— Да, — Крогер, кажется, немного сбит с толку этой сценкой, но решает не обращать внимания. — Видите ли, мистер Малфой, во время войны были и другие преступники, помимо Того-Кого-Нельзя-Называть и его последователей. Существовала группа опасных линчевателей, которые воспользовались состоянием хаоса, в котором находился наш мир, чтобы мародёрствовать и чинить беспорядки. Они сеяли смуту в Министерстве и расправлялись с аврорами. Они терроризировали Хогвартс и широкую общественность. Но, когда война закончилась, они не были наказаны и даже не предстали перед судом. Мы хотели бы изучить дела этих линчевателей, и мы даже полагаем, что знаем имена некоторых из них.

— Знаете? — спрашивает Драко.

— Один из них — Гарри Поттер, — Проспер шепчет это имя с таким ужасом, как волшебник, решившийся произнести «Волдеморт» во время последней войны.

Старая гвардия в Министерстве годами копила ненависть к Гарри. Они знают, насколько он популярен среди простых волшебников. Они знают, что если бы общественное мнение могло всё решать, то он бы уже стал министром. И это их чертовски пугает. Этот законопроект о военных преступлениях — лучший шанс Министерства под формально законным предлогом очистить правительство магической Британии от Гарри и его сторонников. Самого Гарри они убьют, если получится, в то время как Малфоя будут держать при себе ради его капитала. Они надеются использовать этот законопроект, чтобы выставить нас всех военными преступниками, настроить общественность против и приговорить нас всех к тюремному заключению в Азкабане. С таким пятном на репутации крайне маловероятно, что те из нас, кто выберется из этой передряги, не потеряв рассудка, смогут сохранить свой статус в Министерстве.

— Вам ведь не нравится мистер Поттер, не так ли, мистер Малфой? — интересуется Крогер, сально улыбаясь.

— Нет, я бы так не сказал. Но я совсем не удивлён, что он военный преступник. А ты, Гермиона?

Я могу только в ужасе смотреть на него. Это что, такая месть Малфоя Гарри?

— Вы должны извинить мисс Грейнджер, — смеется Драко, когда я не отвечаю. — Она очень, очень предана мистеру Поттеру. Она сделает абсолютно всё, о чём он её попросит, не задумываясь. Она даже готова бросить всё, ради чего работала всю свою жизнь, и согласиться на участь мелкого унылого клерка без будущего.

Меня кидает то в жар, то в холод, и я уже знаю, что не смогу сдержаться. Я даже не думаю и пытаться.

— Ты… ты мерзкий маленький засранец, ты…

Мой гневный выпад прерывает Проспер, сотрясаемый внезапным приступом сильнейшего кашля.

Он кашляет не останавливаясь.

— Джоэл? — Крогер похлопывает его по спине.

Проспер заходиться в кашле ещё сильнее, всё его тело трясётся в агонии. Лицо чиновника побагровело от натуги и сморщилось, как чернослив, на глазах выступили слёзы. Он в смятении закрывает рот салфеткой.

— Что происходит? — встревоженно спрашиваю я.

— Должно быть, он что-то съел, — тихо шепчет Драко. — Возможно, у него обострилась аллергия на рыбу.

Проспер машет руками, не в силах вдохнуть.

— Сделайте что-нибудь! — требовательно визжит Крогер.

Внезапно рядом с Проспером появляются два официанта и помогают ему подняться. Они наполовину несут, наполовину тащат его прочь, а Крогер следует за ними, задавая испуганные вопросы. Крогер останавливается в дверях и оглядывается на меня, но Драко рычит на него.

— Уходите.

Губы Крогера дрожат.

— Но, мистер Малфой…

— Идите же!

И другой официант тащит его прочь. Дверь захлопывается, и в комнате остаёмся лишь мы вдвоём. Я застываю на стуле, когда осознаю истинное положение дел. Мои глаза устремляются к Драко. Он слегка улыбается, снова подперев подбородок костяшками пальцев.

Я не могу в это поверить.

Я порываюсь вскочить на ноги, но сразу обнаруживаю, что не могу этого сделать. Я прилипла к своему стулу. Глаза Драко сверкают.

— Какого чёрта… — я борюсь, и хоть всё ещё чувствую нижнюю половину своего тела, но не могу заставить ноги повиноваться мне. — Малфой! — моё сердце колотится в груди, как бешенное, и я изо всех сил стараюсь выровнять дыхание, чтобы быстро нарастающая паника отступила. Я ненавижу быть беспомощной. Я так ненавижу это.

Я выхватываю свою палочку, но он был наготове.

— Акцио, палочка! — вот так просто лишаюсь палочки, кажется, будто я хваталась за соломинку.

