Йаати сел, скрестив босые ноги, прямо на землю, и задумался. Судя по тому, как высоко стоит солнце, сейчас около полудня. Тогда, если время здесь совпадает с Лахолой, у него ещё часов шесть светлого времени, — скорее, на час меньше, потому что низко стоящее солнце скроется за деревьями, — чтобы найти хоть какое-то укрытие. Так… если сейчас полдень, солнце стоит почти точно на юге… а башня — почти точно на севере. Слева от неё запад, справа восток. Это уже что-то. Надо идти… ну да, — к башне. Всё равно, никаких других ориентиров здесь нет, — а с таким заблудиться точно трудно. Конечно, башня смотрелась, мягко говоря, жутковато, — но, почему-то, пугала куда меньше, чем прозрачная синеватая мгла на юге. Что-то в ней было… почти незаметное, но пробиравшее ознобом до костей. Йаати не смог «раскрыть» это ощущение, но оно было, и оно было сильным. Ладно, на север, так на север…

Он поднялся, вновь осматриваясь. Еды вокруг не наблюдалось, так что он решил отложить эту проблему до вечера. Одежда…

Йаати подумал, что в доме вполне может найтись какое-то старое тряпьё, — а может, даже и обувь, — но при одной мысли, что ему придется ЭТО одевать, его передернуло. Нет уж, лучше пока походить голым. Всё равно, тут вокруг никого нет… кажется. А вот ощущение разлитой в воздухе враждебности — есть. И мертвая тишина вокруг кажется какой-то очень нехорошей. Затаившейся такой…

Йаати вновь подумал о том, каково тут ночью, — и сжал зубы. Ночь откровенно пугала. И встречать её точно лучше не тут, рядом с этим трижды проклятым домом…

Он побрел по двору, высматривая что-нибудь, что могло бы послужить оружием. Всего через какую-то минуту ему повезло: он сделал несколько быстрых шагов и схватил железную трубу. Обычную, водопроводную, длиной чуть больше метра. Ржавую, конечно, но по виду вполне прочную. И приятно-тяжелую. Страх сразу отпустил.

Он вернулся к воротам, ещё раз осмотрелся, — и решительно свернул направо. Вдоль забора буйно разрослись кусты, так что пришлось войти в лес. В мертвой здешней тишине шорох мокрых листьев под ногами бил по ушам, и Йаати невольно старался ступать как можно тише.

Идти тут оказалось очень трудно, — опавшие ветки и шишки немилосердно кололи босые ноги, и приходилось распихивать лесной мусор прежде, чем шагнуть. Вдобавок, с каждым шагом отчетливо становилось темнее. И страшнее, — постоянно казалось, что вдали, между деревьями, мелькнуло что-то белесое, как призрак, — и тут же скрылось.

Каждый раз Йаати замирал, — но до него не доносилось ни звука. Скорость при таком вот подходе получалась совсем небольшой, — несколько сот метров в час, — и мальчишка вновь задумался. До башни километров двадцать или тридцать, — он вполне успеет пройти их до заката, но только если будет идти по дороге, а где тут её взять?..

Какая-то мысль трепетала на самой границе сознания, и Йаати замер, опустив ресницы, всматриваясь на этот раз в себя. Что же… а, вот! Его не оставляло ощущение, что он как-то попал в будущее, — на несколько десятков или сотен лет, и при этом, в будущее чужое и недоброе. Пустое. Мертвое. От одной этой мысли сводило живот, но, помотав головой, он смог найти в ней и полезное: судя по разлившейся везде воде, он по-прежнему был у реки, а вдоль неё в Лахолу шла дорога. Собственно, потому он, пусть подсознательно, и свернул в эту сторону. И, через какую-то сотню метров…

Йаати удвоил усилия. Сердце у него билось так часто, что он даже начал задыхаться. Если он ошибся, ему конец: даже сейчас в этом пустом мертвом лесу очень страшно, а что будет тут ночью, он даже боялся представить. Если в ближайшие минуты впереди не покажется просвет…

Йаати зашипел от боли, споткнувшись об упавший ствол… и очнулся. Сознание вновь «улетело», и он даже не заметил, как забрался в какой-то бурелом. Впереди угрюмо темнела совсем уже глухая, непролазная чаща, к тому же, отчетливо уходившая вниз, — там, среди зарослей, уже зловеще чернела вода. Мальчишка заполошно осмотрелся, — он не представлял, куда и сколько шел, и как вообще попал сюда. Справа тоже глухой лес, слева…

Слева светлее! Йаати поспешил в ту сторону, то и дело морщась от боли в босых ногах. Да, точно — там просвет! Дорога! Ура!..

