Она отличалась от тех, что ставили обычным невольницам. Их рисунки были мертвыми, неподвижными. Мой же шевелился, словно под кожей жила сама тьма. Играя, она то обвивала руку браслетом, то стягивалась узором под монограммой. Четыре буквы — «X», «Ч», «С» и «А» — переплелись так плотно, что и не понять, в какой последовательности их читать. Хотя, даже угадай я правильный порядок, — это все равно ничего бы не дало. Имени чернокнижника не знал никто.

—      Не советую сбегать от меня. Иначе причиненное зло будет на твоей совести.

Я нахмурилась.

Зло? О чем он?

Спросить, однако, не успела. Отпустив мою руку, чернокнижник развернулся и решительно зашагал к дому. Невольно я засмотрелась. Пусть плащ скрывал его лицо и тело, но скрыть разворот плеч он оказался не в силах. В темной фигуре чувствовалась не просто сила — величие. Мощь, которая одновременно пугала и завораживала. К ней хотелось прикоснуться, но вместе с тем — держаться от нее как можно дальше.

Внезапно чернокнижник обернулся. Я не видела его лица, но не сомневалась — он снова ухмыльнулся. Холодно, надменно, явно чувствуя мои растерянность и недоверие. А потом сделал пасс рукой, и мир начал стремительно темнеть. Без того не спешащий заняться рассвет скрыла непроглядная мгла. Стало жутко. Давний страх, преследующий меня с детства, нырнул под кожу, как мальчишка в лесное озеро — с разбегу, без предупреждения. Плюхнулся, поднимая столп ледяных брызг, и засмеялся. Вот только во мне этот смех отдался новой волной дрожи.

Чернокнижник не проронил ни слова, даже не шелохнулся. Так и стоял, не сводя с меня пристального взгляда, и будто чего-то ждал. Словно хотел выяснить, что во мне сильнее: упрямство или осторожность. Я тоже не шевелилась. Всматривалась в темный зев капюшона и пыталась различить среди шевелящейся тьмы очертания лица. В какой-то момент даже показалось, что я увидела жесткую линию подбородка и плотно сжатые губы, но вдруг чернокнижник отвернулся.

Тьма вокруг нас уплотнилась. Окружающий мир превратился в коридор, безжизненный и мрачный, и единственным проводником остался чернокнижник. Не думая, я кинулась следом. Нагнала в несколько шагов, и угрюмо уставилась под ноги, едва заслышав очередную усмешку.

Переступив порог, мы миновали холл, поднялись на три этажа и два раза повернули прежде чем остановиться у двери. Чернокнижник не позволил увидеть его дом — сокрыл его плотным коконом тьмы и провел по нему, будто слепую.

—      Жди здесь, — распорядился он, жестом указывая мне в открывшуюся комнату.

Стоило переступить порог, дверь закрылась, а наведенная мгла растаяла. Я огляделась. Отметила большую кровать под тяжелым одеялом, пяток подушек, аккуратно сложенных сверху; два кресла у занавешенного окна, комод, ширму и небольшую умывальную за ней.

Это точно не были покои высокородных, о которых так любили шептаться девицы у фонтанов в парках. Но и не крохотные спаленки в городских домах с окраины, как у дяди Лаура. Я дошла до окна, отодвинула бархатную портьеру и с мрачным удовлетворением вернула ее на место. Какой бы ни открывался вид из этой комнаты, его надежно скрыла наведенная тьма. Все ящики в комоде оказались пусты. Под кроватью тоже не нашлось ничего, что могло бы дать ответ на главный вопрос — зачем я понадобилась чернокнижнику?

Я обошла комнату на два круга и заглянула всюду, куда только можно. Собралась было придвинуть кресло к окну и изучить высокий карниз, но вдруг дверь открылась, и в комнату вошел чернокнижник.

— Раздевайся, — приказал он не терпящим возражения тоном.

Глава 4

Я замерла. Пальцы непроизвольно стиснули пуговицы на блузе, ровным рядом бегущие от воротника к середине груди. Чернокнижник не Товер — если он решит идти до конца, мне не отбиться. И никакие гарнизоновцы, вздумавшие затеять драку, не помогут.

Чернокнижник тряхнул капюшоном. В несколько шагов пересек комнату и опустился в кресло.

—      Ты плохо расслышала? Я сказал: «раздевайся».

—      Зачем?

—      Так положено. Я возьму тебя против воли, сердце и печень вырежу, кровью окроплю стены башни, останки сожгу. В общем, все как всегда.

Чернокнижник говорил расслабленно, буднично, но я чувствовала — он насмехается. Надо мной, над моими страхами, над ходящими о нем слухами. Холодная надменность звучала в каждом слове. И меня она злила.

—      Что ж, раз так положено…

Еще не договорив, я принялась расстегивать пуговицы, которые только что отчаянно сжимала. Гнев закипал в груди, словно оставленное на огне молоко. Последние два дня выдались самыми отвратительными за всю мою жизнь. Низость Товера, предательство дяди, страх погони, готовность на самое страшное… и все ради чего? Чтобы один чернокнижник потешался надо мной?! Даже у невольниц есть гордость! И особенно сильна она у тех, кто еще два дня назад наслаждался свободой.

Громкий смех раздался неожиданно. Словно ушат ледяной воды, он отрезвил. Заставил замереть и стянуть готовые разойтись края блузы.

—      Против воли, Эвелин, положено брать деву, а не чернокнижника, — заметил мужчина, отсмеявшись.

Я молчала, опасаясь не справиться с гневом и наговорить лишнего. Пальцы, удерживающие расстегнутый ворот, подрагивали. Хозяин поместья тоже не спешил заговаривать. Может, чего-то ждал. А может, следил за мной, как старый аптекарь за подмастерьем, которому впервые доверил смешать микстуру.

—      Какие бы глупости ты ни думала, — наконец произнес он, — меня они не интересуют. Все, что от тебя требуется — беспрекословно выполнять мои приказы. Уверяю, твоей чести они не запятнают.

Я недовольно повела плечом.

—      К обеду уже весь город будет знать, что меня продали. От моей чести не останется ничего.

—      Только если ты сама так решишь. Сплетни, Эвелин, имеют привычку забываться. Или порождать новые.

Гнев отступил. На смену ему пришел интерес. Уже второй раз чернокнижник назвал меня по имени. Причем сделал это так естественно, будто мы давно знакомы. Однако стоило мне открыть рот, намереваясь спросить об этом, как чернокнижник вновь заговорил:

—      Не стоит проверять границы моего терпения. Уверяю, тебе не понравится, что лежит по другую сторону. Раздевайся. До нижней сорочки.

Еще секунду я медлила, потом кивнула и принялась расстегивать оставшиеся пуговицы. Напоминание самой себе, что отныне в глазах всех я порченная, странным образом успокоило. Словам чернокнижника я верила. А может, просто понимала, что захоти он действительно что-то сделать, непременно этого добьется. К тому же, если продолжать артачиться, он не утратит бдительности. А я надеялась, что рано или поздно это произойдет. Тогда я сбегу.

Земли Эйхара обширны, и в каждом их уголке чтят законы. Оставаться здесь опасно — если меня поймают, сразу же вернут хозяину. Но если покинуть Эйхар, добраться до свободного края — Нортейна — то никто и никогда не сможет назвать меня собственностью.