— Сволочь! Отпусти меня! — в конце мой голос немного срывается. Мне стыдно так явно демонстрировать свой страх, тем более, мы оба знаем, что я боюсь не его.

— Успокойся, — увещевает он. — Расслабься.

Двери открываются, и несколько официантов врываются в комнату в порыве бурной деятельности: убирая лишние тарелки, забирая вино и заменяя его другой бутылкой с пробкой, приглушая свет, ставя свечи на стол вместе с несколькими букетами роз. Передо мной ставят ещё одну тарелку, похоже, десерт — кусочек шоколадного торта с золотым — я не шучу — узором на глазури и небольшим шариком шоколадного мороженого, посыпанного корицей и карамелью.

Потом мы снова остаёмся одни, и я буравлю его вглядом.

— Это, — произносит он, с брызгами пены откупоривая бутылку, — было намного проще, чем я когда-либо мог себе представить. Я очень разочарован в тебе, Гермиона. Шампанского?

Я пристально смотрю на него.

— Ты сумасшедший сукин сын. Чего ты добиваешься?

— У нас с тобой романтический ужин при свечах, — он встаёт, подходит ко мне и наливает шампанское в мой бокал.

— А что насчёт военного законопроекта… — начинаю я, но замолкаю, когда понимаю, насколько я была тупой. — Ты был против с самого начала. Ты затеял всё это противостояние, просто чтобы заманить меня сюда.

— Ага, — он выглядит чрезвычайно довольным собой.

— Потому что я не открыла твой подарок…

Он, должно быть, с самого начала знал, что Гарри пришлёт меня. Гарри пришлось бы послать именно меня.

— Верно.

Он опирается о стол.

— Видишь ли, в начале у меня был большой, запутанный план, чтобы заманить тебя в ловушку в дом Грюма, пока ты не откроешь мой подарок. Это место практически неприступная крепость, — он бросает взгляд вниз, туда, где Блейз оставил голубой мешок на полу. — Но потом я понял, что раз я собираюсь заманить тебя куда-нибудь, то было бы здорово заодно и хорошо провести там время с тобой, поесть изысканной еды в приятной атмосфере…

— Значит, вся эта затея — просто пустая трата моего времени? — выплёвываю я, разъярённая, и всё больше впадаю в отчаянье. Мне нужно убираться отсюда. Мне нужно выбраться отсюда!

— Гермиона, — мурлыкает он нараспев. — Ты должна винить лишь себя: если бы ты просто открыла мой подарок, мне никогда не пришлось бы идти на все эти ухищрения. — Он с размаху садится на до сих пор невостребованный третий стул справа от меня и выбирает розу на длинном стебле из ближайшей вазы. — Конечно, я никогда не думал, что ты настолько облегчишь мне задачу. Либо ты с возрастом становишься слишком небрежной, либо, — он проводит мягкими лепестками розы по моей щеке, — ты просто хотела, чтобы тебя поймали.

— Я пришла сюда сегодня вечером из-за законопроекта! Потому что это повлияет на всех нас!

Он игнорирует меня.

— Пару лет назад я бы никогда не смог так легко справиться с этим. Ты бы пришла сюда сегодня вечером, зная о моих планах больше, чем я. Что, чёрт возьми, с тобой случилось?

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — выдавливаю я, и выражение его лица меняется, он мрачнеет. Он открывает свой рот, искажённый насмешливой улыбкой, чтобы возразить, и я кричу:

— Я НЕ ПОНИМАЮ, О ЧЁМ ТЫ ГОВОРИШЬ!

Он замирает, как будто чувствуя, что должен действовать осторожно, тёмные лепестки розы останавливаются у моего подбородка, моё лицо искажено яростью и гримасой боли, и он смягчается:

— Тогда забудь, что я что-то говорил, — очень мягко предлагает он, опуская розу. — Ешь десерт и озвучь мне своё предложение насчёт законопроекта.

У меня странно перехватывает горло, и на какое-то дикое, иррациональное мгновение я в панике думаю, а не отравил ли он меня, как и Проспера. Но я медленно дышу до тех пор, пока узел в гортани не ослабевает, и я снова могу говорить. Начинаю произносить свою речь о мерах и о том, как это коснётся всех нас. Перечисляю все весомые и логичные причины, которые я подготовила ещё неделю назад, о том, почему он должен поддержать Гарри. Но мой мозг работает вхолостую, мой рот работает на автомате. От сердца отливает кровь и мои пальцы коченеют, хотя они с силой впиваются в мои бёдра, сжимая и потирая их, как будто пытаясь вернуть силу моим ногам.