Путь преградил крутой земляной вал высотой по грудь. Йаати бодро взобрался на него — и замер. От дороги его отделял второй такой же вал, — а между ними зиял ров глубиной метра в два, покрытый на дне страшной черной грязью. Склоны крутые, если он свалится туда, — то вряд ли вылезет обратно. И не перепрыгнуть, — вал просто не даст разбежаться. Зачем тут это? Что же делать?..

Йаати посмотрел вправо, влево, — но никаких упавших деревьев и мостов не наблюдалось. Ров тянулся в обе стороны, насколько хватал глаз. Придется, наверное, идти прямо по валу в сторону города, — там, где-нибудь, наверняка попадется переход на ту сторону…

За спиной что-то зашуршало, — и мальчишка замер, словно пораженный громом. Он уже убедил себя, что тут никого нет, — и ошибка совсем ему не понравилась.

Йаати торопливо оглянулся. Ничего не видно, но в проклятых лесных зарослях и не увидишь никого, пока он — или оно — не подойдет слишком близко. Сам по себе звук совсем не был страшным, — казалось, что к нему бежит ребенок, — но ритм шагов был какой-то… другой, — и от этого Йаати пробила необъяснимая дрожь. Он, наконец, испугался, — и страх швырнул его в настоящую бурю движений.

Он бросил трубу на ту сторону, на заду съехал в ров, тут же до колен провалился в жирную черную грязь. С отчаянным усилием вырвал застрявшую ногу, сделал шаг, второй… яростно полез наверх, судорожно зарываясь в неподатливую землю пальцами рук и ног. Ему удалось подняться на полметра, потом ноги всё же соскользнули, и Йаати повис, прижавшись голым животом к земле. Сырой холод волной плеснул в тело, мышцы свела судорога, — и он задергался с удвоенным старанием. Кое-как, на четвереньках, Йаати выбрался наверх, тут же, оскользнувшись, покатился, приминая бурьян, в кювет, плюхнулся в глубокую ледяную воду, едва не захлебнувшись, вскочил, протирая глаза и отплевываясь, — и вновь торопливо полез вверх.

Выбравшись, наконец, на асфальт, он замер, весь мокрый, оцарапанный, вздрагивающий. Широкое, незнакомое шоссе оказалось совершенно пустым. За ним вдоль леса тянулись бетонные опоры ЛЭП. На юге, далеко, оно терялось за изгибом темного леса, на севере тоже, — но там над ним смутно светлели крошечные отсюда прямоугольники многоэтажек. Город.

Сердце Йаати подпрыгнуло, на этот раз вверх. Далеко, но не очень: всего каких-то километров пять. Только час ходу, не три и не восемь.

Он прищурился, глядя на трехрогую черную башню — она поднималась за крышами, словно какой-то мрачный замок, — но не смог больше ничего разглядеть. Против солнца лишенные теней здания казались нарисованными на мутном фоне горизонта, — а за ними, пронзая облака, вздымалась другая, колоссальная башня. Отсюда она казалась ещё больше. Весь остальной мир лежал в мертвой тишине, под пустым куполом мутного синеватого неба.

Йаати замер, часто дыша, прислушиваясь, — но собственное запаленное дыхание и шум крови в ушах глушили слух. Не удержавшись, он побежал к городу. Теперь ему и впрямь казалось, что всё это происходит во сне.

Йаати ошалело замер, глядя на что-то вроде танка, — светло-фиолетовое, заляпанное снизу чем-то зеленым. Казалось, оно появилось прямо из воздуха. Он ошалело моргнул, и не сразу понял, что сознание у него вновь «выбило», — он не запомнил, как добежал до города. Его дома — многоэтажные — мало походили на лахольские. Выше, угловатые, пепельно-серые. Не кирпичные, а собранные из бетонных панелей, какие-то… бездушные. Что-то в них было знакомое, но смутно, неопределенно, как во сне. Он недовольно мотнул головой и осмотрелся.

Лес остался далеко позади, — он стоял на шоссе, разделявшем заросший бурьяном колоссальный луг и пойму реки. Сбитые об асфальт босые ноги горели, горло тоже. Хотелось пить. Дыхание срывалось, сердце билось так часто, словно хотело выпрыгнуть из груди и ускакать подальше. Ну да, неудивительно, — он одним махом пробежал километров пять, хорошо хоть, не больше, — иначе загнал бы себя насмерть, даже не заметив этого. Всё эти провалы в сознании Йаати категорически не нравились, и, яростно помотав головой, он зашагал к странной машине. Всё же, не танку, — слишком тонкая и короткая пушка. Рядом с ней торчал плоский торец какого-то прямоугольного бруса, ещё два таких бруса — той же толщины, только длинных, — закреплены на шарнирах справа и слева от башни. Явно не пусковые для ракет, — потому что монолитные. Странно…