Однако здесь снова привычное смешение уровней не позволяет нам отличить это постижение от заявления сумасшедшего: «Я есть Бог!» Поэтому западная церковь не приняла постижение Экхарта, который говорил:

Причина заблуждения в том, что западной христианской традиции недостает того, что мы называли внутренностью. Ее официальная позиция всегда была «профанской», конвенциональной и экзотерической, хотя это никогда не признавалось. При этом были перепутаны профанское и сакральное, относительное и абсолютное, социальные условности и божественная природа. Поэтому на Западе социальный порядок всегда насаждался с помощью жестких средств, а законы стали абсолютными императивами. Мы уже встречались с одним проявлением этой тенденции — с представлением о том, что любовь к Богу и любовь к природе могут быть альтернативами, исключающими друг друга, точно Бог и природа — принципиально разные сущности. Но когда Бог, Абсолют, подобным образом низводится до уровня сотворенных существ и начинает конкурировать с ними, на уровне сотворенных существ, то есть в человеческом обществе, начинается разброд. Когда шумит в ушах, трудно расслышать другие звуки.

Таким образом христианское духовенство порождает непримиримость и поверхностный релятивизм, с которыми затем настойчиво борется. Борьба за отделение церкви от государства, начавшаяся во времена Ренессанса и продолжившаяся в эпоху Просвещения, стала пародией на «тайну», которую церковь проглядела. Речь идет о строго внутреннем, или сакральном учении, согласно которому в Боге, или на уровне подлинной реальности, все люди свободный равны. Другими словами, в Боге не существует классов и различий. Все личности равны перед Богом. Посвященный в эту тайну облекается в нового человека,

Государственная, а значит, профанская церковь не могла принять и тем более проповедовать такое учение. Поэтому, выйдя на поверхность, оно послужило поводом для революции, потому что церковь не могла сказать: «Посмотрите, все это не ново. Мы всегда знали об этом учении и можем теперь вам его объяснить».

Вместо этого церковь фактически отказалась от внутреннего учения, продолжая еще более категорично отождествлять Бога с законом. Она отказалась от позиции выше добра и зла, выше любых различий и тем самым заняла позицию ниже добра и зла. Ограничения были не трансцендированы, а отвергнуты, и идея равенства перед Богом сменилась представлением о том, что все люди в равной мере ничтожны. Свобода стала всего лишь индивидуализмом, а внеклассовое общество — серой посредственностью. Искусство стало монотонным проявлением эгоцентризма, а производство — монотонным выпуском товаров. К счастью, существуют исключения из этих правил, однако современный прогрессивный дух движется в направлении устранения социальных различий, что приводит к дезорганизации общества. Ведь в органическом порядке прослеживается дифференциация — по функции, если не по достоинству.

Одним из крайних проявлений этой пародии есть отношение фрейдистов, которые сводят любую творческую активность — искусство, философию, религию или литературу — к проявлениям орального и анального эротизма, а также инфантильного стремления к инцесту, делая отсюда циничный вывод, что все люди в равной мере виновны. Очевидно, подобные рассуждения направлены не на доказательство того, что все вариации либидо естественны и чисты, а на то, чтобы свести поэтов и мудрецов на уровень, который считают неприличным все, включая самих психологов. Это больше всего напоминает «полицейскую психологию», которая предполагает, что все люди, включая полицейских, являются преступниками и поэтому должны постоянно быть под прицелом. Такие примеры наводят нас на мысль, что это не учение о равенстве, а пародия на него, в которой прочитывается несчастье тех, против кого она направлена.

Жертвы этого учения — это не люди низкого социального положения, а люди без статуса вообще. Их в изобилии порождает общество, которое путает моральный закон с божественной природой. К тем, кому общество не может дать даже низкого статуса, относятся завсегдатаи игорных домов, куртизанки, пьяницы, гомосексуалисты, нищие и бездомные. В системе абсолютистской морали для этих людей нет и не может быть места. Они неприемлемы для Бога. Им не дано быть даже «малейшими в Царстве Небесном» (Мф. 5,19). Его солнце не будет сиять для неправедных, если они не пообещают измениться к лучшему. Однако к неправедным относятся не только люди отдельных сословий. Элементы неправедности и неприспособленность существуют в каждом представителе общества как незамеченные аспекты природы, не согласующиеся с майей, общественным порядком. Они являются непристойными (obscene), или закулисными (off-scene),[74] потому что они не вписываются в общую картину, не могут играть роль в социальной драме. Тем не менее эти люди столь же необходимы в ней, как подсобные рабочие необходимы в театре, как лица — за масками и тело — под одеждой.

Однако если конвенциональный уровень и божественная природа не различаются, неправедные и непристойные становятся метафизическими грешниками, нетерпимыми для Бога. Нетерпимое для Бога становится также нетерпимым для человека. Он не может согласиться с тем, чтобы игнорируемые и непристойные аспекты природы появились на сцене и обсуждались. Единственная возможность защититься для такого человека — начать обвинять обвиняющих, указывая на них со словами: «Смотрите, они точно такие же, как я!» Однако подобный подход не менее ошибочен, чем заблуждение, которое его вызвало. На самом деле закулисное — это не реальность за декорациями, а часть общей иллюзии, поскольку выбор закулисного определяется тем, что остается на сцене, то есть считается пристойным. Таким образом, то, что оставлено без внимания, всегда зависит от того, что принято замечать. Теперь становится понятным ошибочность представления о подавленных сексуальных силах как о реальности за пределами культурных достижений, поскольку они дополняют друг друга, а не существуют как причина и следствие. Хотя добро и зло возникают в результате одного разделения, само по себе зло не определяет это разделение.

Так, когда сакральная идея о равенстве профанируется, она принимает вид пародии, согласно которой на уровне абсолютной реальности, в Боге, все люди одинаковы в своей непристойности. В действительности же, это представление должно говорить нам, что все люди подобны в своей глубинной невинности. С этой точки зрения, разделение природы на добрую и злую, на пристойную и непристойную является (если, опять-таки, воспользоваться словом в его первичном смысле) произвольным (arbitrary), другими словами, зависящим от выбора наблюдателя, нашего старого знакомого — изолированного эго. Между тем, с точки зрения Бога, нет различия между закулисным и всем тем, что показывают на сцене. Для Бога все люди таковы, каковы они есть, — или, как выражаются буддисты, сделаны из одной «таковости». Когда занавес падает и актеры входят на сцену вместе с автором, директором и техническим персоналом такими, какие они есть, а не в своих масках, герой и негодяй, участник постановки и работник сцены — все получают аплодисменты зрителей.