— На длительных подъемах животные очень ослабеют, — согласился Хансен.

— Вот мои расчеты: мы захватим двухмесячный запас продовольствия и основное снаряжение, а продукты на тридцать суток и часть вещей оставим здесь. Собак сохранилось сорок две, все они пойдут до плоскогорья. Там двадцать четыре будут убиты, а восемнадцать повезут трое саней к полюсу.

— Вытянут и небольшие упряжки, ведь мы сохраним самых сильных и надежных собак, а к тому времени количество продуктов сократится, нагрузка будет меньше, — поддержал Бьолан.

— Да, вот еще: пора сменить белье, а старое вывесить, пусть проветривается несколько недель, пока мы не вернемся.

Собаки неспокойны, они чуют землю и рвутся к ней. В трех километрах поднимается вершина Бэтти, свободная от снега и кажущаяся путешественникам прекрасной, — давно уже их окружает одна только ослепительная белизна. Амундсен и Бьолан двинулись на лыжах к подножию вершины, но держатся неуверенно.

— Вот что значит долго не тренироваться, — нахмурился Амундсен. — Больше шестисот километров мы катились, ухватившись за сани, а это не ходьба…

Им хотелось почувствовать под ногами твердую почву, настоящую земную оболочку; после Мадейры они не испытывали этого ощущения. Оставив лыжи, Амундсен и Бьолан взобрались наверх, но Бэтти разочаровала их: усеянная обломками камня, вершина меньше всего годилась для прогулок людей, берегущих обувь.

Они вернулись К Амундсену подошел Хансен:

— Придется в путевых лагерях сажать на цепь всех собак, они стали чересчур жадными, пожирают кнуты, кожаные крепления лыж, обмотку саней.

— Это для них лакомство, вроде десерта…

Подъем начался. Пройдя 18 километров, отряд оказался уже в 1030 метрах над уровнем моря. Расположились на леднике среди огромных трещин. Хансен и Вистинг ушли разведать дорогу. Бьолан, превосходный лыжник, предпочел отправиться один.

Амундсен и Хассель занялись ремонтом объеденных лыжных креплений. Кто-то со свистом пронесся мимо палатки. Уле Бьолан!

— Я нашел прекраснейший спуск с перевала, — радостно сообщил он.

— Вроде такого, по которому ты сейчас слетел, словно с неба?.. То, что подходит тебе, не всегда годится для упряжек.

Вернулись двое других.

— Путь по леднику довольно крут, на небольшом расстоянии подъем достигает шестисот метров, но, думается, собаки осилят его, — сказал Хансен.

— Попытаемся сперва с одной упряжкой, — предложил Вистинг.

Понукаемые и подхлестываемые каюрами, животные втащили сани на маленькую площадку. Окуляры бинокля приблизили гору Кристоферсена и южный склон вершины Нансена; между ними уступами поднимается еще один ледник, неимоверно взгорбленный и растрескавшийся, получивший имя норвежца Акселя Хейберга. Амундсен убрал бинокль.

— Нечего сказать, попали в местечко! Мы вынуждены отклониться от прямого пути: дорога у подножия горы Нансена непроходима, там дикий хаос, а вот дон Педро помогает нам, двинемся вдоль этой вершины. Крутой спуск с перевала опасен, необходимо обвязать полозья саней веревками, другой системы тормозов у нас нет.

Ледник Хейберга, крутой и широкий, зажат горными великанами. С трех сторон сползают сюда глетчеры. Норвежцы заночевали в окружении колоссальных белых глыб. Утром по крутизне вползли на первый уступ ледника, путь прокладывал Бьолан. Упряжки перевезли грузы в два приема.

— Невыносимо жарко, — вздохнул передовой, утирая лицо и шею.

— А я вспотел, точно после дальнего пробега в тропиках, — откликнулся начальник.

Высота 1600 метров. Установили палатку. Рано утром на разведку уходит сам Амундсен с двумя товарищами. Всех волновало: что ожидает по другую сторону перевала, доступен ли путь?.. Лыжники наверху. Впереди множество трещин, но дорога проходима! Конечно, собакам достанется тяжело… Пожалуй, можно вернуться? Нет, надо пересечь самый верхний уступ ледника, подняться еще выше и посмотреть что там…

Разведчиков ждали. Стремглав спускались они к лагерю под гул и грохот снежных обвалов, вокруг высоко вздымалась белая пыль. «Горы скидывают свои зимние плащи, намереваясь облачиться в весенние одежды», — подумал Амундсен, вообще-то не склонный к поэтическим образам.

