свете свечей радужными искорками, становились все длиннее и изящнее. Том во все глаза следил за метаморфозой менестреля, отдаленно понимая, что стрекозы — хищники. И если этот мутант решит его сожрать, он даже не сможет оказать сопротивления, потому что пьян в сиську.