Было как нельзя более ясно, что дикари не могут определить численность противника. Если бы не выстрел из винтовки, убивший их воина, с которого был снят скальп, они могли бы подумать, что пленник как-то умудрился сам освободиться от пут и сбежать; но они знали, что у чиппева не было ни ружья, ни ножа, так как все оружие, в том числе и оружие убитого, было налицо; значит, пленнику кто-то помог освободиться, это ясно. А так как потаватоми были осведомлены о существовании бортника и Склада Виски, они, естественно, приписали хотя бы часть неожиданных событий тому или другому из них. Правда, было известно, что хижину выстроил три или четыре года назад торговец-индеец, и тогда никто из присутствующих не видел там ни Гершома, ни его семейства. Но дальнейшее дикари представили себе так, словно ежедневно бывали в этом месте. Однако в одном они ошиблись. Из шэнти все было вынесено подчистую, а следы недавнего пребывания были скрыты так тщательно, что никто даже не заподозрил, что семья покинула жилье всего за час до их прибытия. Кроме того, и бортник был в этом уверен, индейцы до сих пор не обнаружили тайник с имуществом и мебелью. Наткнись они на склад вещей, они непременно вытащили бы всю добычу на свет, поближе к костру: дикари обычно не церемонятся с трофеями подобного рода.

И все же было нечто, недоступное уму даже этих чутких сынов девственного леса, и бортник, несмотря на разделявшее их расстояние, прекрасно понимал, как они озадачены. Сильный запах виски в хижине и вокруг нее потаватоми не могли объяснить. То, что следы этого особого запаха — аромата, столь соблазнительного для любителей выпить, — оставались в хижине, еще можно было понять; но дикари никак не могли взять в толк, почему так сильно пахнет спиртным и обрыв, с которого были сброшены бочки. Об этом они и судачили, когда Бурдон подобрался достаточно близко, чтобы наблюдать за их действиями. После недолгих препирательств индейцы зажгли факелы и под предводительством сурового старого воина, как видно обладавшего особо тонким чутьем на запах виски, бросились к тому месту, где разбилась первая, полупустая бочка и где сохранилась значительная часть ее содержимого. Земля здесь была местами еще мокрой, и запах виски был так силен, что не оставалось никаких сомнений: тут, по несчастной оплошности, было пролито большое количество драгоценного, по мнению потаватоми, напитка. Разумеется, они считали, что произошел несчастный случай, — ведь ни одному нормальному человеку не придет в голову выливать спиртное нарочно.

Бортник отчетливо видел, как дикари мечутся, размахивают руками, бросаются на колени. Они и вправду бросались на колени и едва не тыкались носами в землю, принюхиваясь к любимому запаху виски; кое-кто просто полюбопытствовал, но для большинства даже мучительного наслаждения запахом вместо выпивки было достаточно. Однако, пока большинство индейцев впитывали запах виски из любви к спиртному, нашлись среди них немногие, растолковавшие события с проницательностью, достойной величайшего из ныне живущих натурфилософов. Они отлично понимали, что прошло не более нескольких часов с того момента, как виски пролилось; значит, на это место бочку доставили человеческие руки и они же ее перевернули. Для подобного деяния должны были быть веские причины, и в умах индейцев эти причины явились во всей достоверности. Должно быть, заметив их приближение, виски вылили на землю, только бы оно не попало к ним в руки. Некоторые вожди, люди проницательные и бывалые, даже почти точно догадались, каким именно образом это было сделано; привыкнув к разгадыванию загадок подобного рода, они приобрели и некие навыки в изучении фактов и достижении верных результатов, навыки, присущие ученым мужам и вполне подобающие их методам и учености. Но свои выводы вожди оставили при себе; их все же одолевали сомнения, так что они предпочли выслушать мнения тех, кто без обиняков высказывался на эту тему.