Разлегшиеся в лагере собаки похрапывали. Солнечные лучи нагревали красный брезент палатки. На примусе бурлил котелок, приятно пахло пеммиканом. Скорее бы растянуться в жаркой палатке, пить и есть, есть и пить!..

— Сегодня месяц, как мы вышли из Фрамхейма, а завтра будем на антарктическом плоскогорье, путь к нему нам теперь известен, — уверенно объявил Амундсен. — Мы надеялись подняться туда за десять дней, но хватит и четырех.

За обедом путешественники говорят о свежих отбивных котлетах и других роскошных блюдах из собачьего мяса. Да, завтра у них будет пиршество…

Ясным и тихим утром двинулись к перевалу. Упряжки тянули медленно, подъем изнурил собак. На коротком привале Хельмер Хансен сварил какой-то коричневатый напиток и разлил товарищам, оставив себе по обыкновению меньшую порцию. «Закуски не ждите», — предупредил он. Двое запасливых извлекли галеты, сбереженные с утра.

— Что это ты изготовил, Хансен? — ворчливо спросил Амундсен, отхлебнув из кружки.

— Шоколад.

— Вот как! У тебя эта жидкость называется шоколадом, а на вкус ничего похожего. Экономный ты человек, Хельмер Хансен!

В восемь часов вечера проверили одометры. Все три счетчика показывали точно — 31 километр. Высота 3030 метров.

— Мы вступили на плато нашего короля Хо-кона VII, — торжественно произнес Амундсен и сделал пометку на путевой карте.

Пришел час, заранее намеченный начальником экспедиции. Четверо каюров ушли, каждому предстояло лично умертвить определенное число собак своей упряжки, верных помощников. Оставшийся в палатке Амундсен до предела накачал примус — возможно, шум его заглушит другие звуки. Знаменитому полярнику не по себе, хотя он отнюдь не отличается мягкотелостью. Прогремел первый выстрел. Амундсен вздрогнул. Стрельба продолжалась. Двадцать четыре собаки расстались с жизнью.

Каюры вернулись не скоро, они свежевали туши. Некоторые из уцелевших псов жадно набросились на горячие внутренности.

Пиршество не состоялось: никто и слышать не хотел о собачине, за долгие месяцы все привязались к животным. Аппетит пришел немного позднее.

«Бойня» оказалась негостеприимным местом. Ночью температура упала, ветер обрушивался на палатку. Люди ощущали влияние высоты; в спальном мешке не спеша переворачивались на другой бок, учащенно вдыхая воздух. Собаки провели ночь за едой, кости хрустели у них на зубах.

С утра норвежцы занялись разделкой мяса. Вистинг приготовил маленькие котлеты.

— Недурно бы зажарить их, но у нас нет ни сковородки, ни масла.

— Можно выделить немного жира из пеммикана и не жарить, а тушить мясо в кастрюле, — предложил Хассель.

Однако Вистинг сварил собачину. Все получили свежий мясной суп и котлетки. Амундсен, съев пять штук, шарил в котелке, отыскивая шестую. Дежурный повар не рассчитывал на такой блестящий успех.

Десятки килограммов мяса убраны в склад Бойни. Начальник приказал оставить все лишнее.

— А ледовые кошки? — спросил Хансен.

— Их тоже убери, дальше они не понадобятся.

Отъевшиеся, толстые, довольные собаки бродят по лагерю и равнодушно наблюдают, как Вистинг нарубает новые порции котлет.

На Бойне норвежцы собирались пробыть два дня, но шторм задержал их.

— Здесь дьявольская погода, можно подумать, что она никогда не улучшится, — сказал Бьолан. — Пятые сутки мы торчим на одном месте, а ветер все усиливается.

— Выжидать хорошую погоду утомительнее, чем идти с утра до вечера, — заметил Хассель. — Два-три дня еще можно было терпеть, но теперь отсиживаться невыносимо.

— Попробуем двинуться? — предложил Хансен.

— А почему бы и нет?! Не станем терять время!.. Попробуем!

Амундсен не смог скрыть восхищения. Лучшие качества, которые он выше всего ценит в мужчине, показали его спутники. Единодушное бесстрашие и решительность без хвастовства и громких фраз! Доведись ему прожить до глубокой старости, этого он не забудет.