Бортник же не только видел, но и слышал достаточно, чтобы понять умозаключения дикарей и даже ход их рассуждений. Чтобы осветить заколдованное место, дикари развели поблизости костер, так что все они были видны бортнику как на ладони. Не в силах бороться с любопытством, Бурдон отважился подойти совсем близко к берегу, чтобы видеть все как можно лучше. Можно сказать, что он разгадывал ребус, и удовольствие, которое ему доставлял этот запутанный процесс, знакомо всем нам, любителям пошевелить мозгами. Захваченный неодолимым интересом, бортник не заметил, как свежий ветер подогнал каноэ к самому краю зарослей риса, которые в этом месте окаймляли берег лишь узким пояском. Это растение и ввело молодого человека в заблуждение, так как он ориентировался на заросли как на примету, указывавшую, когда пора поворачивать назад. Но из всех мест, где рос дикий рис, это было самое неудачное: ширина пояса была так мала, что огонь, разведенный напротив, просвечивал его почти насквозь. Бурдон был поражен и немало обеспокоен: в ту минуту, когда его суденышко ткнулось в заросли, между ним и огнем костра прошли двое статных воинов, едва не ступая в воду. Эти воины оказались так близко, что он слышал не только их разговор вполголоса, но и шорох мокасин по земле. При сложившихся обстоятельствах было бы неразумно отступать под дулами винтовок; оставался только один выход. Крепко вцепившись в стебли риса, бортник остановил дрейф своего каноэ.

Немного подумав, Бурдон счел свое положение не таким уж плохим. По доброй воле он никогда бы не решился подкрасться так близко к врагам, считая это чистым безумием; но раз уж он оказался здесь, спрятанный надежно в зарослях риса, ему оставалось только воспользоваться случаем, предоставившимся в его распоряжение. Он нашел сыромятный ремешок и привязал каноэ к стеблям растения, таким образом поставив свое судно как бы на якорь или к причалу, что давало ему возможность переходить в лодке с места на место. Рис был достаточно высок, так что можно было даже встать во весь рост, оставалось только потрудиться, чтобы отыскать место, где можно было смотреть сквозь стебли. Но, пробравшись на нос каноэ, совершенно бесшумно ступая ногами, обутыми в мокасины, бортник был поражен тем, насколько ненадежно его прикрытие. По сути дела, он находился всего в трех футах от внутренней кромки зарослей, которые росли в десяти футах от берега, где еще стояли двое увлеченных беседой воинов. Лица их были обращены к костру, яркие отблески которого временами пробегали по каноэ, освещая все, что было на борту. Осознав, как близко он подошел к берегу, Бурдон схватился было за весло, готовый к бегству, но затем решил, что безопаснее оставаться на месте. Поэтому он присел на доску, перекинутую с борта на борт — если у такой лодчонки вообще есть что-то, заслуживающее названия бортов, — и стал терпеливо ждать дальнейших событий.

К тому времени все или почти все потаватоми собрались на этом месте, на склоне холма. Хижина опустела, костер догорел, и темнота воцарилась вокруг. Зато индейцы по-прежнему подбрасывали хворост в новый костер, так что вскоре весь склон холма, ручей внизу и овраг, по которому он протекал, озарились ярким светом. Разумеется, все, что освещал огонь, было видно до мельчайших подробностей, и вскоре бортник был целиком поглощен наблюдением за индейцами, невзирая на не совсем обычные обстоятельства.

Дикари, казалось, были ошеломлены необычайным и для большинства из них необъяснимым явлением: земля источала аромат свежего виски, да еще здесь, в глухом и заброшенном месте! И хотя двое или трое из них, как мы уже говорили, отчасти догадывались об истине, большинство по-прежнему не могло разгадать эту великую тайну: она казалась им каким-то необъяснимым образом связанной с недавним началом войны. Невежество всегда идет рука об руку с суеверием, и нет ничего удивительного в том, что многие, если не все, из этих неученых дикарей именно так отнеслись к неожиданному запаху в столь неподходящем месте. К несчастью, виски заворожило краснокожих обитателей континента с силой, какую можно приписать разве что колдовским чарам, и понадобится не один отец Мэтьюnote 63, чтобы побороть эти чары. Индеец уязвим для бедствий, навлекаемых «огненной водой», нисколько не меньше, чем белый человек; и так же, как белый, он убеждается, что от этой губительной страсти трудно освободиться, если ты дал ей взять над собой власть. Та часть отряда, которая не понимала, откуда взялся запах их излюбленного напитка в таком месте, — а это были все, кроме троих, — горячо обсуждала происшествие, и самые невероятные и несусветные предположения срывались с их губ. Двое воинов на берегу были глубоко убеждены, в отличие от большинства товарищей, что тут не обошлось без «колдовских чар».